Человек и ценности

   В качестве состояний этому ценностному  ряду соответствуют чувства «блаженства» и «отчаяния», которые присутствуют, сохраняются и изменяются совершенно независимо от «счастья» и «несчастья»  и которые служат как бы мерой  «близости» и «дали» святого в  переживании.

   Специфическими  ответными реакциями на эту ценностную модальность являются «вера» и «неверие», «благоговение», «поклонение» и аналогичные  способы отношения.

   Напротив, акт, в котором мы изначально постигаем ценности святого, - это акт определенного вида любви, которая всегда связана с личностями, т.е. с тем, что имеет личностную форму бытия, - независимо от того, каково ее содержание и каково «понятие» личности, которым мы обладаем в том или ином случае. Поэтому самостоятельной ценностью в сфере «святого» с сущностной необходимостью будет «ценность личности». 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Иерархия  ценностей и личность 

   Бытие ценностей, как уже было показано, неразрывно связано с бытием личности. Здесь имеет место двунаправленное  движение: во-первых, ценность из своей  идеальной объективности переходит  во внутриличностный опыт, становится личностной ценностью. Во-вторых, имеет  место и обратный ход: в личностном опыте, в коллективном взаимодействии и общении людей могут вырабатываться новые нормы, новые способы поведения  и т.п. Они могут переходить в  разряд общезначимых, вытесняя устаревшие нормы. В.Франкл в этой связи замечает, что «индивидуальный смысл» сегодня  может превратиться в общезначимую ценность  завтра.

   Система ценностей, выбранная человеком, определяет все его существо. Обратите внимание, как развивает мысль о соотнесенности иерархии ценностей со строением  человеческой индивидуальности С.А.Левицкий в книге «Трагедия свободы». Выбор  ценности отличается от выбора, совершаемого на обыденном уровне. Человек, выбирая  ценность, выбирает вместе с ней  самого себя, определяя по ней смысл  собственного существования. Иными  словами, ценностное отношение является творческим, креативным. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Человек в поисках смысла 

   Конкретная  задача любого человека всегда связана  с его уникальностью и неповторимостью. Таким образом, в любой заданный момент каждый может иметь лишь одну-единственную задачу. Мир ценностей поэтому  видится под углом зрения отдельной  личности, а для каждой данной ситуации существует один-единственный подходящий взгляд. Соответственно, абсолютно  верное представление о чем-либо существует не вопреки относительности  индивидуальных точек зрения, а благодаря  им.

   Мы  предприняли поэтому попытку  противопоставить скептицизму, который  так часто выражают наши пациенты, контраргументы, необходимые для  смягчения остроты нравственного  нигилизма. Но нередко, помимо этого, становится необходимым раскрывать все богатство  мира ценностей, пояснять, сколь широки его границы. Ведь несмотря на нашу концепцию особой жизненной задачи, люди должны быть готовы к переменам. Иногда случается так, что какая-нибудь задача никак не дается человеку, в  то время как в качестве альтернативы появляется другая, со своим специфическим  множеством ценностей. Человек должен вырабатывать в себе гибкость, чтобы  суметь переключиться на другую ценностную группу, если она, и только она, способна предоставить ему возможность реализации ценностей. Жизнь требует от человека духовной гибкости, с тем чтобы  он мог регулировать свои усилия сообразно  с возможностями, которые она  ему предоставляет.

   Как часто кто-нибудь из наших пациентов  сетует на свою жизнь, которая, по его  словам, бессмысленна, коль скоро его  деятельность не имеет никакой высокой  цели. Именно здесь мы должны спорить  с ним, показывая, что положение, занимаемое человеком, его профессия  абсолютно ничего не значат. Решающим является то, как он работает, соответствует  ли он месту, на котором оказался. Не имеет значения радиус его деятельности, важно лишь, справляется ли он с  кругом своих обязанностей. Обыкновенный человек, действительно справляющийся  с конкретными задачами, которые  ставит перед ним его положение  в обществе и в семье, несмотря на свою «маленькую» жизнь, более  «велик», чем «великий» государственный  деятель, который способен вершить  судьбы миллионов росчерком пера, но чьи безнравственные решения  могут нести в себе непоправимое зло. Любой беспристрастный судья  оценит такую «маленькую» жизнь  выше, чем, к примеру, существование  хирурга, которому вверены жизни  многих и многих больных, но который  делает свое в высшей степени нелегкое дело слабо, отдавая при этом себе отчет в той огромной ответственности, что на него возложена.

