Сообщество прав человека в контексте российского гражданского общества

  За плечами  правозащитного движения на сегодняшний  день — путь от неформальных гражданских  инициатив, деятельности разрозненных и подвижнических диссидентских групп к стабильно работающим, открытым неправительственным организациям, коалициям, сетям, ассамблеям.

Современное положение правозащитного сообщества в России.

  Несмотря  на столь длительную эволюцию, в  России до сих пор не понятно, что же такое права человека. Иначе, что является предметом деятельности правозащитного сообщества?

  Политзаключенный, жертва милицейского произвола, обманутый  потребитель, пенсионер с нищенской  пенсией, дискриминируемый представитель  секс-меньшинств, жилец, жалующийся на соседей, и отчисленный студент — все они ссылаются на права человека, вкладывая собственные смыслы в одно и то же понятие. Более того, правозащита в России начиналась с защиты социальных прав, порой не имеющих никакого отношения к правам человека. Первые правозащитные организации, которые стали возникать уже после принятия новой Конституции, — это бесплатные юридические приемные, куда люди, у которых нет денег на адвокатов, могли обратиться за юридической помощью. Но, как правило, подавляющее большинство этих обращений не было связано с попранием гражданских и политических прав, они были по поводу социальных прав: пенсии, детские пособия, незаконные увольнения с работы, задержки зарплаты, коммунальные платежи».

  Наблюдается очевидное расхождение между  понятием прав человека, существующим в обществе (извне правозащитного сообщества) и в самом правозащитном движении. Права человека различают на конвенциональные и неконвенциональные. Конвенциональные нрава человека — общепринятые права, общественное благо которых не подвергается сомнению, по поводу которых в обществе достигнуто согласие. Нарушение этих прав всеми осуждается. Например: неприкосновенность жилища, запрет рабства, запрет произвольных арестов, свобода вероисповедания и т.д.

  Неконвенциональные права — в отношении которых нет общественного консенсуса, они оцениваются как благо далеко не всеми и далеко не всегда. Общественное мнение не требует их повсеместного и обязательного соблюдения. Например: презумпция невиновности, свобода слова, запрет жестокого обращения в местах лишения свободы, неприкосновенность частной жизни и т.д.

  Можно сказать, что нрава человека —  это моральные нормы, кодифицированные в праве, защищающие человеческое достоинство  и свободу личности от произвола  власти.

  Выделяют два идеальных типа восприятия современного правозащитника. Это «борец» и «профессионал». «Борец» — модель, сформированная на основе завышенных требований к личностным качествам правозащитника. Модель «профессионал» снижает общественное значение правозащитной работы. Можно сказать, что модель «борца» носит политический характер. Она остается доминирующей.

  «Профессионал»  — это модель восприятия, которая  становится востребованной теми, кто был молодым в начале демократических реформ, то есть нынешними 35-40-летними.

Эксперты, говоря о «правозащитниках-профессионалах», обычно подразумевают людей так называемой «второй волны», тех, кто пришел в сообщество в 1990-е годы.

  «Борец» — это образ диссидента, задающего высокие требования к личностным качествам правозащитников.

  Как трактует это один из правозащитников, для  людей этот образ имеет «некий сакральный смысл, предполагает ореол  мученика. Если ты в прямом смысле слова не отдаёшь себя, то, к сожалению, увы, ты этого высокого звания в глазах общества не достоин... И желательно, если бы ещё убили. Убили, вот тогда было бы совсем замечательно! И в музей можно поместить и памятник поставить сразу!».

  Между этими двумя моделями существует явный внутренний конфликт, так как чрезвычайно трудно сочетать профессионализм с энтузиазмом.

  Существуют  несколько типов правозащитных  сообществ. Первый тип — это «правозащитная корпорация» — организация, где статусные позиции имеют, как минимум, больше двух ступеней: лидер актив. Речь идет об организациях с развитой структурой управления, разделенными зонами ответственности (региональными филиалами — хотя и необязательно), четким распределением ролей, документооборотом, уставом, должностными инструкциями и т.д.

  В качестве примера можно привести Международный  «Мемориал», Московскую Хельсинскую  Группу и т.д. Такие корпорации отличаются от бизнес-структур лишь некоммерческими целями в уставе.

