Поездка А.П. Чехова на Сахалин

   Пожалуй, единственное, чем арестанты обеспечены в полной мере – это одеждой. Вот  что по этому поводу пишет А.П. Чехов: "Каторжным, как мужчинам, так и женщинам, выдается по армяку и полушубку ежегодно, между тем солдат, который работает на Сахалине не меньше каторжного, получает мундир на три, а шинель на два года; из обуви арестант изнашивает в год четыре пары чирков и две пары бродней, солдат же – одну пару голенищ и 2 1\2 подошв. Но солдат поставлен в лучшие санитарные условия, у него есть постель и место, где можно в дурную погоду обсушиться, каторжный же поневоле должен гноить свое платье и обувь… ".

   Все это, конечно, делает жизнь каторжников невыносимой, но еще более невыносима она оттого, что люди вынуждены годами находиться в одном помещении. В одной камере  приходится уживаться и убийце-рецидивисту и простому крестьянину, попавшему на каторгу по нелепому стечению обстоятельств. Это, конечно же, никоим образом не способствует нравственному исправлению арестантов, а наоборот, только лишь растлевает их, о чем пишет Чехов: "Стадная сарайная жизнь с ее грубыми развлечениями, с неизбежным воздействием дурных на хороших, как это давно уже признано, действует на нравственность преступника самым растлевающим образом". Понятно, что в этих условиях вынужденного общения с "неблагонадежными элементами", у арестантов начинают развиваться низменные качества, происходит перерождение личности, ее разложение: "Лживость, лукавство, трусость, малодушие, наушничество, кражи, всякого рода тайные пороки – вот арсенал, который выставляет приниженное население или, по крайней мере, громадная часть его, против начальников и надзирателей, которых оно не уважает, боится и считает своими врагами". Нравственное давление на личность арестантов оказывают такие меры наказаний, как прикование к тачкам и заковывание в ручные и ножные кандалы, а также телесные наказания. Кроме того, отвратительно и отношение к ним надзирателей, и, как говорит Чехов, "надзор до сих пор был самым больным местом сахалинской каторги". "Люди грубые, неразвитые, пьянствующие и играющие в карты вместе с каторжными, ― пишет о них Чехов, ― охотно пользующиеся любовью и спиртом каторжных женщин, недисциплинированные, недобросовестные могут иметь авторитет лишь отрицательного свойства". Не лучше к каторжным относятся и местные чиновники, они нередко позволяют себе ударить каторжного, или дать ему тридцать розог за то, что тот не снял второпях шапки. Используются каторжники и как чиновничья прислуга, что явно противоречит взглядам законодателя на наказание. Особенно унизительна для каторжного процедура наказания розгами или плетьми. Для примера Чехов приводит сцену наказания беглого Прохорова. Чехов пишет, с каким цинизмом относятся к наказуемому, как издевается над ним военный фельдшер. "От телесных наказаний грубеют и ожесточаются не одни только арестанты, но и те, которые наказывают и присутствуют при наказании", ― пишет А.П. Чехов.

   Находясь  в подобном положении, каторжник  видит успокоение в выпивке и  игре в карты. Игра в карты занимает особое положение в жизни каторжников  – это своего рода духовное развлечение, которым занимаются они все. Часть  из них держит так называемый майдан – игорный дом, "маленькое Монте-Карло". Майданщик предоставляет арестантам карты, еду и различные товары. А вокруг Майдана непременно ютится всегда готовое к услугам "жесткое и неумолимое ростовщичество". Страсть арестантов к игре заставляет их проигрывать огромные деньги, а порой и последнее платье.

   Понятно, что, живя подобным образом, каторжные  не любят труд, и готовы на все, чтобы  избежать положенных работ. А.П. Чехов  приводит пример, как один каторжный  совершил убийство только для того, чтобы не работать: "Когда я был в Рыковском, там на казенных огородах один каторжный хватил другого по шее ножом для того, как объяснил он, чтобы не работать, так как подследственные сидят в карцерах и ничего не делают".

