Цикл статей В.П. Зинченко по тематике личность

     Сказанное выше не означает, что диагностика не нужна. Ее необходимость должна быть сопоставляема с профессионализмом, ответственностью и чувством вины тех, кто ее осуществляет. Слишком часто она влияет на судьбу человека. Нужно отчетливо понимать, что психодиагностика требует высокой культуры, что это, вообще, один из сложнейших видов деятельности психолога. Вспоминаю, как сотрудники Б.М. Теплова пытались коррелировать индивидуально-типологические различия нервной системы испытуемых с их психологическим портретом. Выдающийся психолог сам часами беседовал с испытуемыми, проверяя и перепроверяя полученные результаты. При этом он опирался и на свою богатейшую интуицию. Несмотря на затраченный труд, он счел преждевременной их публикацию.» [1].

     Далее автор останавливается на положении  о том, что: «Обратимся вновь к очевидному. Внешность человека обманчива, а внутреннее — таинственно. Если бы внешнее и внутреннее совпадали, то не было бы не только психологии, не было бы и человека. Разумеется, внешнее и внутреннее связаны друг с другом, но законы их связи только-только нащупываются и самонадеянность здесь неуместна. Диагностов, конечно, может утешить утверждение Г.Г. Шпета о том, что нет ни одного атома внутреннего без внешнего, но последнее еще нужно научиться читать, как текст с богатейшим подтекстом, который, порой, важнее текста. Другими словами, человек есть целостность, но целостность непрозрачная. В ней слишком много виртуальной реальности, которая реальнее самой реальности и непредсказуемо всплывает наружу. Проникнуть в человека внутреннего, в его мысль, сознание, волю, эмоциональную сферу, в способности, в душу, наконец, — задача чрезвычайно трудная, хотя и не вовсе безнадежная. Ее можно решить, съев с человеком пуд соли... Боюсь, правда, что практическая ценность такого метода диагностики близка к нулю.

Казалось  бы, проще ограничиться «чистой» внешностью, но и здесь на пути стоит Б. Спиноза, сказавший: то, к чему способно человеческое тело, никто еще не определил. А Спинозу никто не опроверг. Аналогична ситуация и с внутренним. Приведу парафраз марксового определения сущности человека, принадлежащий А.А. Зиновьеву: сущность человека — это такая совокупность общественных отношений, которые человек в состоянии выдержать. Чтобы далеко не ходить, скажу, что опыт нашей страны свидетельствует о том, что здесь резервы огромны и их тоже никто еще не определил. Эксперименты продолжаются... Человеческим потенциалом легче пренебречь или затоптать его, что в нашей стране стало исторической закономерностью. Россия перестала любить даже мертвых.» [1]

     Здесь автор обобщая  факты связанные с психодиагностическим интсрументарием и делает вывод : «Психодиагностика нужна, но в высшей степени профессиональная. Никакие запросы фантома, именуемого социальной практикой, не оправдывают непрофессионализма. Необходимо лицензирование. Особый вопрос, кому его доверить? Необходимо обучение, тестирование и отбор самих диагностов. Все же проявляю осторожный оптимизм. Сегодня у нас уже есть профессионалы, которые могут квалифицированно отбирать и готовить специалистов по психодиагностике. В их публикациях звучали мотивы, подобные тем, с которыми читатель встретился выше. При отборе необходима оценка и их душевных качеств, хотя бы установление наличия души. Мамардашвили как-то заметил, что душ меньше чем людей, не всем хватает. А великий Чарльз Шеррингтон сказал, что спинальный человек в большей степени калека, чем спинальная лягушка. Так же и бездушный психолог. Его нельзя допускать к практической работе с людьми.

Необходимо  четко определить, что подлежит диагностике, а что — нет. Индивидуальные свойства и качества человека — пожалуйста. Что касается личности, то в Декларацию прав человека следовало бы записать пункт о свободе личности от вторжения в ее мир педагогов и психологов. Не следует уподобляться гоголевскому герою: «До леса мое, лес мой, за лесом тоже мое». Нужно хотя бы войти в лес».[1]  

     3. О душе и ее воспитании 

     В первой части данной статьи «Размышления о душе и ее воспитании» В.П. Зинченко раскрывает с разных полей зрения понятие феномен души и частично дает понятие души, через определение М.М. Бахтина.

