Эволюция анархизма в европейской политической мысли

        Отказ от системы "заработных плат" является центральной в  экономической составляющей анархистского  коммунизма. В условиях, когда продукты труда станут распределяться, основываясь на индивидуальных потребностях, люди станут вольны участвовать в любых действиях. Анархо-коммунисты утверждают, что нет никакого действительного способа измерить ценность экономического вклада любого человека, потому что все богатства, все продукты труда - это коллективный продукт всего общества и всех поколений.

        Анархо-коммунисты утверждают, что любая экономическая система, основанная на заработной плате, трудовой и частной собственности требует, чтобы принудительный государственный аппарат провел в жизнь права собственности и поддерживал неравные экономические отношения, которые являются неизбежным результатом различий в заработной плате и/или количестве собственности. Так же они утверждают, что рынки и системы валют делят рабочую силу на классы и назначают искусственные численные значения за работу человека и пытаются отрегулировать производство, потребление и распределение. Они утверждают, что деньги ограничивают его способность потреблять продукты собственного труда, ограничивая их потребление ценами и заработной платой. Анархо-коммунисты полагают, что производство должно быть вопросом качества, что потребление и распределение должны исходить из индивидуальных потребностей каждого человека без жесткой произвольной привязки к труду, товарам и услугам других людей.

        Коммунистический  анархизм имеет много общих черт с коллективистским анархизмом, но имеет так же и ряд существенных различий. Анархо-коллективизм подразумевает  коллективную собственность, в то время  как коммунистический анархизм отрицает любые понятия собственности, за исключением личной, то есть являющейся не приносящей прибыль. Таким образом, вещи видятся или как личное имущество, используемое человеком, или как  общественное имущество используемое для общественного производства. Анархо-коммунисты полагают, что средства производства не должны принадлежать никакому частному или юридическому лицу, что освобождает их для использования людьми в их собственных индивидуальных потребностях и желаниях. Земля и жилье больше не подверглись бы в анархо-коммунистическом обществе арендованию и налогообложению на собственность (что сделает невозможной угрозу выселения за неуплату). Вместо этого предлагается использование того же жилья на принципах эгалитаризма. Например, в жилом доме, в котором многие живет много народа, никто не имел бы права распоряжаться самолично по собственному произволу. Например, жители могут решить разделить определенные обязанности на основе определенного графика, а не поручить их специальному человеку. ²⁹

        Анархо-коммунисты отклоняют  мутуалистскую экономику, так как  полагают, что рыночная конкуренция, даже социалистический рынок, неизбежно  порождает неравенство в богатстве  и земле, что ведет к власти и социальному неравенству - таким  образом воссоздается государство  и капитализм, поскольку у части  рабочих будет больше доступа  к капиталу и оборонной силе чем  у других. Анархо-коммунисты отрицают коллективистскую экономику, утверждая, что вознаграждение потребовало  бы типа определенного рода валюты, которую анархо-коммунисты опять  же отрицают как искусственное измерение  ценности рабочей силы, чего объективно произвести невозможно. Они далее  утверждают, что те, кто не является частью коллективов или союзов, могут  легко оказаться отчуждены от капитала, что разрушает свободное  общество, претендующее на эгалитаризм.

     В данном параграфе дипломной работы было исследовано структурное понимании анархии, формирование идеологии, и её развитие вплоть до начала XX века. Были рассмотрены три крупнейших течения анархизма, однако лишь только анархо-коллективизм, вернее одно из его учений – анархо-синдикализм, и анархо-коммунизм имели собственные политические практики. 
 

Параграф 2 Политические практики анархизма XX века 

            История анархизма  может предоставить к изучению немало попыток продвижения данной идеологии. Однако лишь немногие из них являются интересными с точки зрения политологии, и в своём основном большинстве они являют собой характер кратковременной акции, так как не в полную силу давали возможность проследить процесс внедрения основных постулатов идеологии в экономическую, политическую и социальную сферу жизни общества. На наш взгляд при рассмотрении политических практик анархизма следует выделить лишь два примера, которые являют собой практическое построение анархического общества, а именно:

1. Действия Революционной Повстанческой Армии Украины Батьки Махно(РПАУ), более известная как Махновское движение или Махновщина.
2. Испанская революция и коммуна Арагона.

Махновское  движение.

