Поездка А.П. Чехова на Сахалин

 Так о чем же эта книга, на что сразу  обращается внимание читателя? Во-первых, описания природы Сахалина. Описывая ее, автор подчеркивает, что Сахалин  – чужая, не родная земля. Увиденный им впервые берег острова выглядит величественно и страшно, ему кажется, что весь остров в огне, что это ―  ад на земле: "Страшная картина, грубо скроенная из потемок, силуэтов гор, дыма, пламени и огненных искр, казалась фантастическою. На левом плане горят чудовищные костры, выше них – горы, из-за гор поднимается высоко к небу багровое зарево, как будто горит весь Сахалин. Вправо темною тяжелою массой выдается мыс Жонкьер, похожий на крымский Аю-Даг; на вершине его ярко светится маяк, а внизу, в воде, между нами и берегом стоят три остроконечных рифа – "Три брата". И все в дыму, как в аду".²⁵ Впечатления автора невольно передаются  читателю, и в его воображении рисуется картина острова ужасов, острова, где пытают и мучают людей, сущего ада. И далее читатель, конечно, ожидает живописных сцен пыток и истязаний каторжников, и т.д. и т.п. Но на самом деле, все это не так, это только лишь первые впечатления: "То, что было вчера мрачно и темно и так пугало воображение, теперь утопало в блеске раннего утра; толстый, неуклюжий мыс Жонкьер с маяком, «Три брата» и высокие крутые берега, которые видны на десятки верст по обе стороны, прозрачный туман на горах и дым от пожара давали при блеске солнца и моря картину недурную".²⁶ Это вторичное описание берега острова, с одной стороны, дает читателю понять, что ничего сверхъестественного здесь нет, а с другой нагоняет легкую дымку загадочности, это завораживает читателя, он задается вопросом, что же это за остров и что на нем происходит?

   Автор рисует перед читателем картины  величественной, суровой, но в то же время красивой природы: "По обе стороны, где кончается узкая долина и начинаются горы, зеленою стеной стоят хвойные леса из пихт, елей и лиственниц, выше их опять лиственный лес, а вершины гор лысы или покрыты кустарником". Он восхищается и людьми, которые исследовали этот удивительный и богатый своими природными ресурсами край, восхищается их самоотверженностью и истинным героизмом. Вот что пишет Чехов о Невельском: "Это был энергический, горячего темперамента человек, образованный, самоотверженный, гуманный, до мозга костей проникнутый идеей и преданный ей фанатически, чистый нравственно". 

   Но, говоря обо всем этом, Чехов тут  же указывает, какой страшной ценой  было оплачено освоение этого острова: "Какая масса тяжкого, воистину каторжного труда потрачена на культуру этого места!"

   Увлеченно и ярко рассказывает автор о местном  населении, об их  культуре, характере, нравах и обычаях. Вот что он пишет  о характере гиляков: "…Это народ  не воинственный, не любящий ссор и  драк и мирно уживающийся со своими соседями.… Всякая ложь и хвастовство в обычной, не деловой сфере им противны…. Принятые на себя поручения гиляки исполняют аккуратно, и не было еще случая, чтобы гиляк бросил на полдороге почту или растратил чужую вещь". Но, в то же время, Чехов пишет и об отрицательных чертах гиляков – это неуважение семейного старшинства и полное бесправие женщин. К ним гиляки относятся хуже, чем к животным. "Собак гиляки все-таки ласкают, ― пишет А.П. Чехов, ― но женщин никогда".

   Чехов указывает также, как повлиял приход цивилизации на нравы местного населения, их жизненный уклад. С внешним спокойствием и внутренним негодованием пишет Чехов об  "обрусении" гиляков: "Началось все с того, что у некоторых чиновников… стали появляться дорогие лисьи и собольи шубы, а в гиляцких юртах появилась русская водочная посуда, затем гиляки были привлечены к участию в поимке беглых…".

   Много внимания уделяется и описанию быта поселенцев. Делая перепись всего  островного населения, Чехов подробно знакомится с жизнью русских поселенцев. И автор отмечает, что всюду, куда бы он ни зашел, царит голод и вопиющая нищета. Нет здесь веселых и ярких праздников, какие бывают в России, не раздается на улицах шум людской толпы и веселый смех детей.… Вот что пишет А.П. Чехов о празднике в посту Александровском: "В саду генерала играла музыка и пели певчие. Даже из пушки стреляли, и пушку разорвало. И все-таки, несмотря на такое веселье, на улицах было скучно. Ни песен, ни гармоники, ни одного пьяного; люди бродили, как тени".  Почему так? Автор сразу же дает на это ответ: "Каторга и при бенгальских огнях остается каторгой, а музыка, когда ее издали слышит человек, который никогда уже не вернется на Родину, наводит только смертную тоску".

