Псевдонаука: прошлое и настоящее

начале  девятнадцатого столетия полагал, что  свою книгу об электромагнетизме  ему

следует назвать «Математическая теория электродинамических явлений, выведенная

исключительно из опыта». Однако в конце книги  он признается в том, что некоторые  из

экспериментов не были поставлены, а нужные для  этого приборы даже не были по-

строены! И если все научные теории одинаково  недоказуемы, чем тогда различаются

научное знание и невежество, наука и псевдонаука?

     Один ответ на этот вопрос был предложен в двадцатом веке в рамках «индуктивной

логики». Индуктивная логика стремится определить вероятности различных теорий со-

гласно  полному набору доступных свидетельств. Если математическая вероятность

теории  высока, она расценивается как  научная, если вероятность низка  или вообще

равна нулю, эта теория не научна. Таким  образом, признаком научной честности  не

может считаться то, вероятность чего не слишком высока. В пробабилизме есть нечто

привлекательное: вместо резких чёрно-белых различий между наукой и псевдонаукой

он рассматривает  непрерывный переход от плохих теорий с низкой вероятностью к хо-

рошим теориями с высокой вероятностью.

      Однако в 1934 году Карл Поппер, один из самых влиятельных философов нашего

времени, показал, что математическая вероятность  всех теорий, научных или псевдона-

учных, оказывается равной нулю при любом количестве свидетельств. Если Поппер

прав, то все научные теории не только равно  недоказуемы, но и равно невероятны.

Был нужен  новый критерий для определения  границ, и Поппер выдвинул весьма

ошеломляющее  предложение. Теория может быть научной, не имея свидетельств в

свою  пользу, и наоборот, она может  быть псевдонаучной, даже если все доступные  сви-

детельства говорят в её пользу. Это означает, что научный либо ненаучный характер

теории  может быть определён независимо от наличных фактов. Теория является науч-

ной, если можно заранее предложить такой  решающий эксперимент, который в  прин-

ципе может её опровергнуть; и она будет псевдонаучной, если такого эксперимента не

существует. Но в таком случае мы можем провести границу не между научными и

псевдонаучными  теориями, но только между научными и ненаучными методами. Мар-

ксизм для последователей Поппера является научным, если марксисты готовы допус-

тить возможность существования таких фактов, которые, если только они будут обна-

ружены, опровергнут марксизм. Если они отказываются это сделать, марксизм стано-

вится псевдонаукой. Спросите марксиста, что заставило бы его отказаться от марксиз-

ма, — это всегда интересно. Если он безоговорочно предан марксизму, ему покажется

безнравственным определять опровергающие факторы. Таким образом, суждение мо-

жет стать и псевдонаучной догмой, и подлинным знанием, в зависимости от того, гото-

вы ли вы искать опровергающие его условия.

      Является ли предложенный Поппером критерий фальсифицируемости решением

проблемы  разграничения науки и псевдонауки? Нет. Этот критерий не принимает во

внимание  замечательное упорство научных  теорий. Учёные достаточно толстокожи.

Они не отказываются от теории только потому, что ей противоречат факты. Обычно

они изобретают вспомогательные гипотезы, объясняющие  так называемые аномалии, а

если  им не удаётся объяснить какую-либо аномалию, они просто игнорируют её, пере-

водя  внимание на другие проблемы. Заметьте, что учёные в таком случае говорят  об

аномалиях, об исключениях из правил — а  не об опровержении. Конечно, в истории

науки имеется достаточно сообщений о  том, как решающий эксперимент разбил тео-

рию в прах. Но все такие сообщения были составлены уже после того, как учёные отка-

зались от прежних теорий. Если бы Поппер спросил какого-нибудь последователя

Ньютона, при каких условиях он отказался  бы от своих теорий, этот учёный был  бы так

же возмущён, как и некоторые марксисты.

      Но в чём же тогда состоит отличительный признак науки? Должны ли мы капитули-

ровать и согласиться с тем, что научная революция представляет собой всего лишь не-

логичное изменение  взглядов, что она является переходом  от одной религии к другой?

Томас Кун, выдающийся американский философ науки, пришёл к такому заключению

после того, как  увидел наивность предложенного  Поппером фальсификационизма. И

если Кун прав, то не существует явных различий между  наукой и псевдонаукой, между

научным прогрессом и интеллектуальным упадком, и нет  никакого объективного стан-

дарта научной честности. Но какой критерий для определения границ между научным

прогрессом и  интеллектуальным вырождением он мог  бы тогда предложить?

Последние несколько  лет я был приверженцем методологии  научно-исследователь-

ских программ, решающей некоторые проблемы, которые ни Поппер, ни Кун не смогли

решить.

      Во-первых, я настаивал на том, что типичной единицей для описания великих науч-

ных достижений является не изолированная гипотеза, но исследовательская программа.

