Эволюция семейных ценностей американской семьи 19 века

       Именно федеральная система породила практику «миграционного» развода. Состоящий в браке человек, который находил законы своего собственного  штата неудобными для себя,  временно  переезжал  в  другой  штат,  чтобы  получить развод там. До  Гражданской  войны,  неудачно  женившиеся  жители  восточной части США ехали освободиться от брачных оков на  Запад:  в  Огайо,  Индиану, Иллинойс.  «Нас  затопила  толпа  обижаемых  и  обижающих,  раздражительных, сладострастных, экстравагантных, не подходящих друг другу мужей и  жен,  как раковину при засоре затопляет грязная вода всего  дома»,  —  писала  в  1858 году  газета  «Индиана  дейли  джорнэл».   Хорейс   Грили   с   неодобрением рассказывал о том, как известный житель Нью-Йорка поехал в Индиану,  получил развод к ужину «и в течение вечера  женился  на  своей  новой  возлюбленной, прибывшей туда специально для этого и остановившейся в том же отеле.  Вскоре они отправились домой, не нуждаясь более  в  услугах  штата  Индиана;  а  по прибытии он представил свою  новую  жену  ее  ошеломленной  предшественнице, которой все это сообщил и предложил  собирать  вещи  и  убираться  восвояси, поскольку в этом доме места для нее больше нет. И она  ушла».  В  1873  году легислатура Индианы ввела в действие  новый  жесткий  закон,  покончивший  с миграционным бракоразводным бизнесом штата. Но Чикаго  все  еще  пользовался печальной известностью центра  разводов,  а  бракоразводный  бизнес,  как  и другие виды  предпринимательской  деятельности,  вместе  с  населением  стал передвигаться на Запад. Ходили рассказы  о  том,  как  специально  созванное собрание  рудокопов  в  Айдахо  могло   услужить   кому-нибудь   из   своих, торжественно расторгнув его брак [5, 90].

       Среди благ, которыми соблазняли  западные  штаты,  были  расплывчатые формулировки допустимых оснований для разводов. Некоторые  штаты  фактически ввели в действие  всеобъемлющую  формулировку,  допускающую  любую  причину, которую суд сочтет подходящей. Таким же  важным  фактором  в  конкуренции  в области   миграционного   бракоразводного   бизнеса    были    неопределенно сформулированные,   почти   не   существующие   требования    в    отношении необходимости проживания на территории штата [13 ,90].

       В течение двух десятилетий после 1850 года ежегодное  число  разводов на тысячу жителей в Неваде было примерно в десять, а количество браков  —  в двадцать раз больше, чем в среднем по стране. Уровень разводов  в  Неваде  в пять  раз  превышал  соответствующий  показатель  любого  из  ее   ближайших конкурентов  (Флориды,  Оклахомы,  Техаса,  Аризоны,  Айдахо,  Вайоминга   и Аляски); браков  же  в  Неваде  заключалось  в  десять  раз  больше,  чем  у ближайшей ее соперницы Южной Каролины [13 ,90].

       Викторианские нормы морали разрушались постепенно. Демократизация  во всех сферах общественной жизни,  бурный  рост  городов  и  новых  технологий приближали семью к другим  общественным  институтам,  менял  и  самосознание американских домохозяек. Отныне женщина должна была стать  символом  статуса своего преуспевающего супруга, как это делали деньги, дом, одежда  и  прочие неодушевленные предметы. Разница лишь в том,  что  жена-символ  должна  была сама  заботиться  о  своем  виде.  Например,  она  обязана  иметь   приятную наружность, уметь удалять следы загара (ведь смуглая кожа –  верный  признак тяжелого труда), одевать соответственно положению супруга и т. д. [2 ,  192] Буржуазная идеология того времени  всячески  поддерживала  представление  об «истинной  леди»,   всячески   сопротивлялось   распространению   идей   тех американок, которые призывали  вести  борьбу  против  женского  угнетения  и бесправия. Буржуазный моралист О. Браунсон, печатавшийся в женских  журналах того времени, уверял, будто точно осведомлен о психическом  складе  истинной леди: женская независимость  –  абсурдная  вещь,   -   заявлял  он,  -  лишь подчиненная женщина  может  стать  компаньоном,  создателем  уюта,  ангелом- хранителем .

