Традиции Пушкина в лирике Ахматовой

А если когда-нибудь в этой стране

Воздвигнуть задумают памятник мне

Согласье  на это даю торжество,

Но только с условьем - не ставить его

Ни около  моря, где я родилась:

Последняя с морем разорвана связь,

Ни в  царском саду у заветного пня,

Где тень безутешная ищет меня,

А здесь, где стояла я триста часов,

И где  для меня не открыли засов"

("Реквием")

См. у  Пушкина 

"Я  памятник себе воздвиг нерукотворный…"

"Я  памятник себе воздвиг нерукотворный,

Не зарастет к нему народная тропа,

Вознесся  выше он главою непокорной

Александрийского  столпа"  

        Следование традиции Пушкина у Ахматовой просматривается также в использовании отдельных поэтических ситуаций, находящих близкое языковое выражение.

Ср.:

Ах, дверь  не запирала я,

Не зажигала свеч,

Не знаешь, как, усталая,

Я не решалась лечь.

Жгу до зари на окошке свечу

И ни о  ком не тоскую,

Но не хочу, не хочу, не хочу

Знать, как целуют другую. 

Теперь  твой слух не ранит

Неистовая речь,

 Теперь  никто не станет свечу до  утра жечь.

Ср. у  Пушкина:

Вперед  одна в надежде томной

Не жди меня средь ночи темной,

До первых утренних лучей

Не жги  свечей.

       Много общего обнаруживается и в использовании отдельных слов, и не только общепоэтических (типа сладостный, прелестный и т.п.), но и собственно пушкиных» (ср. слово ножка).

"Ее  глаза так полны чувством

Вечор она с таким искусством

Из-под  накрытого стола

Свою  мне ножку подала! " 

"Над  всем так мудро и лукаво

Шутить, таинственно молчать

И ногу ножкой называть?. " 

"И  топтала торцы площадей

Ослепительной ножкой своей?. "

Интерес представляет также обращение Ахматовой  к известному противопоставлению местоимений "ты" и "вы" при обращении.

У Пушкина:

"Ты  и вы.

Пустое  вы сердечным ты

Она, обмолвясь, заменила,

И все  счастливые мечты

В душе влюбленной возбудила,

Пред  ней задумчиво стою,

Свести  очей с нее нет силы,

И говорю ей: как вы милы!

И мыслю: как тебя люблю! "

У Ахматовой:

"И  как будто по ошибке

Я сказала "Ты…"

Озарила тень улыбки

Милые черты.

От подобных оговорок

Всякий  вспыхнет взор…

Я люблю  тебя, как сорок

Ласковых  сестер".

       Также можно наблюдать прием повтора с отрицаниями в риторических вопросах у Пушкина в "Подражаниях Корану":

"Не  я ль в день жажды напоил

Тебя  пустынными водами?

Не я  ль язык твой одарил

У Ахматовой:

"Ты  ль не корил маловерных,

И обличал, и учил,

Ты ли от всякия скверны

Избавить  тебя не молил! "

Таким образом, пушкинское начало является неотъемлемой составляющей «песенного дара» Ахматовой. Она органично входит в состав ее оригинальной поэтической манеры, во многом определяя ее «классический  стиль», свидетельствуя о том, что  «оригинальное творчество Ахматовой – продукт большой и многосложной поэтической культуры. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Глава 2. Романтические мотивы в творчестве А.С. Пушкина и А.А. Ахматовой.

       Романтическое произведение "Сказка о черном кольце" Ахматовой тесно связана со стихотворением "Талисман" Александра Сергеевича Пушкина.

       История создания ахматовского стихотворения известна хотя и не столь давно, однако не менее достоверно, чем история создания пушкинского стихотворения. Здесь не понадобилось изысканий биографов - один из участников драмы сам поведал о ней. Художник Борис Анреп - один из наиболее известных адресатов ахматовской любовной лирики. Именно ему подарила она свой черный перстень. Общей чертой, сближающей обе истории, является мотив разлуки. В обоих случаях разлука была не литературной, а настоящей. Борис Анреп уехал в Англию и большую часть своей жизни провел там. С Ахматовой они вновь увиделись спустя полвека после расставания - срок, отличающийся от того, что мы находим в пушкинской истории, но не имеющий принципиального значения. В обоих случаях совместное счастье было невозможным, и разлука имела окончательный характер. Есть трогательный штрих, подчеркивающий различие: 1964 г. Анреп, встретившись с Ахматовой, чувствовал себя полумертвым, скованным от смущения, потому что перстень у него пропал во время войны, и Анреп с ужасом ждал, что Ахматова спросит о судьбе подарка, а он не сможет ничего ответить: "Что я скажу о черном кольце? Что мне сказать? Не уберег сокровища. Нет сил признаться… Я слушал, изредка поддерживая разговор, но в голове было полное бессмыслие, сердце стучало, в горле пересохло - вот-вот сейчас заговорит о кольце. Надо продолжать литературный разговор". Различие позволяет увидеть сходство: подаренный перстень воспринимался более чем всерьез.

       И Пушкин, и Ахматова выступают как лирики, в основе произведений которых лежат глубоко личные переживания, известные биографам и литературоведам - роман с Е.К. Воронцовой у Пушкина, отношения Ахматовой с Б. Анрепом. В обеих историях фигурировало кольцо, подаренное перед разлукой: Воронцовой - Пушкину, Ахматовой - Анрепу.

