Психология предрассудка

Но хотя любой  этнической группе на заре цивилизации  было свойственно ставить себя выше других, отношения между разными  народностями были неодинаковы, и это  отражалось в различных стереотипах. Интересную попытку классификации  таких стереотипов делают американские социальные психологи Т. Шибутани и  К. М. Кван в своей недавно вышедшей книге "Этническая стратификация. Сравнительный  подход". Образ чужой этнической группы в сознании народа определяется прежде всего характером его собственных  исторических взаимоотношений с  этой группой. Там, где между двумя  этническими группами складывались отношения сотрудничества и кооперации, они вырабатывали в основном положительную  установку друг к другу, предполагающую терпимое отношение к существующим различиям. Там, где отношения между  группами были далекими, не затрагивающими жизненных интересов, люди склонны  относиться друг к другу без враждебности, но и без особой симпатии. Их установка  окрашивается главным образом чувством любопытства: смотри, мол, какие интересные (в смысле "не похожие на нас") люди бывают! Враждебности здесь нет. Иное дело там, где этнические группы долгое время находились в состоянии  конфликта и вражды.

Представитель господствующей нации (группы) воспринимает зависимую  народность прежде всего сквозь призму своего главенствующего положения. Порабощенные народы рассматриваются  как низшие, неполноценные, нуждающиеся  в опеке и руководстве. Пока они  довольствуются подчиненным положением, колонизаторы готовы признавать за ними даже целый ряд достоинств — непосредственность, жизнерадостность, отзывчивость. Но это  добродетели, так сказать, низшего  порядка. Индеец. африканец или американский негр предстают в "фольклоре" империализма чаще всего в образе детей, они  могут иметь хорошие или дурные задатки, но главное — они не взрослые, ими необходимо руководить. Сколько  раз звучал этот мотив не только з книгах, но и на международных  политических конференциях, в Организации  Объединенных Наций, всюду, где заходила речь о политическом равенстве и  праве наций на самоопределение! Им и сегодня козыряют родезийские  и южноафриканские расисты, доказывая, что они действуют прежде всего  в интересах африканцев. Этот "отеческий" юн очень удобен — внешне благожелателен и в то же время позволяет сохранить  свое господство. Но истинное лицо этой "благожелательности" обнаруживается, как только угнетенная группа отказывает в послушании и восстает против "цветного барьера". Африканец или американский негр, который только что был неплохим, в сущности, хотя и взбалмошным  парнем, сразу же становится "смутьяном", "агрессором", "демагогом"... Отношение к национальному меньшинству (меньшинство здесь имеет не количественный — в Южно-Африканской Республике африканцы составляют подавляющее  большинство населения, — а качественный, символический смысл, обозначая  зависимую часть населения) как  к "детям" существует лишь до тех  пор, пока это меньшинство не пытается выступить как самостоятельная  сила.

Иной стереотип  складывается там, где меньшинство  предстает как соперник и конкурент  в экономической и социальной областях. Чем опаснее конкурент  — тем большую враждебность он вызывает. Если порабощенная и пассивная  группа наделяется чертами наивности, интеллектуальной неполноценности  и моральной безответственности, то стереотип группы-конкурента наделяется такими качествами, как агрессивность, безжалостность, эгоизм, жестокость, хитрость, лицемерие, бесчеловечность, алчность. Ей не отказывают в умственных способностях, наоборот, эти способности часто  преувеличивают — страх перед  конкурентом побуждает переоценивать  его опасность, — но говорят, что  они "плохо направлены".

Если "неполноценность" пассивно-подчиненной группы усматривается  преимущественно в сфере интеллекта, то группа-конкурент осуждается и, соответственно, признается "низшей" в моральном  отношении. Типичные стереотипы негра  и еврея, которые психоаналитики истолковывают как проекцию отрицательных  черт в первом случае — бессознательного Оно, во вторим — сознательного Я  американца, с точки зрения социальной психологии представляются лишь проявлением  разных типов отношений — к  подчиненной группе и к группе-конкуренту.

Не случайно наиболее устойчивые и сильные предубеждения  существуют к тем этническим группам, которые в силу особенностей исторического  развития были в определенные периоды  наиболее опасными экономическими конкурентами. Особенно характерно в этом смысле отношение к евреям. На протяжении длительного периода европейской  истории евреи олицетворяли товарно-денежные отношения в недрах натурального хозяйства.

Развитие товарно-денежных отношений было объективной закономерностью, которая не зависела от чьей-либо злой и доброй воли. Но процесс этот был  весьма болезненным. Задолженность  и разорение легко ассоциировались  в отсталом сознании с образом  еврея-ростовщика или еврея-торговца, который становился, таким образом, символом всяческих неприятностей. Церковь и феодалы умело играли на этих настроениях. Им было выгодно  развивать торговлю и ремесло, поэтому  они поощряли создание еврейского гетто, получая за это хорошую мзду. Когда  требовалось дать выход массовому  недовольству, его легко можно  было направить против евреев. Львиная  доля разграбленного еврейского имущества  попадала в руки самого феодала, а  затем он получал еще деньги и  от еврейской общины за спасение от будущих погромов.

