Подавление философии в СССР

   Марксистская философия была якобы призвана разделить с пролетариатом его «великую историческую миссию» — миссию «могильщика буржуазии».    Россия стала одним из главных полигонов испытания этого губительного тезиса. Лишь политическим затмением, характерным для определенного периода нашей истории, можно объяснить, почему философия, одна из высших форм проявления человеческого духа, была объявлена партийной, в каком бы смысле это слово ни употреблялось.

   Похоже, лишь в недавние годы наконец-то осознали, что негоже унижать философию словом, торопливо, в угоду злобе дня заимствованным из политического лексикона. Словом, которое не принесло отечественной культуре ничего, кроме позора.

   Отказ от принципа партийности в решении проблемы соотношения материального и духовного должен рассматриваться как первое из действий, направленных на отделение «плевел от пшеницы». Первое, но не единственное. 

 5.  Итак, безобидное, на первый взгляд, «начало» привело к ситуации «апогея», когда собственно философское содержание так называемого основного вопроса философии фактически было вытеснено идеологией и политикой.

   Но так ли уж неизбежна была эта печальная эволюция? Не стала ли она

результатом побочных влияний, тех искажений, которым, как  полагают, под-

верглись марксистская философия и марксизм в целом? Учитывая, что вопрос о соотношении материального и духовного сам по себе обладает бесспорной философской ценностью, не состоит ли сегодняшняя задача лишь в том, чтобы вернуться к его изначальному смыслу, очищенному от идеологических и политических наслоений минувших десятилетий?

   С этим можно было бы согласиться при одном условии: деидеологизируя так называемый основной вопрос философии, следует одновременно отказаться и от его абсолютизации, лишить ореола универсального критерия, в качестве которого он так долго использовался. Ибо конфронтация материализма и идеализма не только не исчерпывает истории философии, но и едва ли может быть названа главным ее содержанием.

   Дилемма «материя или дух» и раньше-то была приоритетной не для всех мыслителей. Что же касается «новейшей» философии, то с конца XIX века эта проблема в большинстве философских школ либо вообще игнорируется, либо является периферийной.

   Деабсолютизация (или, если угодно, деуниверсализация) того, что принято

было называть основным вопросом философии, имеет  несколько аспектов.

Прежде всего  вспомним, что понятия «материя»  и «сознание», а стало быть, и номинируемые на этой основе «главные» философские направления есть результат и продукт определенного социокультурного развития. Это лишает дихотомию «материализм—идеализм» диахронической универсальности. В частности, ее проекция на античную философию (не говоря уже о древневосточной) есть аберрация, чреватая неизбежными упрощениями. Проблема соотношения материального и духовного приобретает смысл лишь на основе выделения неких субстанциальных характеристик — таких, как протяженность (атрибут «тела») или мышление (атрибут «души»), которые конституируются гораздо позднее. И если платоновские «эйдосы», рассматриваемые как своего рода «порождающие модели» вещей (А, Лосев), можно ассоциировать с идеализмом, то с материалистическим направлением дело обстоит куда сложнее. Термины «наивный» или «стихийный», которыми обычно сопровождаются характеристики взглядов Фалеса Милетского, Гераклита Эфесского и других мыслителей, вряд ли коррек-

тно совместимы с  понятием материализма как философского направления.         Можно полагать, например, что известные нам сто с небольшим фрагментов Гераклита (которого за неопределенность его высказываний комментаторы прозвали Темным) не дают оснований для зачисления его в «лагерь» материализма, хотя бы и наивного. Если уж какой-либо «изм» в этой ситуации обязателен, то Гераклита в соответствии с его взглядами следовало бы назвать «огнистом», Фалеса — «водистом» и т. п.

   Нетождественность менталитетов античности и современности, крайняя неопределенность суждений тех, кто жил и творил более двух тысяч лет тому назад, не говоря уже о трудностях перевода,— все это впоследствии сделало возможным перетягивание «историко-философского одеяла» представителями возникших позднее материализма и идеализма.

   Ленин, противопоставляя друг другу «линии» Демокрита и Платона, ругательски ругал Гегеля за попытку перетянуть Эпикура «на свою сторону». Гегель же совершенно искренне пытался истолковать некоторые высказывания атомистов в идеалистическом духе, и было бы опрометчиво считать его попытки лишенными каких-либо оснований. (К таковым можно отнести хотя бы свидетельство Аэция, согласно которому Демокрит полагал, что атомы не имеют веса.)

   Но разве выдвинутая Демокритом концепция связи непрерывного и дискретного сама по себе не была великим открытием, знаменующим новый метод познания, новый способ видения, новый образ мира? Эта новизна и это величие с достаточной четкостью выражаются понятием «атомизм» независимо от его материалистического или идеалистического «наполнения». Атомизм — это и есть тот самый «изм», применение которого в данной ситуации не вызывает сомнений.

   Принцип жесткой дихотомии ведет к упрощениям при описании деизма XVII—XVIII веков или, скажем, пантеизма Спинозы, хотя и по иным причинам. Не укладывается в прокрустово ложе дихотомии и Кант.   Пришлось квалифицировать его философию как некий гибрид материализма и идеализма, уязвимый для критики с обеих сторон.

