Агрессия Хеккаузен

     В первые годы жизни агрессия проявляется почти исключительно в импульсивных приступах упрямства, течение которых не поддается влияниям извне [F.L. Goodenough, 1931; L. Kemmler, 1957]. Причиной этих приступов выступает главным образом блокирование в результате применяемых к субъекту воспитательных воздействий намеченной им деятельности. На передний план все активнее выдвигаются конфликты с ровесниками, прежде всего появляются, позднее опять отступая, ссоры, связанные с обладанием вещами, их доля составляет у полуторагодовалых детей 78%, однако уже у 5-летних — лишь   38%   [Н.С. Dawe,   1934; W.W. Hartup, 1974]. В этот же период развития возрастает (с 3 до 15%) число случаев использования физического насилия. Если у младших детей блокирование активности вызывает главным образом инструментальную агрессию, то у старших к ней все более примешивается враждебная агрессия, адресованная данному человеку лично. (Как мы увидим, это предполагает сформированность когнитивной способности приписывать нарушителю спокойствия злые умыслы.) Влияние ровесников едва ли можно переоценить [G.R. Ratterson, R.A. Littman, W. Bricker, 1967]. Чересчур агрессивные дети, начав посещать детский сад, становятся сдержаннее, поскольку очень скоро сталкиваются с сильной ответной агрессией; дети же, агрессивность которых ниже среднего уровня, становятся агрессивнее по мере того, как начинают понимать, что быстрая ответная агрессия может избавить их от дальнейших атак. Тот, кто научился на нападение сразу же отвечать тем же, будет не только оставлен в покое, но и в дальнейшем будет вызывать меньшую агрессивность [W.W. Lambert, 1974]. Вместе с тем Паттерсон и его коллеги [G. К. Patterson et al., 1967] обнаружили, что около 80% всех агрессивных актов приводят к успеху; если это так, то пребывание в детском саду обеспечивает исключительно сильное подкрепление инструментальной агрессии. 

Взаимность: норма возмездия

     В проведенных до сих пор исследованиях социализации агрессивность и ее индивидуальные различия рассматривались исключительно как непосредственный продукт родительского воспитания. Так, Бандура и Уолтерс [A. Bandura, R.Н. Walters, 1959] отмечают, что отцами сверхагрессивных и оказавшихся в исправительных учреждениях подростков из относительно благополучных семей среднего класса являются люди, не терпящие проявлений агрессии дома, но, несмотря на это, за его пределами поощряющие и даже подстрекающие своих детей провоцировать других и нападать на них и позитивно подкрепляющие такого рода поведение. Родители могут также сами служить образцом агрессивности. Так, С. и Э. Глюки установили, что у подростков с отклонениями в поведении родители в прошлом с относительно высокой вероятностью имели судимость [S. Glueck, Е. Glueck, 1950; см. также:   L.В. Silver,   С. С. Dublin, R. S. Lourie, 1969].

     Такого рода социализирующее влияние научения в результате подкрепления и подражания образцу необходимо рассматривать в контексте когнитивного развития ребенка, т.е. в связи с тем обстоятельством, что он все в большей мере становится способным конструировать моральные правила поведения и руководствоваться ими. Таким образом, агрессия и моральные нормы зримо переплетаются между собой. Фундаментальное правило, которое при этом усваивается, состоит в необходимости, подвергнувшись агрессии, ответить соразмерной агрессией. Эта норма возмездия за агрессию пропорциональной ответной агрессией (lex talionis^*) соответствует норме взаимности в случае деятельности помощи. Одна агрессия компенсирует другую, и в результате оба субъекта оказываются “квиты”. Вина искупается и благодаря этому как бы смывается; выведенные из равновесия социальные отношения снова приходят в норму. Укорененность в человеке нормы возмездия становится очевидной при сопоставлении ее ветхозаветной формулировки в третьей книге моисеевой с новозаветным требованием нагорной проповеди отказаться от возмездия врагам и полюбить их. 

     Ветхий  завет: “Кто сделает повреждение на теле ближнего своего, тому должно сделать то же, что он сделал. Перелом за перелом, око за око, зуб за зуб; как он сделал повреждение на теле человека, так и ему должно сделать” [Левит, 24, 19—20].

     Новый завет: “Вы слышали, что сказано: око за око, и зуб за зуб. А я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую” [Ев. от Матф., 5, 38—39]. 