Так продолжалось долгие столетия. Все это способствовало относительной изоляции евреев от окружающего  населения. Как писал академик А. И. Тюменев, "неприязнь по отношению  к чужеземцам обусловливалась прежде всего опасением возможной с  их стороны конкуренции на поприще  торговой и ремесленной деятельности, и естественно, что вытекавшее из подобных оснований неприязненное  чувство должно было быть особенно сильным именно в отношении евреев, поколениями развивавших в себе склонности к разного рода специально городским профессиям. Это же самое  обстоятельство, отдалявшее евреев от массы остального городского населения, в то же время немало способствовало их взаимному сближению и единению между собою... Чужие среди чужих, ненавидимые и в лучшем случае только терпимые евреи диаспоры, естественно, держались особняком и с течением времени все более и более  замыкались в своей среде".

Раввины и верхушка еврейской общины использовали это  обстоятельство, чтобы закрепить  свое господство над еврейской беднотой, которую они держали в тяжкой экономической и социальной зависимости.

Капитализм распространил  законы товарного производства на все  общество, усилил социальную мобильность, ослабил влияние религиозной  идеологии. В XIX веке многим казалось, что  это будет означать конец антисемитизма. С одной стороны, принцип товарного  производства стал всеобщим; с другой стороны, оказалась подорванной  замкнутость еврейской общины. Но экономическая конкуренция наполнила  новым содержанием старые предрассудки. Эту сторону дела отлично объяснял М. И. Калинин: "Всякая интеллигентская  еврейская семья, с большим трудом выбившаяся из черты оседлости, вполне естественно делается более способной  к борьбе за существование, чем окружающие русские интеллигентские семьи, получившие свое право не с бою, а  как бы по праву первородства. То же самое относится и к купцам. Прежде чем еврей вышел на широкую  дорогу капиталистической эксплуатации, он должен был пройти суровую школу  в борьбе за существование. Из запертых в черте оседлости, где тысячи мелких торгашей, ремесленников и  кустарей борются друг с другом на торговой арене, перехватывая покупателя и продавца из деревни, мог выскочить  лишь такой еврей, который особенно проявил свои способности к наживе и к использованию честным  или нечестным путем окружающих условий. Конечно, когда такой еврей  получал право купца первой гильдии... ясно, что такой еврей на целую  голову стоял выше аналогичных русских  купцов, не прошедших столь тяжелой  предварительной школы. Поэтому  как интеллигенции, так и торговцам, да и вообще буржуазии крупной  и мелкой всех других национальностей  евреи казались страшно опасными конкурентами". Конкуренция рождает  страх, страх — недоверие и  ненависть.

Интересно отметить, что те же отрицательные черты, которые  в Европе и Америке приписываются  евреям, в других частях света ассоциируются  с совершенно другими этническими  группами, которые символизировались  в качестве торговцев. В Закавказье это относилось к армянам, во многих странах Юго-Восточной Азии —  к китайцам, которых король Таиланда Рама VI прямо назвал "евреями Востока". Но ведь народы эти столь различны по своей культуре и обычаям. Пример этот лишний раз доказывает, что  этнический стереотип — не обобщение  действительных черт той или иной нации, а продукт и симптом  соответствующей социальной ситуации.

Зависимость этнического  стереотипа от конкретных экономических  условий убедительно показывает В. Шрике на примере судьбы китайцев в Калифорнии.

Когда китайцы прибыли  в Калифорнию в прошлом веке, там  ощущалась нехватка рабочей силы. Дешевая рабочая сила пришлась всем по вкусу. Китайцы тогда имели  превосходную прессу. О них писали как о "наших достойнейших новых  гражданах", отмечались их трудолюбие, трезвость, безобидность, благонамеренность. Затем условия изменились. Появилась  безработица, возникла конкуренция  между китайским мелким предпринимателем и американским буржуа, между китайским  рабочим и американским рабочим. И сразу же китайцы стали "лживыми", "опасными", "неискренними"...

Когда появляется такая  конкуренция, фактическое поведение  той группы, в отношении которой  существует предубеждение, ничего уже  не меняет. Если китаец, накопив деньги, возвращается на родину, это доказывает, что он нехороший человек, так  как он приехал только за тем, чтобы  ограбить бедную Америку. Он не ассимилируется, он чужеродное тело. Если он не уезжает  домой — тоже плохо: нет чтобы подработать и отправиться восвояси. Он постоянно хочет конкурировать с американцами.

Предрассудки, рожденные  экономической конкуренцией или  унаследованные от прошлых эпох, сознательно  используют реакционные классы. В. И. Ленин прямо говорил, что политическая суть антисемитизма в том, чтобы "засорить глаза рабочего, чтобы  отвлечь их взоры от настоящего врага  трудящихся — от капитала".