       В городах новые грандиозные торговые центры пришли  на  смену  старым маленьким  и  патриархальным  магазинам.   Точно   так   же   как   огромные американские отели заменили гостиницы Старого Света.  С  появлением  больших магазинов и отелей у жителей новых американских городов развивалось  чувство собственного достоинства и важности. Хождение в магазины и  покупка  товаров становились   привычным   явлением   –   свидетельством   зарождения   новых общественных отношений в новой Америке. Универсальные магазины и отели  были своего рода символами веры в будущее растущих сообществ.

       С самого начала XIX века отели служили общественными  информационными центрами. В регистрационном журнале, в  графе  «примечание»  предоставлялась возможность  вписать  несколько  строк,  рекомендующих  свой   товар,   либо высказать взгляд на деловую жизнь страны. «Дж.  Сквайерс  с  женой  и  двумя детьми, - зарегистрировался  постоялец  отеля  «Трентон-фолз»  в  Нью-Йорке. Следующий постоялец подписался следующим образом:  «Дж.  Дуглас  со  слугой. Без жены и детей – уж больно трудные времена» [7, 182-183].

       С позволительной для  туриста  склонностью  к  преувеличению  Троллоп следующим образом описывает гостиничный образ жизни  американского  среднего класса:

       «Молодые семейные пары в Америке не страдают  склонностью  к  ведению домашнего хозяйства, имея самые различные  к  тому  причины.  Мужчины  здесь отнюдь не скованы работой по  найму,  как  у  нас.  Если  какой-нибудь  юный Бенедикт не сумел пристроиться адвокатом в Сейле-ме, не  исключено,  что  он вынырнет процветающим сапожником в Фермопилах. Джефферсон  Джонсон  потерпел неудачу  со  своей  лесопилкой  в  Элеутерии,  но,  прослышав   о   вакансии баптистского проповедника в  Биг-Мад-Крике,  в  течение  недели  сорвался  с места с женой и тремя детьми. Эминадаб Уиггз устраивается клерком в  контору пароходной компании на реке  Понгоуонга  с  твердым  убеждением,  что  через полгода будет уже зарабатывать себе на  хлеб  совсем  в  другом  месте.  При такой жизни даже большой гардероб в  обузу,  а  мебельный  гарнитур,  —  что стадо слонов. К тому же молодые мужчины и женщины вступают в брак,  не  имея за душой никаких накоплений для начала совместной жизни. Они  довольствуются своими надеждами и уверены, что средства  придут.  В  легкомыслии  их  здесь никоим образом не упрекнешь — так живет вся страна, а в  ней,  если  человек чего-то стоит, работа обязательно найдет его сама» [7, 189].

       Начинали размываться принятые в Старом Свете перегородки,  отделявшие «общественное» от «личного». Интимное  эмоционально  нагруженное  британское слово «дом» в Америке стало возможно заменить словом  «жилище».  Приватность уступала место  публичности.  Американцы  вошли  в  новую  сферу  бытия,  не имевшую четко  очерченных  рамок,  дружелюбный  коммунальный  мир,  который, строго говоря, не был ни публичным, ни приватным: мир, где  все  звали  друг друга  по  имени,  мир  открытых  дверей,  крылечек  и  газонов,  а   также, разумеется, баров, ресторанов и вестибюлей отелей.

       В этой новой атмосфере утрачивала многое из былой интимности семейная жизнь. Случайные знакомые вскоре уже воспринимались, чуть ли не  как  «члены семьи». Классическим местом для формирования  новой  и  зыбкой  американской действительности, стирающей грани прежних различий, служил отель [7 ,188].