   Ценности, которые реализуются в продуктивных творческих действиях, мы будем называть «созидательными». Помимо созидательных, существуют ценности, реализуемые в  переживаниях, - это «ценности переживания». Они проявляются в нашей чувствительности к явлениям окружающего мира –  например, в благоговении перед красотой природы или произведений искусства. Нельзя недооценивать всей полноты смысла, которую приобретает наша жизнь благодаря ценностям. Наивысший смысл каждого данного момента человеческого существования определяется просто интенсивностью его переживания и не зависит от какого бы то ни было действия. Для тех, кто сомневается в этом, рассмотрим следующую ситуацию. Представьте себе истинного ценителя музыки, сидящего в концертном зале и поглощенного благородным звучанием любимой симфонии. Он охвачен таким же эмоциональным трепетом, какой испытываем мы перед лицом чистейшей красоты. Попробуем теперь спросить его в этот самый момент, имеет ли смысл его жизнь. И он обязательно ответит, что действительно стоило жить – хотя бы ради того, чтобы испытать подобный момент духовного экстаза. Ибо даже несмотря на то, что речь идет об одном единственном моменте, величие жизни может быть измерено величием момента: ведь высота горной гряды определяется не высотой какой-нибудь долины, а величиной высочайшей вершины. Так же  и жизненные пики определяют осмысленность всей жизни, и единичное событие может задним числом наполнить смыслом предшествующее существование. Спросите альпиниста, наблюдавшего горный закат и ощутившего это великолепие до «мурашек по коже», - спросите его, сможет ли он когда-нибудь после этих переживаний ощутить такую полноту и осмысленность своей жизни...

   Можно также определить и третью возможную  категорию ценностей – поскольку  жизнь остается в основе своей  осмысленной, даже когда она бесплодна  в созидательном смысле и небогата переживаниями. Эта третья группа ценностей  заключается в отношении человека к факторам, ограничивающим его жизнь. Именно реакция человека на ограничения  его возможностей открывает для  него принципиально новый тип  ценностей, которые относятся к  разряду высших ценностей. Таким  образом, даже очевидно скудное существование  – существование, бедное в отношении  и созидательных ценностей, и  ценностей переживания, - все же оставляет  человеку последнюю и в действительности высшую возможность реализации ценностей. Ценности подобного рода мы назовем  «ценностями отношения». Ибо действительно  значимым является отношение человека к судьбе, выпавшей на его долю. Другими  словами, человек, сталкиваясь со своей  судьбой и вынужденный ее принимать, все же имеет возможность реализовать  ценности отношения. То, как он принимает  тяготы жизни, как несет свой крест, то мужество, что он проявляет в  страданиях, достоинство, которое он выказывает, будучи приговорен и обречен, - все это является мерой того, насколько он состоялся как человек.

   Как только список категорий ценностей  пополняется ценностями отношения, становится очевидным, что человеческое существование по сути своей никогда не может быть бессмысленным. Жизнь человека полна смысла до самого конца – до самого его последнего вздоха. И пока сознание не покинуло человека, он постоянно обязан реализовывать ценности и нести ответственность. Он в ответе за реализацию ценностей до последнего момента своего существования. И пусть возможностей для этого у него немного – ценности отношения остаются всегда доступными для него...