   Поселенцы – это бывшие каторжники, которые по закону обязаны еще долгое время находиться на острове, острове, полном горя и лишений, ведь недаром о Сахалине говорили – "кругом море, а в середине горе". Этих людей гнетет все, что есть на этом острове – его суровая, непохожая на русскую, природа, его влажный и холодный воздух, его бескрайний ледяной океан, отделяющий их от Родины…, а главное – это близость тюрьмы и тюремных начальников. Тюрьма постоянно напоминает им о том, кто они, и что они здесь делают: "Крестьян и поселенцев и их свободных жен и детей гнетет тюремный режим, тюремное положение, подобно военному, с его исключительными строгостями и неизбежною начальственною опекой, держит их в постоянном напряжении и страхе; тюремная администрация отбирает у них для тюрьмы луга, лучшие места рыбных ловель, лучший лес; беглые, тюремные ростовщики и воры обижают их; тюремный палач, гуляющий по улице, пугает их; надзиратели развращают их жен и дочерей, а, главное, тюрьма каждую минуту напоминает им об их прошлом, о том, кто они и где они". В этих условиях тоска по родине становится невыносимой, и люди бегут с острова при первой же возможности.

     Но это описание Александровска, "центра сахалинской цивилизации", а как же живут в сахалинских  деревнях? "На Сахалине попадаются  избы всякого рода…, но, чаще всего – это небольшой сруб, аршина в шесть, 2-х или 3-х оконный, без всяких украшений, крытый соломой, корьем и редко тесом ", ― пишет А.П. Чехов. В этом описании и проявляется сила Чехова-художника, здесь перед глазами предстает картина убогой и нищей деревеньки, какую не встретишь нигде в России.… Но это только внешний вид, каково же внутреннее убранство избы? "По обстановке это не изба, ― пишет Чехов, ― не комната, а скорее камера для одиночного заключения. Где есть женщины и дети, там, как бы ни было, похоже  на хозяйство и на крестьянство, но все же и там чувствуется отсутствие чего-то важного; нет деда и бабки , нет старых образов и дедовской мебели, стало быть, хозяйству недостает прошлого, традиций". Все здесь указывает на случайность этого жилища, его временность, на всем здесь неумалимая печать каторги, сурового надзора (ведь даже скотина у поселенцев на привязи). Поэтому поселенцы не стремятся обживать остров, устраивать свой быт, ведь это не их земля, не их родина. Они не стремятся к ведению сельского хозяйства, да и земли им выдают настолько мало, что не хватило бы на прокорм семьи, люди бездельничают даже в горячую августовскую пору. И это вынужденное безделье перешло у них в привычку, и многие поселенцы только и делают, что валяются на постели, да играют в карты. Еще одной причиной их безделья является то, что многие из них – люди городские, которые никогда раньше не занимались ведением сельского хозяйства. По этой причине поселенцы часто бросают свои жилища и уходят на заработки. Однако, не все из поселенцев "праздношатающиеся", у многих из них хорошо развито огородничество и скотоводство, некоторые занимаются охотой и рыбной ловлей.

   Такова  жизнь поселенца, но еще суровей  и тяжелей жизнь поселенки.  "Местная практика выработала особенный взгляд на каторжную женщину, существовавший, вероятно во всех ссыльных колониях: не то она человек, хозяйка , не то существо, стоящее даже ниже домашнего животного, " ― пишет А.П. Чехов о поселенках. Да, женщина на острове воспринимается прежде всего, как рабочая сила и как детородный организм. Их человеческое достоинство, женственность, стыдливость никогда и никем не принимается в расчет. Вновь прибывшая партия тут же распределяется среди мужчин острова: "Из женщин, выбранных для Александровского округа, часть назначается в прислуги к чиновникам.…Другая часть женщин  поступает в гаремы писарей и надзирателей, третья же, большая, в избы поселенцев, причем женщин получают только те, кто побогаче и имеет протекцию. Женщину может получить и каторжный, даже из разряда испытуемых, если он человек денежный и пользуется влиянием в тюремном мирке". При этом, конечно же, никто не учитывает их мнения, практически каждый может взять ее себе в жены, но, чаще всего, женщин берут в "сожительницы". Конечно, такие "семьи" лишены какого-либо понятия о морали и нравственности, нет в них и высоких чувств, поэтому, если женщина решит зарабатывать  хлеб своим телом, ее "муж" будет только рад этому, ведь это прибыльная и постоянная статья дохода.

   Но, в то же время, Чехов отмечает, что  такое положение бывает не во всех семьях поселенцев. Для примера А.П. Чехов рассказывает о семье из Дуэ, где поселенец живет с  психически больной женщиной, а на вопрос писателя, почему он живет с  ней, мужчина "ответил весело: «Ничево-о, по человечности!»", а в Ново-Михайловке "у одного поселенца сожительница давно уже лишилась ног и день и ночь лежит среди комнаты на лохмотьях, и он ходит за ней".