  Второй  тип — «организации скорой помощи». В отличие от корпорации, минимум  организационных форм. Организация  создается для оперативной работы «здесь и сейчас». Устав, членство, как правило, вынужденная мера. Организация — не цель, но средство. Главное — конкретная помощь людям. Они работают с массами и широкими группами, искренне желают оказывать помощь всем пострадавшим от любого произвола: от родственников, соседей, коммерческих структур и т.д. Единственное ограничение - направление деятельности, специализация.

  Третий  тип — это «правозащитная сеть». В основе — актив, которому принадлежит  организационный суверенитет. Сеть может быть как постоянно действующей, так и возникающей стихийно. Может состоять из сторонников как в одном городе, так и по всей планете. Может создаваться только виртуально или под один конкретный проект. В ее основе мобильность, гибкость, размытые границы, личностная коммуникация участников.

  Наконец, четвертый тип организации —  это «правозащитный клуб». Это союз единомышленников, как правило, друзей, чьи взаимоотношения далеко выходят  за рамки сугубо профессиональных. Формализованные процедуры —  часть ритуала по выражению симпатий и признанию личных заслуг. Деятельность строится на доверии, межличностной коммуникации, симпатиях и антипатиях, привязанностях, с учетом персональной специфики. В минусе — если работа встанет на пути такой дружбы, значит, это «неправильная» работа. В плюс отнесем — максимум внимания к персоналу, отношение к делу «с душой», следовательно, личная ответственность.

  Так или  иначе, современные правозащитники — это правопреемники диссидентов.

  «Общая  религия», которая в далеком прошлом  родилась из откровения, снизошедшего на «праотцов», затем подверглась гонениям, в результате чего верования предков стали священными и особо почитаемыми, а сохранение этого наследия священным долгом и обязанностью потомков.

Будущее прав человека в России

  Представляется, что будущее прав человека в России не связано с сегодняшним правозащитным  сообществом. Права человека как  моральные нормы, безусловно, будут занимать определенную нишу в гражданском обществе. Знамя прав человека будет кем-то подхвачено, а символический бренд использован. На наш взгляд, монополия правозащитников на роль медиумов прав человека будет окончательно подорвана. Приметы этого уже видны в условиях все возрастающего общественного дискурса о пересмотре места и роли как правозащитных организаций, так и всей системы прав человека в России. Если сегодня какое-то лицензирование, пусть даже на уровне «нерукопожатия», еще возможно, то через несколько лет правозащитное сообщество может полностью утратить контроль над этим процессом. Эталон все больше размывается.

  Складывается  впечатление, что современное правозащитное  сообщество потеряло способность к  инновациям. Оно замерло, остановилось в своем развитии, не способно выдвигать собственную повестку обновления. Правозащитники привыкли к размеренному ритму и не хотят включаться в современную гонку, боясь потерять ореол собственного величия. Необходимо вдохнуть в правозащитное сообщество жизнь, эмоции, страсти, высвободить инновационную энергию.

  Почему  это так жизненно важно для  выживания современных правозащитных  организаций? Специфика современной  конкуренции заключается в том, что речь идет не просто о создаваемых отдельных преимуществах, а о поколенческих разрывах. И сегодня развитие идет именно такими гигантскими темпами в очень сжатые сроки, поэтому разрыв в одно поколение означает отставание на целую эпоху.

  Необходимо  развитие общественного капитала правозащитной  деятельности. В настоящее время  правозащитное сообщество переживает кризис доверия.

  Правозащитное сообщество должно научиться вырабатывать и продвигать собственную повестку дня для страны, занять свою нишу в модернизационных процессах.

  Пока  же у правозащиты нет внятной собственной политики в отношении реализующейся государственной модернизации (государственных реформ), а у государственного реформирования нет осознанной необходимости включить в реформы цели, связанные с формированием и поддержкой гуманитарных правил.

  Правозащитники  могут выступить посредниками в зонах межгрупповых конфликтов. Одна из задач гражданского общества состоит в сокращении издержек (коррупции, преступности, интолерантности и др.), в создании благоприятной для творчества атмосферы (гражданские свободы, защита прав, участия и др.), поощрении инициатив, ответственности, доверия, разумности, популяризации «контрактного» подхода к решению социальных проблем. Как минимум, правозащитники могут участвовать в продвижении реформ.