   Что же представляют собой каторжные работы? Каторжный труд очень разнообразен – арестанты участвуют в постройке новых зданий, прокладке дорог, работают на рудниках и в каменноугольных шахтах, осуществляют нагрузку и выгрузку приходящих на остров судов, кроме того, они выполняют и хозяйственные работы в стенах тюрем. В тюрьме каждый день работают кашевары, хлебопеки, портные, сапожники, водоносы, поломойки, дневальные, скотники и т.п. Каторжным трудом пользуются также военные и телеграфные ведомства. Самыми тяжелыми на Сахалине считаются плотницкие работы. "Вся тягость работы, ― пишет А.П. Чехов, ― не в самой постройке, а в том, что каждое бревно, идущее в дело, каторжный должен притащить из леса, а рубка в настоящее время производится за 8 верст от поста". Особенно тяжки эти работы в условиях климата Сахалина. Зимою, из-за сильных морозов, часты обморожения, некоторые арестанты даже замерзают, не дотащив бревна до поста, летом же часты дожди и соленые туманы, которые делают их работу невыносимой.

   Тяжелы  для каторжных и рудничные  работы, но тяжесть их состоит не столько в изнурительном труде, сколько в произволе чиновников: "Вся исключительная тяжесть не в самом труде, а в обстановке, в тупости и недобросовестности всяких мелких чинов, когда на каждом шагу приходится терпеть от наглости, несправедливости и произвола". Нередко каторжными работами заведуют люди, которые и понятия не имеют о нормах и правилах распределения каторжного труда, зачастую попусту растрачивая силы арестантов: "Часто от того, что работами заведуют люди некомпетентные, неспособные и неловкие, затрачивается на работы больше напряжения, чем бы следовало".

   Конечно, находясь в подобном положении, каторжные  не любят труд и всеми силами пытаются его избежать.  Все это, в совокупности, ожесточает их, и убийство здесь, как  пишет А.П. Чехов явление обыкновенное.

   Для рассмотрения подобных дел, на Сахалине существуют свои суды и следственные группы. Против каторжного или поселенца, подозреваемого в преступлении, возбуждается уголовное дело, и несчастного  тут же, без предъявления каких-либо веских доказательств совершения им преступления, сажают в карцер. Карцер представляет собой темное и холодное помещение, где подследственные могут находиться годами, пищу им могут не давать по два дня и более. Подобная система ужаснула писателя: "Это неумение отличать предварительное заключение от тюремного (да еще и в темном карцере каторжной тюрьмы!), неуменье отличать свободных от каторжных удивило меня тем более, что здешний окружной начальник кончил курс по юридическому факультету, а смотритель тюрьмы служил когда-то в петербургской полиции". Да, дела здесь часто ведутся людьми, не имеющими никакого понятия о правилах ведения следствия, а поводом для возбуждения уголовного дела здесь могут быть и личное отношение чиновников к каторжному, и грубо сфабрикованный донос. Это ставит каторжников в полностью бесправное положение по отношению к тюремному начальству, и оттого подавляет их личность, деморализует их, душа их грубеет, и они становятся способными на самые жестокие преступления.

   Но, как бы там ни было, основною частью каторжан являются простые крестьяне, "случайные" преступники, такие, как Егор. Егор – работящий и хозяйственный крестьянин, попавший на каторгу по воле случая. Эти люди еще не утратили своей нравственности и морали, многие из них еще надеются вернуться на Родину, они еще хотят жить. Отсюда и нередкие побеги. "Причиной, побуждающею преступника искать спасения в бегах, а не в труде и не в покаянии, служит, главным образом не засыпающее в нем сознание жизни ", ― говорит А.П. Чехов. Стремление к свободе не умирает в сознании каторжника до последних мгновений его жизни, в нем постоянно живет надежда на лучшее… 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

2.2 Каторга в литературе  ХХ века 

 Традиции  изображения каторги как отрицательного опыта для всех (не только для заключенных, но и для надзирателей, тюремного начальства, случайных наблюдателей, и даже самих читателей этих произведений) отразились и в литературе ХХ века, щедро преподносившей читателю подробности жизни сталинских лагерей. Миру небезызвестны имена этих писателей – среди них и А.И. Солженицын, и А. Твардовский, и А. Жигулин…