   Как же относятся в "вольных семьях" к появлению детей? "Рождение каждого нового человека в семье встречается неприветливо; над колыбелью ребенка не поют песен и слышатся одни только зловещие причитывания. ― пишет А.П. Чехов. ― Если ребенок плачет или шалит, то ему кричат со злобой: «Замолчи, чтоб ты издох!»”. Прочтя эти строки, читатель скажет, что поселенцы – это масса грубых, безнравственных людей, в жилищах которых царит разврат и пьянство, и которым, естественно, нет дела до детей. Но отнюдь не это хочет показать нам автор, скорее, наоборот, он стремится увидеть здесь не то, что видят другие, не эту отвратительную внешнюю сторону поселенческой жизни, а заглянуть глубже в сердца их, увидеть, что все они – такие же люди, как и мы, и ничто человеческое им не чуждо. Говоря, что внешне родители относятся к своим детям неприветливо и грубо, Чехов тут же добавляет, что все же их здесь ценят: "Но все-таки, что бы ни говорили и как бы ни причитывали, самые полезные, самые нужные и самые приятные люди на Сахалине  ― это дети, и сами ссыльные хорошо понимают это и дорого ценят их. В огрубевшую, нравственно истасканную сахалинскую семью они вносят элемент нежности, чистоты, кротости, радости". Это действительно так, ведь дети для ссыльных – это единственное, "что привязывает их к жизни, спасает от отчаяния, от окончательного падения". Но все же, и на них лежит неизгладимый отпечаток каторги. То, что страшно для русских детей, сахалинским обыденно. Эти дети привыкли уже и к бесконечным партиям арестантов, и к звону кандалов на них, говорят они "о бродягах, о розгах, плетях, знают, что такое палач, кандальные, сожитель". Выглядят они бледными, вялыми, худыми, они одеты в рубища и всегда хотят есть. "Кормовые", выдаваемые им казной, не удовлетворяют и части их потребностей. "Как помочь сахалинским детям?" ― этим вопросом задается А.П. Чехов. Он предлагает свой способ помочь им: "Если бы от меня зависело, то на те деньги, которые расходуются теперь на "кормовые", я устроил бы в постах и селениях чайные для всех женщин и детей, выдавал бы кормовое и одежное довольствие всем без исключения беременным женщинам и кормящим грудью, а "кормовые" 1,5 – 3 руб. в месяц сохранил бы только для девушек 13 лет до замужества и выдавал бы им эти деньги прямо на руки". Здесь автор призывает обратить внимание на проблемы сахалинских детей и принять участие в их решении.

   Тем не менее, процент жителей в возрасте 15-20 лет здесь очень низок. Дело в том, что, отбыв наказание и  прожив на поселении 10 лет, все каторжники уезжают вместе со своими семьями  на материк. Мало кто остается на острове. Гонит людей с Сахалина сознание необеспеченности, скука, постоянный страх за детей и главная причина – хоть перед смертью подышать на свободе, пожить настоящей, неарестантской жизнью.

   Таково  описание жизни поселенцев, а как  же живут каторжники, каков их быт, их нравы и обычаи? Об этом речь пойдет в следующей главе. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Раздел II 
 

2.1. Сахалинская Каторга

   Эту главу я посвящу жизни каторжников  острова Сахалин, ведь именно они, их условия существования (именно существования, жизнью это назвать никак нельзя), их быт более всего интересовали А.П. Чехова. Он хотел своими глазами увидеть, в каких ужасающих условиях они находятся, и, увидев, рассказать об этом в своей книге.

   Конечно, Антон Павлович стал первым писателем, который побывал на Сахалинской  каторге, однако эту тему как таковую затрагивали и до, и после него. До него исследователями каторги стали писатели С.В. Максимов, П.Ф. Якубович, историк и писатель Н.М. Ядринцев, а также Ф.М. Достоевский. Все эти люди исследовали (кто-то, как Ф.М. Достоевский, по воле судьбы, а кто-то по собственному желанию) каторгу Сибири, быт и нравы каторжников. И уже тогда, в первой половине ХIХв., большинство из них настаивало на отмене каторги как места, растлевающего и развращающего личность арестантов.

   Итак, каторга царская, какой ее описывает Чехов? Во-первых, писатель ужасается условиям, в которых живут арестанты. Обычно, они живут в общих камерах, спят на одной сплошной наре, где "можно поместить и 70 человек и 170". Во всех сахалинских тюрьмах нары голые, и заключенные "спят на жестком или подстилают под себя старые драные мешки, свою одежду и всякое гнилье, чрезвычайно непривлекательное на вид". Конечно, при таком большом количестве людей, живущих в одном месте, о гигиене в камерах говорить не приходится – кругом стоит ужасная вонь и грязь.

   Отвратительны не только жилища арестантов, но и их еда. Чего стоит одно только описание хлеба, выдаваемого арестантам: "Хлеб был в самом деле ужасный. При  взломе он отсвечивал на солнце мельчайшими  капельками воды, прилипал к пальцам  и имел вид грязной, осклизлой массы, которую было неприятно держать в руках". Не более аппетитна и тюремная похлебка: "Тюремный суп, или похлебка, представляет полужидкую кашицу от разварившейся крупы и картофеля, в которой плавают красные кусочки мяса или рыбы и которую хвалят некоторые чиновники, но сами не решаются ее есть". Едят арестанты, за неимением столовых, на ходу, на земле, либо у себя на нарах.