     Норма возмездия (и искупления), преодоленная, впрочем, в современном уголовном праве, несомненно присуща логике развертывания моральных норм и первоначально не требует подкрепления со стороны родителей и воспитателей. Она является, по Пиаже [J. Piaget, 1930], характерной особенностью так называемой гетерономной стадии развития морального суждения, стадии, отмеченной представлением о нерушимости правил, верность которым человек должен хранить при всех обстоятельствах. Для находящихся на этом уровне развития детей (по шестистадийной шкале Колберга [L. Kohlberg, 1969] это вторая и третья стадии) наказание носит искупительный, снимающий проступок характер и восстанавливает нарушенное проступком равновесие социальных связей. Хотя до более высоких, неагрессивных форм уравнивающей справедливости здесь еще далеко, все же по сравнению с импульсивной агрессией более маленьких детей сделан заметный шаг вперед. Подвергаясь наказаниям за свои проступки — не в последнюю очередь внутри круга сверстников — дети усваивают, как человек сам должен наказывать, когда проступки совершают другие. Ответное причинение страданий своему обидчику и сам вид его страданий редуцируют возникающий у субъекта гнев и удовлетворяют его потребность в агрессии. В пользу этого говорит и то обстоятельство, что человек, неоднократно подвергавшийся наказаниям, сам становится более агрессивным—эта взаимосвязь фиксировалась не один раз [S. Feshbach, 1970].

     Стандарты поведения морального характера  в релевантных агрессии ситуациях можно в дальнейшем непосредственно наблюдать в поведении взрослых. Даже если дети и не претворяют сразу увиденные образцы в действие, они их, как правило, усваивают. Примером этого может служить следующий эксперимент Бандуры [A. Bandura, 1965]. Детям показали фильм, герой которого проявлял вербальную агрессию необычным для них образом. Далее он в одном случае наказывался, в другом — вознаграждался, в третьем — его поведение не вызвало никакой реакции. После этого детей ставили в ситуацию, предоставляющую возможность воспроизвести наблюдавшееся ими поведение. В тех случаях, когда кинообразец поощрялся, подражание имело место чаще, чем тогда, когда он наказывался. Затем увиденное в фильме поведение детям предложили воспроизвести возможно более точно и обещали наградить их за это. И дети, которые перед этим воздерживались от повторения агрессивного поведения образца по собственному почину (по-видимому, в силу преобладающего торможения агрессивности), на этот раз получили максимальные показатели, что может служить признаком достаточной усвоенности и включенности в репертуар потенциальных действий данной формы поведения. Следует также отметить, что мальчики проявили большую готовность следовать агрессивному образцу, чем девочки. Результаты этого эксперимента приведены на рис. 8.4.

     Под влиянием образцов и в процессе самопознания подрастающий ребенок начинает усваивать (в пределах, определяемых уровнем развития его когнитивных способностей) обязательные для него правила поведения морального характера. Усвоение тех или иных правил может выражаться также в индивидуальных различиях агрессивности и ее развитии, например, если ребенку особенно настойчиво внушается необходимость строгого соблюдения нормы возмездия. Однако пока неясно, в какой мере корни индивидуальных различий мотива агрессии определяются именно этим.

     Норма возмездия требует, чтобы ответная агрессия (наказание) была точно отмерена. Слишком малая реакция неудовлетворительна, так как не позволяет враждебности полностью реализоваться. Чересчур сильная создает чувство вины и превращает

     Рис. 8.4. Подражание агрессивным  действиям образца  в зависимости  от последствий этих действии для образца  и от вознаграждения за подражание [A. Bandura. 1965, р. 592]

наказывающего в объект для (ответного) нападения [Е. Walster, Е. Berscheid, G.W. Walster, 1973]. В каждом конкретном случае приходится тщательно взвешивать уместность ответного  агрессивного  действия. Чтобы такое действие оказывало желательный эффект на наказываемого, его уместность должна признаваться еще и этим последним, что предполагает такой уровень когнитивного развития наказывающего, который позволил бы ему поставить себя на место другого и взглянуть на происходящее его глазами (принятие роли). Одним из важнейших аспектов выступает здесь оценка намерений, стоявших за агрессивным поведением другого человека; она представляет собой атрибутивный процесс, являющийся фундаментом всякой реакции на агрессию на более поздних возрастных ступенях, 7-летний ребенок едва ли учитывает то обстоятельство, преднамеренно помешал ему (заставил его страдать) другой человек или же невольно. Но уже у 9-летних детей нечаянная агрессия возбуждает явно меньшую ответную агрессию, чем преднамеренная [D.W. Shantz, D.A. Voydanoff, 1973].