        Необходимо отметить, что реальные подробности этих отношений не вошли в рассматриваемые произведения, они известны благодаря специальным исследованиям и публикациям. Сами поэты не пожелали раскрывать читателям ни реальные имена, ни реальные биографические обстоятельства. Более того, в обоих случаях эти обстоятельства изображены мощным лирическим началом. Конкретные истории, произошедшие в жизни Пушкина и Ахматовой, имеют мало общего вследствие разницы между эпохами, обстоятельствами и характерами участников, однако штрих, сближающий оба произведения, относится к традициям романтической лирики. Но осмысление любовного подарка как волшебного предмета, превращающее древний мотив в устойчивый литературный прием. В обоих случаях этот штрих потребовал от поэтов удаления от реальных обстоятельств любовной истории. Стихотворение Пушкина, явно связанное с одесским периодом в его жизни, прямо на Одессу не указывает. Более того, существование там уже в начале девятнадцатого века черты европейского города "второго окна в Европу" полностью в нем отсутствуют. Место действия вообще не обозначено как некий город, но его приметы указывают на теплоту Юга и экзотику Востока.

         Если понимать первую строфу буквально, то талисман подарен настоящей волшебницей из далекой мусульманской страны. В христианских странах волшебство нередко связывалось с нехристианскими обычаями, "чернокнижием", иноземностью, инакостью. Упоминание гарема, темы наслаждений и образа жизни мусульман здесь могли вырасти из недавних воспоминаний о пребывании в Крыму. Пушкин был в эту пору для читателя, прежде всего любимым автором романтических поэм, в том числе "Бахчисарайского фонтана", большая часть действия которого сосредоточена именно в гареме. Отсутствие мусульманских гаремов в Одессе на этом фоне становилось совершенно несущественным:

"Там,  где море вечно плещет

На пустынные  скалы,

Где луна теплее блещет

В сладкий  час вечерней мглы,

Где, в  гаремах наслаждаясь,

Дни проводит мусульман,

Там волшебница, ласкаясь,

Мне вручила  талисман"

Мусульманский колорит - романтическая мотивировка  волшебства. Вторая и третья строфы, в сущности, не только не соответствуют канонам волшебной сказки, но и прямо их отвергают. Подарившая талисман волшебница перечисляет волшебные свойства, которых талисман не имеет:

"От  недуга, от могилы,

В бурю, в грозный ураган,

Головы  твоей, мой милый,

Не спасет мой талисман.

И богатствами  Востока

Он тебя не одарит,

И поклонников  пророка

Он тебе не покорит…"

      Внимательно прочитав этот перечень, мы убеждаемся, что талисман на самом деле вообще не может быть назван волшебным: его обладатель так же беззащитен перед силами природы и истории, как любой другой смертный. Но последняя строфа все же восстанавливает первоначальное понимание названия стихотворения. Талисман может сохранить:

"…  от преступленья,

От сердечных  новых ран,

От измены, от забвенья…"

       Пушкин в 1827 году отходит от поэтики романтизма. Персонажи стихотворения - реальные земные люди. Они далеки от условного мира волшебной сказки. Но они сохранили романтически приподнятый строй чувств и романтически возвышенное представление о любви. Счастливая в любви женщина может одарить не только "мигом блаженства" (излюбленная тема анакреонтической лирики, романтиками не отвергнутая). Чудесная сила любви наделяет ее таинственной властью влиять на судьбу любимого. Любящая может одарить его способностью противостоять сердечным невзгодам, одолевать смертельные опасности стихии страстей. Очарование волшебства и тайны не исчезли полностью, но перешли в сферу любовных чувств, наделив их значительностью.

      Фактически перед нами смена мотивировки лирического сюжета. Новая причина волшебства - не мир мусульманского чернокнижия, а чувство, испытываемое одним человеком к другому:

"В  нем таинственная сила!

Он тебе любовью дан"

        Мусульманский колорит в ахматовской "Сказке о черном кольце", как и в пушкинском стихотворении, лишь косвенным образом связан с реальными обстоятельствами - не больше, чем Одесса с Крымом. Псевдоним Анны Андреевны Горенко - Анна Ахматова, - как известно, был выбран не случайно. По материнской линии в роду были татары и Ахматова - это девичья фамилия прабабушки, с которой поэтесса не была знакома и. конечно, не могла от нее получать подарков.

        Действие поэмы происходит на берегу моря, естественно было бы предположить Крым - Ахматова неоднократно бывала в Крыму. Некоторые стихотворения связаны с Бельбеком - там она гостила на даче у Анрепов. Но Бельбек находится не на берегу моря, а кольцо было подарено, судя по воспоминаниям Анрепа, в Петербурге. И уж, конечно, можно догадаться, что Анреп отбыл в Англию не на парусной лодке, а на настоящем корабле. Таким образом, слово "сказка" здесь вполне уместно хотя бы для обозначения степени достоверности данной истории. Но, конечно, сказочность здесь вполне определенно связана с мусульманским колоритом: именно для этого сообщается, будто бы бабушка "гневалась", что героиня сказки "крещена":

"Мне  от бабушки-татарки

Были  редкостью подарки;

И зачем  я крещена,

Горько  гневалась она"

      Итак, первая часть ахматовской сказки заметно сближает ее произведение с пушкинским. Мусульманский колорит создает атмосферу таинственности и ожидание волшебства.

       Хотя у Ахматовой, как и у Пушкина, перстень дарит женщина мужчине, однако у Пушкина лирический герой - мужчина, получивший подарок, а в стихотворении Ахматовой - женщина, его отдавшая. В первом стихотворении речь идет о приобретении, во втором - об утрате.

        Пушкинское стихотворение начинается эпически спокойной интонацией, настраивающей читателя на восприятие истории, произошедшей в некотором отдалении не только географическом ("Там, где море вечно плещет... "), но и эмоциональном. Само событие относится не просто к прошедшему времени, а, благодаря идиллическим чертам первой строфы, к условно-сказочному или давно прошедшему.