 Но  из этой плеяды талантливых и уникальных писателей особенно выделяется В.Т. Шаламов – писатель, сумевший воспроизвести картину страшной Колымской каторги в своем сборнике "Колымские рассказы". И, если книгу А.П. Чехова называют "энциклопедией сахалинской жизни", то книгу В. Шаламова по праву можно назвать энциклопедией жизни колымской. Побывав в самом пекле ГУЛАГа, Варлам Тихонович рассказывает об увиденном с беспощадной достоверностью. Он, также как и А. Чехов, показывает не только лагерную жизнь, но и уникальную природу и культуру этого сурового края.  "В одну неделю, бывало, цвело все взапуски, и за какой-нибудь месяц с начала лета горы в лучах почти незаходящего солнца краснели от брусники, чернели от темно-синей голубики. На низкорослых кустах – и реку поднимать не надо – наливалась желтая крупная водянистая рябина. Медовый горный шиповник – его розовые лепестки были единственными цветами здесь, которые пахли как цветы, все остальные пахли только сыростью, болотом, и это было под стать весеннему безмолвию птиц, безмолвию лиственничного леса, где ветви медленно одевались зеленой хвоей," – описывает В. Шаламов колымскую природу весной, когда она пробуждается от более чем полугодовалого сна и предстает перед писателем во всем своем величии. Но все же главной темой "Колымских рассказов" остается лагерь.

  Каким же предстает он в рассказах Шаламова? Лагерь у Шаламова вовсе не отдельный мирок, живущий по своим законам, отличным от законов "вольного" мира, а напротив, лагерь—это его отражение, и все, что происходит в том мире, отражается на жизни лагеря. Но вот лагерная жизнь, ее уклад недосягаем людям из вольного мира. "Лагерь – не противопоставление ада раю, а слепок нашей жизни и ничем другим быть не может… Лагерь же ― мироподобен. В нем нет ничего, чего не могло бы на воле, в его устройстве социальном и духовном. Лагерные идеи только-только повторяют переданные по приказу начальства идеи воли. Ни одно общественное движение, малейший поворот на воле не остаются без немедленного отражения, следа в лагере. Лагерь отражает не только борьбу политических клик, сменяющих друг друга у власти, но культуру этих людей, их тайные стремления, вкусы, привычки, подавленные желания. Какой-нибудь Жуков, Гаранин, Павлов приносят в лагерь вывернутое дно своей души", ― пишет сам В. Шаламов.²⁷  Таким он видит лагерь, и таким его показывает читателю.

В “Колымских рассказах” отражена проблема противостояния личности и государственной машины, трагедии человека в тоталитарном государстве. Причем показана последняя стадия этого конфликта — человек, находящийся в лагере. И не просто в лагере, а в самом страшном из лагерей, воздвигнутом самой бесчеловечной из систем. Это максимальное подавление государством человеческой личности. В рассказе “Сухим пайком” Шаламов пишет: “нас ничто уже не волновало “нам жить было легко во власти чужой воли. Мы не заботились даже о том, чтобы сохранить жизнь, и если и спали, то тоже подчиняясь приказу, распорядку лагерного дня... Мы давно стали фаталистами, мы не рассчитывали на нашу жизнь далее, как на день вперед... Всякое вмешательство в судьбу, в волю богов было неприличным”. Точнее, чем автор, не скажешь, и самое страшное, что воля государства полностью подавляет и растворяет в себе волю человека. Она же лишает его всех человеческих чувств, стирает грань между жизнью и смертью. Постепенно убивая человека физически, убивают и его душу. Голод и холод делают с людьми такое, что становится страшно. “Все человеческие чувства — любовь, дружба, зависть, человеколюбие, милосердие, жажда славы, честность — шли от нас с тем мясом, которого мы лишились за время своего голодания. В том незначительном мышечном слое, который еще оставался на наших костях... различалась только злоба — самое долговечное человеческое чувство”. Ради того, чтобы поесть и согреться, люди готовы на все, и если они не совершают предательства, то это подсознательно, машинально, так как само понятие предательства, как и многое другое, стерлось, ушло, исчезло. “Мы научились смирению, мы разучились удивляться. У нас не было гордости, себялюбия, самолюбия, а ревность и страсть казались нам марсианскими понятиями и притом пустяками... Мы понимали, что смерть нисколько не хуже чем жизнь”. Нужно только представить себе жизнь, которая кажется не хуже смерти. В человеке исчезает все человеческое. Государственная воля подавляет все, остается только жажда жизни, великая выживаемость: “Голодный и злой, я знал, что ничто в мире не заставит меня покончить с собой... и я понял самое главное, что стал человеком не потому, что он божье создание, а потому, что он был физически крепче, выносливее всех животных, а позднее потому, что заставил духовное начало успешно служить началу физическому”. И в лагере это так, вопреки всем теориям о происхождении человека. 
Все-таки человек  ― высшее существо и в таких адских условиях, под таким тяжким гнетом не разучился думать. В рассказе “Шерри-бренди ” описывается смерть поэта в лагере. Ему “приятно было сознавать, что он еще может думать”. У этого поэта в рассказе нет даже имени, но есть другое: перед смертью ему открывается истина, он понимает всю свою прожитую жизнь. И что же такое жизнь поэта? “Стихи были той животворящей силой, которой он жил. Именно так. Он не жил ради стихов, он жил стихами. Сейчас было так наглядно, так ощутимо ясно, что вдохновение и было жизнью: перед смертью ему дано было узнать, что жизнь была вдохновением, именно вдохновением. И он радовался, что ему дано было узнать эту последнюю правду”. 
Если в рассказе “Шерри-бренди” Шаламов пишет о жизни поэта, о ее смысле, то в первом рассказе, который называется “По снегу”, Шаламов говорит о назначении и роли писателей, сравнивая ее с тем, как протаптывают дорогу по снежной целине. Писатели — именно те, кто протаптывает ее. Есть первый, кому тяжелее всех, но если идти только по его следам, получится лишь узкая тропинка. За ним идут другие, и протаптывают ту широкую дорогу, по которой ездят читатели. “И каждый из них, даже самый маленький, самый слабый, должен ступить на кусочек снежной целины, а не в чужой след. А на тракторах и лошадях ездят не писатели, а читатели". И Шаламов не идет по протоптанной дороге, он наступает на “снежную целину”. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