     «Воспитание души — вечная проблема. Каждое новое поколение людей ищет свои пути ее решения. И то, что человечество все еще существует, — лучшее свидетельство тому, что такие пути в конце концов отыскиваются. Другое дело, осознание найденных путей. Известно, что люди сначала научаются ходить, а потом задумываются над тем, как им это удалось. Такова же ситуация и с воспитанием души, с проблемой, которую мы сегодня обсуждаем.

     Психология  не может похвастаться успехами в  ее решении, так как психологи почти 150 лет тому назад начали расчленять душу на отдельные функции в целях их объективного изучения. Они успешно продолжают это интересное занятие до сих пор. Попытки собрать душу воедино редки и малоуспешны. «Сущее не делится на разум без остатка» (Гёте В.) и измерить алгеброй гармонию еще никому не удалось. До сих пор остается верной оценка психологии, данная русским историком В.О. Ключевским в начале XX в.: «Раньше психология была наукой о душе, а теперь стала наукой об ее отсутствии». Душа оказывается в остатке, по поводу чего психология проявляет полное равнодушие, не испытывает угрызений совести, ибо и она сама не страдает от избытка души.

     Психика и сознание может быть не всегда культурны, но наверняка историчны. Душа более устойчива и ее память менее подвержена историческим влияниям, благодаря чему эстафета человечности передается через самые глухие и мрачные исторические эпохи. В отличие от памяти души, история, как известно, учит только тому, что она ничему не учит. К тому же история слишком часто лжива, ибо «история — это история выживших» (Левинас Эм).

     Я не хочу сказать, что душа принадлежит  к натуральным феноменам в  смысле феноменов натуральной психики  в культурно-исторической психологии в варианте Л.С. Выготского. Речь идет о том, что душа в отличие от психики и сознания всечеловечна, внеисторична, если угодно, архетипична. В ее эмоциональной памяти хранятся общечеловеческие, внеисторические ценности и смыслы. Другими словами, душа причастна к абсолютному, к истине. Она не столько развивается, сколько раскрывается, для чего могут иметься более или менее благоприятные условия. Важнейшим посредником между душой и абсолютным является искусство, не только понимающее, но и создающее язык души.

     Психологию, конечно, можно и нужно укорять по поводу отказа от изучения души. Она виновна, но заслуживает снисхождения, которого, впрочем, не ищет. Раскрыть механизм чудесного, взять приступом абсолютное еще никому не удавалось (не только в области психологии). Приблизиться к пониманию души пока удается лишь литературе и искусству. Возможно, это удастся и науке, если она извлечет накопленный ими опыт.

     Следовало бы дать определение души. Но у меня достаточно скромности (и чувства  юмора!), чтобы этого не делать ни в русской, ни в японской аудитории. Ограничусь очевидным: «Душа это — дар моего духа другому человеку» (Бахтин М.М.). Хорошо, когда у дарителя есть что и кому дарить. А между тем младенцы практически с рождения взыскуют (жаждут) общения с человеческой душой.

     В следующей части статьи автор вводит понятие атрибуты души и показывает их взаимосвязь с душой, как целостным понятием.

     «Атрибуты души: Если какой-либо из атрибутов души отсутствует, душа оказывается ущербной. Например, Л.Н. Толстой писал, что полководцы лишены самых лучших человеческих качеств — любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Наличие всех трех атрибутов души: разума, чувства и воли не гарантирует ее богатства. Глубокий ум, высокий талант, замечательное профессиональное мастерство могут быть отравлены завистью, гордыней, которые опустошают душу, убивают дух. Душу нельзя свести к познанию, чувству и воле. Душа — это таинственный избыток познания, чувства и воли, без которого невозможно, их полноценное развитие». [2]

     Далее В.П. Зинченко дает анализ анатомии и  физиологии человеческого духа и личности, как функционального органа человека: «Русский мыслитель А.А. Ухтомский в начале XX в. сформулировал дерзкий замысел: познать анатомию и физиологию человеческого духа. Ему принадлежит идея функциональных (не анатомических!) органов индивида и его духовного организма». [2]

     Здесь автор вводит понятие функционального  органа души согласно А.А. Ухтомскому: «Функциональный орган это — всякое временное сочетание сил, способное осуществить определенное достижение. Такими органами являются движение, действие, образ мира, психологическое воспоминание, состояния человека, например, сон, бодрствование, аффект, даже личность. В своей совокупности они и составляют (строят!) духовный организм. Значит, духовный организм это есть энергийная проекция человека (сочетание сил). Разумеется, функциональные органы существуют виртуально и наблюдаемы лишь в исполнении, т.е. в действии, в поступке». [2]

