Но  собственно философское значение придал этому термину Вильгельм Дильтей  – умение толковать вообще. Дильтей  поставил вопрос о концептуальном значении понимания как фундамента гуманитарного знания наук о духе. Дильтей исходил из того, что науки, основанные на рассудке, – математика, естествознание, психология – не могут познать мир. Эти науки познают лишь образы этого мира, как они являются в сознании. Они познают символы, а не сами вещи. Только сопереживание же позволяет проникнуть в саму вещь. Поэтому истинная наука о духе может быть построена только на переживании, и именно оно позволит человеку проникнуть в основание бытия. Проникновение в основание бытия означает переживание его. Поэтому познание есть сопереживание, а истинное познание существует тогда, когда возможно достижение повторного переживания. Повторное переживание есть идеал познания, есть истинное познание, как указывает Дильтей, и в этом процессе познания участвует не только сознание, но и вся духовность человека, вся его жизнь.

     Творчество  М. Хайдеггера (1889-1976) - одного из основоположников немецкого экзистенциализма - положило начало радикальному повороту герменевтики к проблемам онтологии. Хайдеггер  трактует реальность преимущественно  как языковую; единственный способ «прислушаться» к бытию - это герменевтика, истолкование того, что говорит сам  язык. Однако язык не есть продукт субъективной деятельности сознания. Человек не творец языка, а скорее медиум, посредством  которого говорит язык, т. е. само бытие. Хайдеггер онтологизирует язык, полагая, что язык это «дом бытия».

     Подобная  трактовка языка становится источником современной философской герменевтики, получившей широкое распространение  в 60-70 гг. XX века. Философская герменевтика не сводится ее представителями к  методологии исследования, она провозглашается  универсальной философией нашего времени, призванной дать ответ на вопрос: как  возможно понимание окружающего  нас мира и как в этом понимании  воплощается истина бытия. Этот вопрос рассматривается как основной вопрос философии.

     В рамках философской герменевтики "быть" означает "понимать". Тем самым формируется новая философская онтология, ядром которой выступает понимание как форма данности мира человеку.

       С этим связано принципиальное  значение процедуры истолкования, интерпретации как способа понимания  человека человеком. Согласно Х.-Г. Гадамеру, понимание есть в первую очередь взаимопонимание. Понимание становится проблемой тогда, когда нарушается взаимопонимание и возникает рефлексирующий вопрос о том, как другой, которого нужно понять, пришел к своей точке зрения. Для понимания другого важно исключить предрассудки, предвзятость, быть открытым для принятия иной точки зрения. Поэтому понимание есть не столько поиск истины, сколько раскрытие смысла непонятного текста. Понимание выполняет важную коммуникативную функцию, поскольку расширяет внутренний мир личности. Оно возможно только тогда, когда текст понимается с учетом контекста, задающего смысл, и подтекста, той почвы, на которой вырастает возможность взаимопонимания.

     Признанным  лидером философской герменевтики является немецкий философ Ханс-Георг  Гадамер (род. 1900г.), ученик Хайдеггера, автор программного труда «Истина  и метод. Очерки философской герменевтики» (1960). Центральное место в его  философии занимает проблема языка. Развивая идею Хайдеггера о самостоятельности, бытийности языка, Гадамер онтологизирует язык, трактуя его с позиций  объективного идеализма. Язык, согласно Гадамеру, центр бытия человека. Мы окружены языком, мир языка - это  мир, в котором мы живем. Языковая интерпретация мира всегда предвосхищает  любую мысль, любое познание.

     Разрабатывая  проблему исторического понимания, Гадамер придает большое значение традиции. Он реабилитирует авторитет, предрассудок, которые по его мнению, лежат в основе традиции. Гадамер  считает, что в понятии «предрассудок» нет ничего отрицательного, так как  оно означает лишь то, что всякому  рассуждению или размышлению  предшествует некая заранее сконструированная  установка сознания. Что же касается правильно понятого авторитета, то он не имеет ничего общего с подчинением  команде.