Наука — это  не только пробы и ошибки, но также  догадки и опровержения. Утвержде-

ние «все лебеди белые» будет опровергнуто, если найдётся хотя бы один чёрный ле-

бедь. Но такие тривиальные пробы и ошибки не относятся к области науки. Наука

Ньютона, к примеру, не сводится к простому набору из четырёх  предположений: трех

законов механики и закона гравитации. Эти четыре закона составляют всего лишь

«твёрдое ядро»  ньютонианской программы. Это ядро надёжно защищено от опровер-

жений широким «защитным поясом» вспомогательных гипотез. И, что ещё более важ-

но, исследовательская  программа имеет свою эвристику  — мощный механизм решения

проблем, который  позволяет обнаруживать различные  аномалии и обращать их в пози-

тивные свидетельства с помощью изощрённой математической техники. К примеру,

если планета  двигается не так, как должна двигаться, ньютонианец выдвигает и прове-

ряет предположения, касающиеся атмосферной рефракции, распространения света при

магнитных бурях, а также сотню других предположений, являющихся частью его про-

граммы. Он может  даже придумать неизвестную до сих  пор планету и вычислить её

месторасположение, массу и скорость, чтобы объяснить  эту аномалию.

Таким образом, теория тяготения Ньютона, теория относительности  Эйнштейна,

квантовая механика, марксизм, фрейдизм — все эти  теории являются исследователь-

скими программами, каждая со своим упорно защищаемым твёрдым ядром, с более

гибким «защитным  поясом» и с выработанным механизмом решения проблем. Каждая

из них на любой стадии своего развития имеет  нерешённые проблемы и невскрытые

аномалии. В этом смысле, все теории рождаются опровергаемыми и умирают опровер-

гаемыми. Но одинаково ли они хороши? До этого места я описывал, какими бывают

различные исследовательские  программы. Но как можно отличить научную или про-

грессивную программу от псевдонаучной или вырожденной?

      Вопреки Попперу, различие состоит не в том, что одни теории доступны опроверже-

нию, а другие нет. Когда Ньютон опубликовал свои Начала, они не объясняли даже

движения луны; более того, движение луны фактически опровергало Ньютона. Кауф-

ман, выдающийся физик, опроверг теорию относительности Эйнштейна практически

сразу после  её опубликования. Но во всех исследовательских  программах, вызываю-

щих моё восхищение, присутствует одна общая черта. Они предсказывают новые фак-

ты, которые было даже невозможно вообразить, или действительно  противоречат пре-

дыдущим либо конкурирующим программам. В 1686 году, когда Ньютон опубликовал

теорию гравитации, имелись две конкурирующие теории, касающиеся комет. Более по-

пулярная теория считала кометы предзнаменованием бедствий, насылаемых гневом

Божьим. Менее  известная теория Кеплера утверждала, что кометы — это небесные те-

ла, двигающиеся по прямым линиям. Согласно теории Ньютона, некоторые кометы,

двигаясь по параболической или гиперболической  траектории, никогда не вернутся;

другие двигаются  по обычным эллипсам. Галлей, работавший в рамках ньютоновской

программы, на основе наблюдений движения кометы на коротком отрезке пути вычис-

лил, что она  вернётся через семьдесят два  года; он высчитал с точностью до угловой

минуты, в каком  месте неба она будет снова  видна. Это было невероятно. Но спустя

семьдесят два  года, когда Ньютон и Галлей уже  давно умерли, комета Галлея верну-

лась, причём в точности так, как предсказывал Галлей. Таким же образом другие учё-

ные предсказали существование и точное движение планет, которые никогда до этого

не наблюдались. Или возьмем, к примеру, исследовательскую  программу Эйнштейна.

      В её рамках было сделано ошеломляющее предсказание: если измерить угловое рас-

стояние между  двумя звёздами ночью, а потом  днём (когда они видны во время  сол-

нечного затмения), эти расстояния не будут одинаковыми. До Эйнштейна никому в го-

лову не пришло бы делать такие наблюдения. Таким  образом, в прогрессивной иссле-

довательской программе теории ведут к открытию новых фактов, неизвестных прежде.

       В вырожденных программах, напротив, теории разрабатываются лишь для того, что-

бы согласовать  друг с другом уже известные факты. К примеру, предсказывал ли когда-

нибудь марксизм с успехом новые ошеломляющие факты? Никогда! Известны некото-

рые неудачные предсказания. Предсказывалось, что наступит абсолютное обнищание

рабочего класса. Предсказывалось, что социалистическая революция произойдёт в наи-

более развитом в промышленном отношении обществе. Предсказывалось, что в социа-

листические обществах не будет революций. Предсказывалось, что не будет конфлик-

тов между социалистическими странами. Ранние предсказания марксизма были смелы-