     В.П. Зинченко уточняет: «Оставлю в стороне вопрос о принадлежности функциональных органов. Не столь важно, принадлежат ли они индивиду или его душе. Главное, что они составляют духовный организм, увеличивают силы и способности души.» [2]

     Далее автор более подробно раскрывает понятие функционального органа души, через его формирование и формы: «Формирование функциональных органов — трудная задача. Эстетическое восприятие — это тоже функциональный орган, который должен сформироваться в том числе и для того, чтобы уметь читать, например, движения актера. Глаз телесный должен стать глазом духовным или оком души. То же происходит и с восприятием музыки и других форм искусства.

     Внешние и внутренние формы 

     Не давая определения души, зафиксирую, что душа и дух есть реальность. Они не менее объективны, чем так называемое объективное, например, материя (в философском смысле). Подобное утверждение было бы смешно, если бы не было так грустно. Как говорилось ранее, психология в свое время пожертвовала душой ради объективности, как тогда казалось, своей субъективной науки.

     Понятно, что требование наблюдаемости к  функциональным органам, имеющим энергийную природу, существующим виртуально, является избыточным. Если воспользоваться традиционной дихотомией внешнего и внутреннего, то функциональные органы следовало бы поместить в пространстве «между» — между внешним и внутренним. Именно благодаря своему пограничному положению, такие, например, органы индивида, как движение, действие, образ, слово имеют и свое внешнее, и свое внутреннее. В этом можно разбираться бесконечно, если не определить или не уточнить расплывчатые понятия внешнего и внутреннего.

     Действие  индивида может рассматриваться  как внешняя форма, имеющая в  качестве внутренней формы образ  ситуации, в которой оно осуществляется, и образ действия. Во внутреннюю форму действия может входить  и слово. В свою очередь, образ мира, рассматриваемый как внешняя форма, может содержать в своей внутренней форме действие, с помощью которого он строился, и слово. Наконец, слово, рассматриваемое как внешняя форма, может содержать в своей внутренней форме действие и образ. Во всех перечисленных случаях внутренняя форма оказывалась виртуальной, а форма внешняя — вполне реальной. Легко заметить, что слово, действие, образ выступают то в роли внутренней формы, то в роли внешней формы, что позволяет сделать общий вывод об обратимости внешних и внутренних форм. Невидимая внутренняя форма превращается в видимую, а последняя, в свою очередь, становится невидимой. Нечто подобное происходит с действием и страстью, с мыслью и словом.

     Осталось  сказать, что действие, образ, слово, чувство, мысль, воля, то есть все то, что объединяется понятиями «психические процессы» или «психические акты», представляют собой живые формы. А раз живые, то, следовательно, активные, содержательные, незавершенные, беспокойные… как душа.

     Каждая  из них не является «чистой культурой». Одна форма содержит в себе другие. Работает принцип: «Все в одном, одно во всем», что не мешает их относительно автономному существованию. Последнее возникает благодаря развитию живых форм. Например, за деянием возможен активный покой, недеяние, которое не является пустым. Оно может быть занято созерцанием настоящего, погружением в себя, переживанием и осмыслением прошлого, рождением представлений о будущем.

     Если  отвлечься от относительно автономного  существования некоторых живых  форм, то взаимодействие внешних и внутренних форм можно наглядно представить с помощью ленты Мёбиуса. Вообразим, что движение — внешняя форма действия — это — свойство лицевой поверхности ленты Мёбиуса, а страсть, образ действия — внутренние формы действия — это — свойство ее изнанки. Но лента Мёбиуса это — скручиваемая, переворачиваемая поверхность, где внешнее по мере продвижения по ней оказывается внутренним, а внутреннее — внешним. Этот образ облегчает понимание жизни целостных форм, каждая из которых представляет собой множественное гетерогенное новообразование, каким и является функциональный орган индивида. В нем скрытое и явное, взаимодополняясь, образуют одно целое. Гетерогенность новообразований зафиксирована во множестве поэтических метафор: «умное делание», «око души», «поэтические органы чувств», «органы чувств-теоретики», «живописное соображение», «разумный глаз», «глазастый разум», «зрячих пальцев стыд» и т.п.» [2]