     Проблема  исторического понимания решается Гадамером с позиций субъективизма  и отчасти релятивизма: историческое исследование не может быть понято, если исходить из объекта. Историческое познание всегда ограничено областью, кругом, имеющим онтологический характер и возникающим потому, что бытие  есть время, а историк не может  занимать вневременную позицию. Он не только анализирует историю, но и  сам является историей. При подходе  к любому историческому тексту исследователю  всегда присущи определенные предрассудки, неразрывные с традицией. Гадамер  полагает, что история всегда пишется  заново, так как мы всегда обусловлены  нашим историческим опытом⁴.

     Гадамер специально исследует значение и  роль традиции в области правового  познания. Он приходит к выводу, что  предрассудок играет значительную роль в праве (по терминологии герменевтики: «истории правоговорения»), где он означает справедливое предварительное решение  до вынесения подлинного окончательного приговора. Судья приспосабливает  закон, дошедший до него из прошлого, к  потребностям современности, он исходит  из собственного исторического опыта, опираясь на традицию. Несмотря на то, что Гадамер подчеркивает необходимость  следовать смыслу данного закона, он, как и в трактовке исторического  понимания, не может избежать субъективизма  и релятивизма.

     Сегодня под герменевтикой подразумевается:

     1) теория и практика истолкования  текстов, языковых выражений и символов;

     2) философское направление, основным  содержанием которого является  проблема понимания и связанные  с ней вопросы языка. Помимо центральной категории - "понимание", философская герменевтика использует такие понятия, как "традиции", "интерпретация", "смысл", "часть и целое", "герменевтический круг"⁵.

     2. Роль текста в  философской герменевтике

     Чтение  текста является основным, первичным  и наиболее очевидным источником того особого опыта понимания, который стал предметом герменевтических учений. При исследовании философской герменевтики как философской традиции и как методологии гуманитарного знания представляется важным анализ того, что подразумевается в ней под «текстом». Ведь феномены, порождаемые чтением текста, – это непосредственный предмет герменевтического теоретизирования.

     Однако  ответ на этот вопрос оказывается  не столь очевидным. В философской  герменевтике, по-видимому, текст как таковой не становился предметом специального анализа. Это легко объяснимо её универсализирующей ориентацией на «понимание» как таковое, как отношение сознания к реальности вообще. При этом феномен понимания текста является частным случаем реализации такого «понимания вообще», одним из ряда возможных его предметов.

     В классической философской герменевтике нет необходимости в развёрнутом анализе текста и текстуальности; в онтологии этой герменевтики проблематика текста и текстуальности поглощена проблематикой онтологического статуса "языка". В то же время можно выявить основные способы концептуализации текста – хотя бы как продукта "текстуализации", материального закрепления и выражения языковых событий⁶.

     Фундаментально  важный для герменевтики принцип  применения (аппликации) означает, что  результат герменевтической работы находит своё «завершение» в применении к конкретной практической ситуации деятельности герменевта. Очевидно, что внимание герменевта должно быть сосредоточено прежде всего именно на текстах, которые потенциально могут быть эффективно применены. Следовательно, герменевтическая ценность текста определяется его отношением к возможным перспективам читателя. Может ли интерпретативная работа над этим текстом как-либо повлиять на практические и жизненные перспективы читателя, или же текст недостаточно значителен для этого и не выходит из конкретной практической ситуации, в которой он возник?

     Текст должен позволять субъекту герменевтического  отношения осуществить какое-то изменение, куда-то "двинуться".

     Анализ такого отношения к текстам позволяет обнаружить основание для их герменевтической типологии. В работах Ганса-Георга Гадамера  имеет место специальный анализ типов текстов с точки зрения того, как их содержание (их семантический объем) задаёт подходящую стратегию чтения. Так, он в качестве негативного примера упоминает «записки», повседневные записи или телеграммы, не представляющие герменевтических затруднений и не переживающие своё прочтение.