        Махновщина. Еще сравнительно недавно это слово было синонимом стихийно-разбойного анархизма. Снятие идеологических барьеров привело к пересмотру этих анекдотических стереотипов. Начиная с рубежа 80-90х гг. появилось множество - разных по качеству - работ, в которых батько Махно предстает борцом за народную волю против "комиссародержавия" большевиков,³⁰ а социальный строй гуляйпольской республики представляется чем-то вроде воплощенной крестьянской мечты, уникальной альтернативы коммунистической диктатуре. Что скрывается за этим новым манихейством, пришедшим на смену манихейству старому? Чтобы понять это, необходимо честно взглянуть на события той эпохи.

        Махновское движение на Украине было, пожалуй, наиболее политизированной и культурной формой крестьянского сопротивления периода  Гражданской войны.³¹ Анархистские интеллигенты, пытавшиеся руководить им, отчасти, сглаживали острые углы "народно-почвенного" радикализма. Однако в основе махновской идеологии лежал, конечно, не моралистический сциентизм Кропоткина, а все та же триединая крестьянская "платформа", сводившаяся к требованию земли, свободной торговли и местного самоуправления при почти полном безразличии ко всему, что находилось за пределами крестьянского "мира". Даже такой апологет махновщины, как историк А. Шубин вынужден признать, что: «…Крестьянская масса и анархо-коммунисты по-разному представляли себе перспективы социальных преобразований после того, как удастся сбросить угнетение, исходящее от помещиков, кулаков и города. Крестьяне просто не вникали в содержание терминов "анархия" и "коммунизм", поддерживая борьбу анархистов против помещиков и властей.» ³²

        Социальный строй  «Махновии» объединявшей несколько уездов Екатеринославской губернии с центром в Александровске, складывался, уже начиная с 1917 года. Анархисты, бывшие его "архитекторами", стремились создать здесь что-то вроде "демократической диктатуры рабочих и крестьян", что было тем более легко, что в ограниченном, преимущественно сельском, районе не было ни крупной промышленности, ни влиятельной буржуазии.³³ Законодательной властью в «Махновии» формально обладали крестьянские советы и съезды, в работе которых принимали участие все советские партии, включая большевиков.³⁴ Эти партии пользовались также почти полной свободой агитации и печати (хотя тиражи оппозиционных газет иногда изымались махновской контрразведкой). Однако в реальности махновская республика была, скорее, гибридом "просвещенной" военной диктатуры и крестьянской демократии, что наглядно показал "рабоче-крестьянский" съезд 1919 года. Во-первых, как признает А. Шубин, представительство крестьян и рабочих на нем было непропорциональным: "Выбор делегатов на съезд…от крестьян происходил небольшими сходами, один делегат от небольшого села… Рабочие же могли послать одного представителя от каждого профессионального союза".³⁵ Во-вторых, что было более важно, Военно-революционный совет повстанцев фактически руководил съездом: "Чтобы держать ход съезда под своим контролем, ВРС занял места в президиуме, допуская в этом смысле лишь ограниченную демократию". Впрочем, военная монополия анархистов в районе, позволяла им демонстрировать весьма широкий либерализм по отношению к политическим оппонентам. "Дело Полонского", командира одной из махновских частей, заподозренного в связях с РККА и бессудно расстрелянного за это, четко показывает границы этого "либерализма". ³⁶

        Кроме махновского  штаба, реальной властью в районе пользовалась контрразведка - политическая полиция повстанцев во главе с  анархистом Львом Зиньковским. Контрразведка  обладала разветвленной сетью из 5 тысяч (по свидетельству Белаша) осведомителей  и действовала практически бесконтрольно. В. Эйхенбаум (Волин) - руководитель ВРС  повстанцев и один из немногих интеллигентов  в движении - характеризовал деятельность КР как "ужас".³⁷ По признанию самого Махно, "контрразведочные органы были уполномочены на обыск в любом доме…, а также на аресты и опросы людей, в особенности, когда таковые указываются населением".³⁸ Оправдывая деятельность этой карательной машины, Шубин указывает на зверства ЧК, несравнимые, по его мнению, с преступлениями махновцев. Следует, однако, отметить, что работа «чрезвычаек», охватывая куда большие территории, имела множество региональных особенностей. Социолог Б. Кагарлицкий пишет: "В годы "военного коммунизма" власть большевиков на местах была деспотической, но не бюрократической… В одном месте они зверствовали, в другом действовали крайне либерально - по настроению… Иногда задним числом местных революционных лидеров расстреливали за самоуправство или, наоборот, с повышением переводили в центр (порой за одни и те же действия)". Показательно не число жертв махновского режима, а сам факт, что придя к власти с помощью античекистской риторики, анархисты были вынуждены применять тот же самый механизм политических репрессий, что и красные.