       В то время как  отель  становился  символом  быстротечности  жизни  в динамичной Америке, южане гордились своим иммунитетом к  «гиблой  совместной жизни в отелях и их меблированным комнатам». Отель годился  для  людей  типа «перекати-поле», которых Старый Юг  (к  счастью  своему,  как  там  считали) почти не знал.  Там,  где  люди  оседали,  каждый  гражданин  превращался  в землевладельца с развитым «чувством дома».  В  постоянстве  домашнего  очага коренилось и чувство уважения к незыблемости общественных установок страны.

       Но если «американская система»  как  образ  жизни  для  непоседливого предприимчивого населения новоявленных городов не была  лишена  недостатков, то и достоинствами она обладала немалыми. Ослабляя семейные узы,  она  в  тоже время сокрушала  кастовые  барьеры.  И  если  приглушались  интимность  и индивидуальность, то стимулировалось  чувство  локтя.  В  Америке,  пожалуй, складывался новый тип уз, связующих людей, новая семья. [7 , 192]

       Во второй половине XIX века в американское общество стало  внедряться страхование жизни. Страхование в области коммерции  стало  очень  прибыльным делом.

       Когда существовали местные общины, друзья и соседи, готовые прийти на помощь в несчастье,  были  всегда  рядом.  Церковь  старалась  заботиться  о вдовах и сиротах. Соседи, собравшие деньги на  строительство  коровника,  не отказывались от  сбора  средств  и  на  строительство  нового,  если  старый сгорел.  Но  ослабление  связей  в  общинах  и  рост  числа  жителей  в  них способствовали расширению потребностей  и  запросов.  Те  люди,  которые  не могли полностью положиться на своих соседей, и те, чьи  родственники  уехали в отдаленные районы страны, вынуждены  были  искать  для  себя  иную  опору. Страхование в определенном смысле заменило  им  связь  с  семьей,  соседями, членами общины.  Кроме  того,  оно  решало  проблему  гарантии  безопасности

учреждением  единого  материального   фонда,   из   которого   человек   при необходимости мог позаимствовать средства. Точно так же,  как  строительство водопровода   в   городах,   подобное   предоставление   людям   возможности заимствовать   средства   из   единого   крупного    фонда    способствовало разъединению, обособлению людей.  Страхование  было  личным  делом  каждого.

Человек, имеющий хорошую страховку,  гораздо  меньше  нуждался  в  поддержке родственников и получал с нее пособие независимо от  их  согласия,  даже  не ставя их в известность.

       По своей природе страхование — новый вид потребительского  сообщества — было широкомасштабным институтом демократической направленности.

       Женщины в растущих городских средних классах были в лучшем положении, в котором, однако, имели место сходные проблемы, как-то:  работа  вне  дома, юношеская  самостоятельность,  материнское  содружество.  Внешне   городской средний класс был предан, прежде всего,  идее  утверждения  стиля  жизни,  в котором главным были дом и материнство.

       Итак, сложились условия для более полного, чем когда бы то  ни  было, воплощения индивидуалистской идеологии.

       Рождаемость резко упала с 6—8 детей в среднем в 1800 году  до  4—5,75 спустя столетие. Появление в городах булочных, прачечных, готовой  одежды  и консервов сократило  объем  традиционно  домашней  работы.  Появление  новых домашних  удобств,  таких,  как  водопровод,   кухонные   плиты,   сократило физические усилия, необходимые для приготовления пищи или стирки. [18 ,146]

        Благодаря этим переменам гораздо больше времени и  внимания  женщины смогли уделять духовному и физическому воспитанию детей.

       Строившиеся дома  все  более  отражали  викторианскую  приверженность уединенности (отдельная спальня для каждого ребенка и тщательное  разделение семейного   пространства   в   гостиных,   где   можно   принимать   людей).