     Им  противопоставлены наиболее сложные  и герменевтически богатые (перспективные) тексты – поэтические и философские (причём между первыми и вторыми есть сущностное сходство). Для самого Гадамера наиболее герменевтически значимым типом текста является лирическое стихотворение: в нём слова имеют наибольший «вес», не могут быть заменены другими и открывают широкие перспективы для интерпретации. Такой текст в наивысшей мере живёт вне своего исходного контекста, поэтому автономен.

     Сходным образом Гадамер понимает и философский текст. В философских текстах, для Гадамера, зафиксирован конкретный индивидуальный опыт отыскания истины. Как и поэтический, он представляет собой более или менее удачный опыт "отыскания языка", выражение философского опыта⁷. Философский текст поэтому написан на специальном языке, который хоть и сформирован на основе повседневного языка, однако отличается большей содержательностью и семантическим богатством. Гадамер говорил о философском тексте Платона, что он оставляет далеко позади себя обыденную речь с её случайно добытыми суждениями.

     В то же время это не понятийный язык науки: в известной работе история понятий как философия Гадамер требует «вернуться вспять от слова-понятия к слову языка и пройти путь от слова обыденного языка к слову-понятию.

     Фактически, на взгляд Гадамера, философский текст отличается от "обычного" текста только семантикой: за ними стоит более сложная идеальность. Автор текста как бы попадает или не попадает в эту идеальность подбором слов и построением текста, и в случаях авторского успеха текст обретает завершённость и автономию.

     В рамках философской традиции самые успешные тексты уже отобраны самой традицией. Они живут в собственном времени традиции. Такой текст является посредником между полнотой смыслов культурной традиции и сознанием читателя.

     Современная лингвистическая концепция текста как любого продукта речевой деятельности сформировалась во многом за счет отталкивания от предшествующей ей филологической концепции текста как письменного  источника. Философская герменевтика, сознательно дистанцирующаяся от актуальных лингвистических исследований, в  основном разделяет филологическую концепцию; более того, рассматривает  ее как проявление некоторой сущности процесса понимания, на открытие которой  и претендует сама герменевтика.

     Тем самым герменевтическая концепция  текста по сути есть философское осмысление филологического понятия "текст" в том виде, в котором это  понятие сложилось к середине XX века. В то же время эта концепция  развивает основные идеологемы герменевтики - подчиненность частного общему, диалог как раскрытие истинной "сути дела", необходимость укоренения в традиции, и в этом смысле является вполне логичным продолжением герменевтической концепции языка: "В письменности язык обретает свою подлинную духовность, поскольку перед лицом письменного предания понимающее сознание достигает полной суверенности. Его бытие уже ни от чего не зависит. Читающее сознание потенциально владеет своей историей".

     Гадамер представляет отношения между языком и текстом не как отношения  между системой и ее использованием, но как отношения между сущностью  и ее отчужденным проявлением. Соответственно и операции с текстом должны быть направлены не на реконструкцию системы, как понимает свою задачу лингвистика, а на преодоление отчуждения: "Письменные тексты ставят перед нами собственно герменевтическую задачу. Письменность есть самоотчуждение. Преодоление его, прочтение текста, есть, таким образом, высочайшая задача понимания. Даже сами письменные знаки какой-нибудь, к  примеру, надписи невозможно разобрать  и правильно произнести, если мы не в состоянии вновь превратить текст в язык.

     Напомним, однако, что подобное обратное превращение  текста в язык всегда устанавливает  также и обращение к тому, что  имеет в виду текст, к тому делу, о котором идет в нем речь .

     Таким образом, превращение текста в язык есть процедура, связанная с открытием  сути дела, истины. Язык в данной формуле - не средство передачи информации, но тот самый "общий язык", который  формируется в диалоге и затем сохраняется в предании.

     Представляется  важным подчеркнуть сделанный Гадамером  незаметный переход от определения  письменности как абстрагированной в процессе писания идеальности  языка к определению процесса "действительной записи" как процесса абстрагирования некоторой идеальности  во время воспроизведения этой записи.