2.2 Отзывы на книгу  А.П. Чехова "Остров  Сахалин" 

   А.П. Чехов прибыл в Москву в декабре 1890г. С собой писатель привез груз впечатлений от увиденного на Сахалине, в Европе и Азии. Своим путешествием на Сахалин он остался доволен, по его словам, он увидел там "все".

   В первые недели после возвращения  Чехова, его изо дня в день осаждали различные посетители и представители различных обществ, все они с жадностью расспрашивали его о Сахалине, Сибири, Цейлоне. Чехов был очень удивлен такому вниманию к его поездке: "Поездке моей на Сахалин придали значение, которого я не мог ожидать: у меня бывают и статские и действительные статские советники. Все ждут моей книги и пророчат ей серьезный успех, а писать некогда". Все ждали, что Антон Павлович скоро (и обязательно) напишет что-нибудь о Сахалине, кто-то предполагал, что книга уже почти готова, ведь свои сибирские очерки Чехов написал еще во время путешествия. Чехову и самому, конечно, очень хотелось взяться за работу, но на книгу должно было уйти много времени, а его у него пока не хватало.

   Наконец, в конце 1891г, тщательно подготовив весь необходимый материал по Сахалину, Чехов начинает свою работу над книгой, были готовы уже и некоторые главы. Но писатель сознательно не печатал их ни в каких журналах, т.к., как пишет М. Теплинский, "очевидно, ему хотелось, чтобы «Остров Сахалин» оказался совершенной новостью для читателей, чтобы можно было получить сразу цельное впечатление о каторжном острове".²⁸ Однако, одно исключение все же было сделано писателем – летом 1891г. в сборнике "Помощь голодающим" публикуется его статья о беглых и бродягах. В последующие три года Чехов ведет напряженную работу над оставшимися главами книги. К концу 1893г работа над рукописью в основном была завершена. Книга "Остров Сахалин" сначала была опубликована в журнале "Русская мысль" (1893, №№ 10-12, 1894, №№ 2, 3, 5-7), а позднее, в 1985г. она была издана отдельно.

   Как же отреагировала критика и общественность на "Остров…"?

   Публикация  книги вызвала живую заинтересованность, прежде всего, на Дальнем Востоке.  Многие дальневосточные газеты отмечали, что книга написана очень реалистично  и обличает все сахалинские порядки, несправедливость и беззаконие, творимое там.  Положительно встретила книгу и столичная критика. Многие газеты Москвы и С.-Петербурга помещали заметки и о путешествии Чехова, и о выходе его книги. По общей оценке "Остров Сахалин" очень интересен, имеет большое общественное значение, создавая правдивое представление о далекой окраине России, о которой до сих пор еще не было точных и объективных сведений. Вот что написал анонимный рецензент в газете "Неделя": "На всей книге лежит печать автора и его прекрасной души. «Остров Сахалин» ― очень серьезный вклад в изучение России, будучи в то же время интересным литературным трудом. Много хватающих за сердце подробностей собрано в этой книге, и нужно желать только, чтобы они обратили на себя внимание тех, от кого зависит судьба «несчастных»".