   Ценности  отношения актуализируются всюду, где индивид сталкивается с чем-либо, навязанным судьбой, чего изменить нельзя. Из того, каким образом человек  принимает такие печальные «подарки»  судьбы, как он ассимилирует все  эти трудности в своей душе, проистекает неисчислимое множество  потенциальных ценностей. Это означает, что человеческая жизнь может  быть наполнена не только созиданием или наслаждением, но и страданием.

   Тот, кто преклоняется перед поверхностным  культом успеха, очевидно, не поймет и не примет этих соображений. Но как  только мы дадим себе труд остановиться и задуматься над собственными обыденными суждениями о человеческом существовании, мы сразу же увидим, что признаем ценность многих вещей вне зависимости  от связанных с ними успехов или  неудач. Великие художники, в частности, хорошо понимали и отражали в своих  произведениях этот феномен внутренней полноты и целостности, присущих человеку вопреки внешним неудачам. Выразительный пример , который сразу  же приходит в голову, описан в повести  Толстого «Смерть Ивана Ильича», где рассказывается история некоего  респектабельного государственного чиновника, который оказывается потрясенным  всей чудовищной бессмысленностью собственной  жизни, «прозрев» только перед лицом  неожиданно надвигающейся смерти. Но, постигая всю свою бессмысленность, в самые последние часы своей  жизни этот человек перерастает  сам себя; он достигает такого внутреннего  величия, что оно освящает всю  его предыдущую жизнь и – несмотря на ее очевидную ничтожность –  делает ее значительно более осмысленной. Жизнь, таким образом, может приобрести свой окончательный смысл не только в результате смерти (например, героическая  смерть), но и в самом процессе умирания. Не только пожертвовав жизнью можно придать ей смысл – жизнь  может наполниться благородным  смыслом даже в тот момент, когда  она неожиданно разрушается...

   Недостаток  успеха никогда не означает утрату смысла. Это становится также очевидным, когда мы возвращаемся к нашему прошлому и вспоминаем, скажем, периоды собственной влюбленности. Пусть каждый честно спросит себя, решился бы он «вычеркнуть» из своей прошлой жизни периоды несчастной любви, со всеми их сомнениями и страданиями? Большинство из нас, конечно же, так не сделает. Полнота страдания никогда не кажется нам недостатком осмысленности. Напротив, человек растет и мужает в результате страданий; его несчастная любовь приносит ему больше, чем могло бы дать целое множество любовных побед...

   ...Страдание  и само по себе не лишено  смысла. Страдая от чего-либо, мы  внутренне отодвигаемся от того, что вызвало наши страдания,  мы как бы устанавливаем дистанцию  между собой и этим нечто.  Все время, пока причиной нашего  страдания является то, чего быть  не должно, мы остаемся в состоянии  напряжения, как бы разрываясь  между тем, что есть в действительности, с одной стороны, и тем, что должно быть, - с другой. И только в подобном состоянии мы способны сохранять в своем представлении свой идеал. Как мы уже видели, это относится и к тому, кто уже отчаялся; сам факт его отчаяния позволяет снять с него часть того, в чем он себя винит, поскольку он оценивает свое бытие, соотнося его с идеалом, и сам факт его отчаяния позволяет снять с него часть того, в чем он себя винит, поскольку он оценивает свое бытие, соотнося его с идеалом, и сам факт, что он представляет себе существующие ценности (пусть даже и нереализованные), свидетельствует о том, что даже отчаявшийся человек является носителем некоторой ценности. Он не мог бы судить себя строго, если бы уже не обладал ценностью и достоинством судьи – человека, который постиг различие между тем, что есть, и тем, что должно быть. Таким образом, страдание вызывает плодотворное, духовное напряжение, ведь оно на эмоциональном уровне помогает человеку осознать то, чему не следует быть. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

   Список  литературы: 

   1. Шелер М. Формализм в этике  и материальная этика ценностей. // Шелер М. Избранные произведения. М., 1994.

   2. Леонтьев Д. Ценность как международное  понятие: опыт многомерной реконструкции  // Вопросы философии. 1996. № 4.