   Еще до октября 17 года Деборин характеризовал философию Канта как эклектическую. Ленин писал о критике Канта «слева и справа», лишний раз демонстрируя тем самым присущий ему подход к философии с позиций политического прагматика. Надо ли напоминать, что кантовская «эклектика» — с ее перемещением акцентов от субстанции к субъекту, от абстрактного бытия к деятельностной стороне отношения человека к миру — по своему влиянию на историко-философский процесс несоизмерима не только с деборинскими, но и с ленинскими построениями.

   Когда в самом конце XIX века зародилось направление, развившееся в одну из главных ветвей новой философской дисциплины — методологии науки,— Ленин увидел в этом лишь беспочвенную претензию на «беспартийность», маскирующую действительный идеализм «буржуазных» философов. Эта прямолинейная квалификация эмпириокритицизма сохранялась до самого последнего времени.

   Между тем из так называемого махизма выросла аналитическая философия

(логический эмпиризм), исследующая научное знание на  уровне, образно говоря, гносеологической микрохирургии. Как известно, вопрос «об отношении мышления к бытию» многими из представителей этого течения не только не считается основным, но относится к так называемым псевдопроблемам. С последним, разумеется, можно и не соглашаться, но суть дела в другом: неоспоримо право любой философской школы на свободный выбор именно данной, а не какой-либо иной проблематики в качестве приоритетной. Навязывание какого-либо «основного» вопроса с этой точки зрения есть элементарный абсурд.

   Характерные для нашего времени «стыковые» ответвления методологии науки привели к тому, что термин «философия» включается в самые разнообразные, подчас неожиданные контексты. Это не только общепризнанная «философия естествознания», но и «философия математики» (Б. Рассел), «философия грамматики» (датский лингвист О. Есперсен), даже «философия книги» (видный отечественный книговед М. Куфаев). Что же, и здесь следует начинать с «основного вопроса», искать материализм или идеализм? С этой точки зрения выдвинутая, например, Расселом теория числа оказывается весьма уязвимой, ибо никаких указаний на связь математических абстракций с «объективной реальностью» она

принципиально не декларирует.

   Сказанное, разумеется, ни в малейшей степени не ставит под сомнение существование проблемы «материя и дух». Она является одной из вечных проблем философии, вряд ли разрешимых в обозримом будущем. Она сохраняет свою актуальность и как одна из загадок мира, и как возможный принцип систематизации историко-философского материала. Речь, таким образом, идет вовсе не о том, чтобы дискредитировать эту проблему, а о том, чтобы лишить ее ореола универсальности.

   Для этого достаточно осознать, что «основной вопрос философии» — это всего лишь одно из многих оснований для упорядочения философских учений, школ, взглядов. Из элементарных курсов логики хорошо известно, что любая совокупность объектов в принципе подвержена делению по разнообразным основаниям.

   Философские взгляды в этом смысле не составляют исключения. И здесь классификационные операции могут осуществляться по разным основаниям, из коих ни одно не должно считаться априорно облигативным. Квалификационные оценки, связанные с проблемой «материя и дух», при этом не исключаются, однако в каких-то контекстах они вполне могут рассматриваться как подчиненные или даже факультативные. Так, выделяя в философии XVII—XVIII веков в качестве самостоятельного течения английский сенсуализм (Ф. Бэкон, Дж. Локк, Дж. Беркли, Д. Юм), можно использовать проблему взаимоотношения материи и сознания на «втором ярусе» этой классификационной ветви либо даже вообще абстрагироваться от различий между материалистическими и идеалистическими воззрениями, полагая их несущественными. В настоящее время классификационным основанием часто считается предметная отнесенность соответствующих философских взглядов. Например, в сциентистском, антропологическом и теологическом направлениях философии применение «основного вопроса» факультативно.

   Абсолютизация проблемы соотношения материального и духовного, думается, отразила антиплюралистичность, которая в виде истоков была свойственна марксизму, затем раздута в ленинизме и доведена до абсурда. Эксклюзивность того или иного духовного феномена декларировалась не только в «ключевом» понятии единственно научного мировоззрения, но и в других терминологических маркировках, где в скрытом виде наличествовала та же исключительность, единственность.

   Можно попытаться найти ответы на несколько экзистенциальных вопросов, связанных с недавним прошлым. Схожесть этих ответов, по-видимому, не случайна. Существовал ли социалистический реализм (как некий исключительный метод адекватного художественного отображения

социальной действительности)? — Да, существовал, но..! он не был  реализмом.

   Существовала ли (существует ли) диалектическая логика как некая высшая форма логического познания действительности? — Да, существовала (а для кого-то продолжает существовать), но... она не была и не может быть логикой в сколько-нибудь строгом смысле этого термина.

   Аналогичный ответ напрашивается и при рассмотрении вопроса о соотно-

шении материального  и духовного. Нет сомнений, что этот вопрос существует и является весьма важным. Однако он, как и всякий иной философский вопрос, все же не может быть назван основным. 
 

                               Список используемой литературы 

 Свинцов В.  И. Правда «черная» и «белая».  «Вопросы философии», 1989, № 9           Свинцов В. И. Существует ли диалектическая логика? «Общественные науки                     и современность», 1995, № 2.

И. Яхот «Подавление  философии в СССР (20 - 30-е годы)»  Chalidze Publikatios.N.Y 1981 г.