Сегодня антисемитизм теснее всего связан с антиинтеллектуализмом. Буржуазия и созданная ею бюрократия нуждаются в интеллигенции, покупают ее услуги и готовы щедро платить  за них. Но внутренне они враждебны  интеллекту, их пугает присущая ему  критическая тенденция, его способность  к неожиданным выводам. В мире бизнеса "интеллигент" всегда был. сомнительной фигурой, вызывающей презрение  или снисходительное похлопывание по плечу со стороны "практичного", "здравомыслящего" дельца или  чиновника. Для фашизма интеллигент  — это "хлюпик", подрывающий  духовное здоровье нации и потому не менее опасный, чем внешний  враг. Образ еврея-интеллигента воплощает  в себе всю ненависть, которую  питает темное сознание к тому, что  выходит за пределы его понимания. Слово "оевреившиеся" фашистская пропаганда применяла не только к  тем, кто дружил или общался с  евреями, но и ко всем инакомыслящим. Особенно часто бросалось это  обвинение интеллигентам, которые  не могли и не хотели принимать  пропагандистские мифы истеричного  фюрера за божественное откровение. Таким  образом, стереотип из характеристики определенной этнической группы становится характеристикой сложного социального  явления, далеко выходящего за рамки  этой группы.

Существенно, в каких  социальных слоях сильнее всего  расовые и национальные предубеждения. Исследования американских социологов не дают на этот вопрос однозначного ответа. По данным одного исследования, антисемитов  среди богачей и представителей "среднего класса" больше, чем  среди бедняков и особенно среди  негров. Предубеждения против негров также сильнее у состоятельных  людей. В то же время многочисленные данные говорят о том, что наибольшая расовая нетерпимость наблюдается  в тех слоях общества, чье социальное положение неустойчиво, кто терпит неудачи и боится конкуренции. Беттельхейм  и Яновиц сопоставили степень  антисемитизма у трех групп американцев: первая — социальное положение которых  ухудшается; вторая — социальное положение  которых остается неизменным; третья — социальное положение которых  улучшается. В первой группе оказалось 11 процентов терпимо настроенных, 17 предубежденных и 72 процента — открыто  и сильно предубежденных; во второй группе — это соотношение: 37, 38 и 25; в третьей — 50, 18 и 32. Иначе говоря, неустойчивость собственного социального  положения американца усиливает  его антисемитизм. То же самое наблюдается  и в отношении к неграм на Юге  США. Абстрактно рассуждая, белые бедняки  должны были бы лучше относиться к  неграм — ведь они сами живут  почти в таких же, а подчас —  экономически — даже худших условиях. Но в действительности так бывает далеко не всегда. И это понятно. Во-первых, они менее образованны, и это делает их более восприимчивыми к идеологическим клише. Во-вторых, у них, как выразилась американская писательница Карсон Маккаллерс, нет  никакого достояния, кроме цвета  их кожи. Они стоят в самом низу социальной лестницы, их достоинство  непрерывно ущемлено. Поэтому возможность  смотреть сверху вниз на кого-то другого  для них особенно важна. На этом и  играют реакционные круги, дирижирующие общественными настроениями.

И это отнюдь не специфически американское явление. Маркс и Ленин  не раз отмечали, что мещанские, мелкобуржуазные  слои населения — носители наиболее оголтелого шовинизма. Неустойчивость социального положения этих слоев, постоянная неуверенность в завтрашнем дне заставляют их всюду видеть своих  потенциальных врагов и конкурентов. Добавьте к этому стереотипность мышления, обусловленную низким уровнем  культуры, и вы поймете, почему именно в этих слоях германский фашизм находил  наиболее фанатичных приверженцев. Однако однозначную связь между имущественным  положением и степенью этнической предубежденности установить нельзя. Тут многое зависит  от конкретных условий. Этнические предубеждения, когда их рассматривают с точки  зрения логики, кажутся, и так оно  есть на самом деле, совершенно абсурдными, иррациональными. Поэтому-то и возникает  тенденция видеть в них некую  психическую патологию. Но в том-то и состоит сложность вопроса, что предубеждения эти так  же органически входят в состав культуры классового общества, как и все  прочие его нормы. Каким бы путем  ни сложились те или иные этнические стереотипы, они с течением времени  приобретают характер нормы, передающейся из поколения в поколение как  нечто бесспорное, само собой разумеющееся. Тут сказывается и историческая традиция, воплощенная в исторических сочинениях, литературе, обычаях, и  консерватизм системы воспитания. Особенно велико значение воспитания. Многочисленные исследования показывают, что большинство  людей усваивает предубеждения  в детстве, до того, как получает возможность критически осмыслить  получаемую информацию. По данным Ф. Уэсти, дошкольники и даже младшие школьники  в большинстве своем остаются непредубежденными и вообще не имеют  сколько-нибудь определенных стереотипов. Однако под влиянием взрослых у них  уже вырабатываются известные эмоциональные  предпочтения. Позже — от девяти лет и старше — под влиянием взрослых эти предпочтения складываются в соответствующие стереотипы, и  изменить их становится уже трудно. Чтобы отказаться от них, отдельному индивиду требуется не только смелость мысли, но и гражданское мужество — ведь это означает разрыв с "заветами отцов" и вызов консервативному  общественному мнению.