  Наконец, крайне необходима «демократизация» правозащитного языка. Сегодня правозащитные тексты специализированны, скучны, монотонны  и ориентированы вовнутрь сообщества. Они не конкурентоспособны с эмоционально насыщенными потоками внешних медийных сообщений. Правозащитные тексты изобилуют словами: «унижение», «страдание», «вопиющее нарушение» и т.д. Раздражают оценочные эпитеты и вообще формулировки без достаточного основания, неубедительность, газетная лексика. Кроме того, жизненно необходимо расширение меню образов правозащитников в информационном пространстве: показать правозащитную деятельность с человеческим лицом (правозащитник как герой светской, «гламурной», спортивной и т.д. рубрик), как особое жизненное пространство. Важно продвигать «истории успехов прав человека в России».

  Нужны новые свежие лица. Сегодняшний кризис молодежного капитала в правозащите просто катастрофичен. Принципиально важный момент — речь идет не о техническом персонале. Профессионалов можно вырастить, речь о будущих «стратегирующих смыслотворцах», гуманитарно-гражданских мыслителях, формирующих и влияющих на «повестку дня». О тех, кто сегодня кипит от юношеского максимализма и носится с миро-потрясательными идеями, путаясь под ногами взрослых. И вот таких молодых «бунтарей» крайне мало в правозащитных организациях, они уходят в другие поля, не видят в сообществе своей взлетной полосы.

  В большинстве  своем правозащитные лидеры сами не видят смысла инвестировать ресурсы  в молодежь. Конечно, это социально  одобряемо, под такие проекты  дают гранты, это стратегические инвестиции в будущее, по при этом мало какие правозащитные организации могут реально похвастаться многочисленными армиями волонтеров, сочувствующих, поддерживающих.

  Правозащитному  сообществу, но сути, нечего предложить молодежи, а если есть, то оно не знает, кому именно предлагать, а если знает  кому, то не знает, где их искать. Публичные  пространства молодежи и правозащитного сообщества расположены в разных плоскостях. Правозащитники до сих пор ищут молодых в студпрофсоюзах, через объявления в вузах и под политическим фонарем. Но даже если находят, не умеют правильно сделать предложение.

  Вариант правозащитной карьеры сегодня  только горизонтальный, в то время  как можно расти «вширь» —  распространяя свое влияние на другие организации и сети. «Вверх» расти  некуда, особенно в регионах. Членство в правозащитной организации  дает скорее издержки, чем выгоды. О серьезных гонениях со стороны власти говорить пока рано, но отдельные неприятности в работе или учебе весьма вероятны.

  Главное конкурентное преимущество правозащитников  в борьбе за молодежный капитал —  это «бесплатный вход» в сообщество. Чтобы начать заниматься правами человека, достаточно просто прийти в правозащитную организацию. Приходят те, кто не смог пройти «бизнес-карантин», у кого пет карьерного трамплина в виде денег, связей родителей, престижного образования и проч. Замечательные исключения, которые иногда встречаются, не меняют этой глобальной тенденции.

  Самый важный момент — это выстраивание взаимоотношений «традиционного, постдиссидентского правозащитного сообщества» с новыми «актерами по защите человеческого достоинства и свободы личности от произвола власти». Этот длинный термин специально введен и поддерживается, поскольку новые актеры часто не ассоциируют себя с правами человека, не называют себя правозащитниками, используют нетрадиционные гражданские технологии, расширительно трактуют проблематику «нрав человека» или намеренно позиционируют себя в качестве альтернативы «классической правозащиты».

  Именно  с этими новыми игроками, вероятно, с вязано будущее прав человека в России, поэтому столь важно остановиться на них подробней.

  Сразу следует оговориться, что идентификация этих актеров — крайне сложная задача, поскольку их становление находится на первоначальном этапе, а места обитания еще не достаточно обжиты. Правозащитники все время ищут новых игроков на старых площадках. Новые молодые актеры расположены вне поля зрения правозащитного сообщества. Они просто не идентифицируются правозащитниками в качестве таковых. Молодые гражданские актеры не собираются создавать крупные организации, они чураются юридических статусов, более спонтанны, социально невесомы, порой просто остаются анонимными. Их цели представляются классикам несерьезными, иррациональными, лежащими в плоскостях субкультурных и эстетических, то есть за рамками ООНовской парадигмы прав человека.