     Достижение  последующих уровней когнитивного развития, обеспечивающих принятие ролей и учет намерений другого человека, очевидно, также является одной из предпосылок процесса, способного играть решающую роль в регуляции враждебной агрессии и ее сдерживании, а именно процесса сопереживания (эмпатии) положению жертвы своих агрессивных стремлений. Способность и готовность к сопереживанию оказывают на агрессивную деятельность, как и на деятельность помощи, просоциальное влияние. Проникновение во внутреннее состояние жертвы агрессии, в ее страдания, которые субъект намерен вызвать (или уже вызвал), противоборствует желанию причинить вред этому человеку и в итоге тормозит агрессию. Обратное соотношение способности к сопереживанию и агрессивности неоднократно подтверждалось экспериментально [N. Feshbach, S. Feshbach,   1969;  A. Mehrabian, N. Epstein, 1972]. Дети, более способные к сопереживанию, менее агрессивны. Родители их, разъясняя свои действия, ласково предупреждая и предоставляя ребенку свободу действий, дают ему возможность испытать себя, способствуют более дифференцированному когнитивному развитию [N. Feshbach, 1974; 1978]. 

Норма социальной ответственности  и самооправдание при ее нарушении

     Как и при действиях помощи, в сфере  агрессии наряду с нормой взаимности определенным (превращенным) значением обладает и норма социальной ответственности. Речь идет об определении того, в какой мере субъект агрессии несет ответственность за свое действие и его последствия. Так, маленького ребенка или человека, который не мог предвидеть последствий своего действия, наказывают меньше, чем ребенка старшего возраста или осведомленного о последствиях совершаемого деяния человека.

     В конечном счете степень зависимости  агрессивного действия от моральных  норм едва ли проявляется где-либо отчетливее, чем в случаях нарушения моральных стандартов, сопровождающихся самооправданием субъекта перед или во время совершения действия. Например, агрессор может снять с себя ответственность за агрессию, оспаривая, что причинил страдание другому, или же доказывая, что агрессия была заслуженной [Е. Walster et al., 1973]. Во всех случаях такого рода происходит явная рационализация. Яркими примерами этому служат психологические войны, показания военных преступников и активистов террористических групп. Бандура [A. Bandura, 1971 b] выделил шесть типов самооправдания, призванных успокаивать угрызения совести и связанных с предпринятой или планируемой агрессией: 

     1. Снижение значимости предпринятой  агрессии через односторонние сравнения: собственный агрессивный акт сопоставляется с худшими злодеяниями другого человека.

     2. Оправдание агрессии тем, что  она служит высшим ценностям  (в случае инструментальной агрессии).

     3. Отрицание своей ответственности.

     4. Разделение ответственности и  размывание четкого представления о ней; наблюдается прежде всего при коллективной агрессии, опирающейся на сильное разделение функций.

     5. “Расчеловечивание” жертвы, ее  дегуманизация. Агрессор отказывается признать за жертвой или за своим противником существование человеческих свойств и качеств.

     6. Постепенное примирение. Появляется  главным образом по мере того, как субъекту в результате  названных выше способов самооправдания  удается уменьшить исходную негативную  самооценку. 

     Облегчающее агрессию влияние дегуманизации Бандура, Ундервуд и Фромсон [A. Bandura, В. Underwood, М.Е. Fromson, 1975] продемонстрировали в одном из своих экспериментальных исследований. Испытуемые получали задание отвечать электрическим разрядом разной интенсивности

     Рис. 8.5. Зависимость интенсивности электроразряда, применявшегося в следующих друг за другом попытках решения задач, от дегуманизации подвергавшихся электроразряду людей и от эффективности этого наказания [A. Bandura, В. Underwood, М. Е. Fromson. 1975. р. 264] 

(от 1 до 10) в зависимости от сообщаемого им качества результатов рабочей (фиктивной) группы, участники которой совместно решали задачу, поскольку это якобы могло оказать влияние на эффективность работы данной группы. Таким образом, на испытуемых возлагалась обязанность осуществлять инструментальную агрессию ради повышения продуктивности мнимой рабочей группы (подобная экспериментальная схема в исследованиях агрессии весьма распространена). Для варьирования эффективности осуществляемого испытуемыми электроразряда последовательность высоких и низких достижений рабочей группы была организована таким образом, что в одной серии (функциональная связь) за наказанием (после плохого решения) следовало верное решение, а в другой (дисфункциональная связь) после наказания продолжались неудачи, так что создавалось впечатление неэффективности даже сильного наказания. Благодаря специально подстроенному “недосмотру” испытуемый получал возможность услышать перед началом опыта разговор экспериментатора с ассистентом, в котором последний отзывался об участниках рабочей группы в одном случае пренебрежительно (дегуманизирующе), в другом — почтительно (гуманизирующе), а в третьем — без каких-либо оценочных моментов.