        Отношения махновских властей с рабочими всегда были далеки от идиллии. "Рабоче-крестьянский" характер режима, декларированный его  идеологами, оставался на деле фикцией, о чем свидетельствуют многочисленные высказывания самого Махно и его  окружения. В этом смысле характерен эпизод, приведенный из воспоминаний анархиста Щапа: "Некоторые заводские комитеты пытались выяснить в штабе и в "военно-революционном совете", будет ли выплачено жалование рабочим и когда… В ответ на аналогичный запрос железнодорожников Махно отвечал: "В целях скорейшего восстановления нормального железнодорожного движения… предлагаю товарищам железнодорожным рабочим и служащим энергично организоваться и наладить самим движение, устанавливая в вознаграждение за свой труд достаточную плату с пассажиров и грузов, кроме военных".³⁹ Попытки железнодорожников следовать этому благому совету натолкнулись на "нежелание Махно платить за все возрастающий объем военных работ" , что привело к полному разорению транспортников и металлистов. Субсидии, выдаваемые рабочим махновскими "комиссиями помощи бедным" производились в Совзнаках - наиболее обесцененной валюте, которую анархистское "казначейство" стремилось просто сбыть с рук. В довершение ко всему, "махновцы то и дело "реквизировали" все необходимое прямо в цехах".

        Таким образом, рабочая  политика махновцев была политикой  крестьянской диктатуры, зеркально  отражавшей политику большевиков в  отношении деревни.⁴⁰ И ее результаты не замедлили сказаться. Шубин пишет: "Положение рабочих было бедственным. Основным видом конкурентоспособной продукции было продовольствие и зажигалки. Кормилось большинство из 2-3 тысяч рабочих района с огородов и мелкой торговли. Рабочие районы превращались в очаги уголовной преступности".

        В начале 1920 года наступавшая  Красная армия достигла "Махновии". 5 января в Александровске был заключен новый военный союз между повстанцами  и большевиками. Однако обе стороны  понимали, что этот блок уже не может  быть прочным. На деле он не просуществовал и дня. 6 января командарм 14-й армии  Уборевич отдал Махно приказ - немедленно выступить на Польский фронт. 9 января, не дождавшись ответа, Всеукраинский  ревком объявил Махно вне закона. В конце месяца ослабленные тифом  махновские части были атакованы  двумя красными дивизиями. Несмотря на это, махновские командиры по-прежнему рассчитывали на возобновление союза. Одни из них надеялись таким образом  собраться с силами, чтобы затем  поднять "третью, анархическую, революцию". Другие, например стремились к легализации  в рамках большевистского режима и к мирному сосуществованию  с ним на началах автономии.

        Тем временем противостояние в "махновском" районе нарастало. Этому способствовала грубая аграрная политика украинских большевиков, особенно - возрождение комбедов. Крестьянство, поначалу восторженно встречавшее  красных, отвернулось от них. В районе фактически сложилось двоевластие. Красный и черный террор достигли своего апогея. Махновцы перешли к  тактике поголовного истребления  коммунистов и членов комнезамов. Анархисты-идеологи, следуя за настроениями крестьянства, заявляли: "Государство стало хозяином орудий производства и блажителем индустриального пролетариата, которого фактически у нас нет. Это маленькая группа… которая вместе с партией является особой группировкой над пролетариатом".⁴¹

        Весенне-летнее наступление  Врангеля привело к новому, на этот раз последнему, перемирию между  Махно и РККА. 2 октября в Старобельске было подписано соглашение, по которому махновская армия вновь переходила в подчинение советскому командованию при сохранении "установленного ранее внутри себя порядка". Украинские большевики объявили амнистию анархистам и легализовали их деятельность. Особенно острую дискуссию вызвал 4-й пункт  политического соглашения, в котором  махновцы требовали автономии махновского  района в составе Советской республики. В конце концов, большевики обещали  подписать и его после согласования с Москвой. Про махновски настроенные авторы склонны видеть в этом только хитрую уловку, однако, по свидетельству В. Сержа, Ленин и Троцкий всерьез обсуждали это требование и склонялись к его удовлетворению.⁴²