«Профессионализация»  женской  сферы   предусматривала   отдельные   комнаты соответственно для различных видов деятельности:  шитья,  музыки,  завтрака, обеда и сна. Предполагалось, что в таких домах большая часть  работы  должна выполняться прислугой, чья комната была скрыта «черной»  лестницей  и  прямо сообщалась с кухней.  Управлять  хозяйством  в  таком  доме  было  непросто; появились женские журналы,  такие,  как:  «Уименз  хоум  компаньон»  (1873), «Уименз  хоум  джорнэл»  (1878),  «Ледиз  хоум  джорнэл»  (1883)"   и   «Гудхаускипинг» (1875). В них  содержались  советы  известного  лидера  женского движения  Катарин  Бичер  современным  женам.  [18 ,147]   Журналы   также предлагали рекламу  товаров  для  дома,  которые  были  призваны  приблизить домашнее  хозяйство  и  искусство  его  ведения  к  совершенству,  а  заодно содействовать  росту  потребления  соответствующей   продукции.   Семья,   в известном смысле, превращалась в коллектив потребителей.

       Характерной  чертой  американского  общества  в  1890-е  годы   стало преобладание промышленных городов  над  традиционными  маленькими  общинами. Женщины  и  мужчины  одинаково  трудились  на  больших  и  шумных  фабриках, принадлежавших огромным корпорациям с  вертикальной  структурой  управления. Новый класс стремился контролировать предложение и спрос на  сырье,  готовую продукцию, рабочую силу; рационализировать производственный  процесс,  дробя его  на  мельчайшие  компоненты,  с  применением   нового   оборудования   и технологий. Жены и дочери преуспевающих менеджеров жили в  пригородах,  куда можно было доехать  на  трамвае,  вдали  от  огромных  убогих  и  нездоровых районов, которые заселялись прибывавшими иммигрантами. Жены фермеров на  Юге и на Западе видели, как их мужья стремительно  погрузились  в  избирательную политику — сферу, из которой  сами  женщины  были  исключены,  —  в  надежде выбраться из долговой  кабалы,  после  того  как  банки  и  железные  дороги разрушили их кооперативы.

       В  этот  период  урбанизации,   индустриализации   и   многочисленных конфликтов возникло  два  новых  социальных  типа  женщин:  «новая  женщина» среднего  класса  и  «девушка-работница»,  —  представительницы  каждого  из которых обладали  такой  мерой  индивидуальности  и  самостоятельности,  что напугали многих своих современниц. Их  взаимодействие  вдохновило  появление новой «домашней политики» и расцвет  добровольных  женских  ассоциаций,  что привнесло в средний класс некоторые аспекты  материнского  содружества.  Тем не менее, индивидуальность новой женщины и девушки-работницы наметила  сдвиг от   викторианской   культуры   общего    домашнего    очага    в    сторону самостоятельности, развлечения и потребления [18 , 153].

       Создание к концу XIX  века  общества  неограниченного  потребления  и общества  новых  производственных  технологий  изменило  ведение   домашнего хозяйства.

       По мере того, как все эти механические  приспособления,  использующие коммунальные ресурсы – воду, газ и электричество –  входили  в  повседневный американский быт, и  по  мере  того,  как  домашняя  хозяйка  переходила  от угольной печи к приборным щиткам [5 ,  462],  менялось  ее  представление  о семейной жизни и о ее роли в ней.

       Как видно из вышесказанного, со второй половины XIX века американская семья несет бремя перемен, образа жизни и отношений с другими  общественными институтами,  имеющими  немаловажное  значение  для  культуры  в  целом,   и находящимся в этом смысле в передних рядах.

       Меняется отношение к браку  и  безбрачию,  а  единобрачие  заменяется правом вступать в повторные браки, меняется отношение к измене,  сексуальным отношениям супругов.