Лирика А.А. Фета как усадебный тест

Как здесь свежо под липою густою –

Полдневный  зной сюда не проникал,

И тысячи висящих надо мною

Качаются  душистых опахал (стр. 64)

Менее распространен в поэзии образ еловой аллеи. Традиционно еловую аллею располагали в  качестве подъездной, чтобы своей мрачной атмосферой она задавала установку на торжественное восприятие главного дома и изысков садово-парковой архитектуры:

  Над мрачным ельником проснулася  заря,

  Но яркости ее не радовались  птицы…(стр. 189)

Чаще  всего в усадебной поэзии местом действия избирается песчаная аллея. Cветлая песчаная аллея резко выделялась на фоне окружающей зелени и воспринималась будто отдельно от парка: 

Солнца  луч промеж лип был и жгуч, и  высок,

Пред  скамьей ты чертила блестящий  песок…(стр.  228)

В некоторых стихотворениях воссоздающих усадебную атмосферу, упоминаются дерновые аллеи, представляющие собой и тропинку, и продолжение растительной части сада:

  Густые липы те ж, но заросли  слова,

Которые в тени  я вырезал искусно,

Хватает за ноги заглохшая трава,

И чувствую, что там, в лесу,

Мне будет грустно (стр. 184)

Подобные  «естественные» ландшафты довольно органичны в пространстве «английского » пейзажного парка, как и мшистый газон, создающий смешанные ощущения у наблюдателя, который постепенно перестает видеть границу между садиком и дикими окрестностями. Для «английского» «натурального» парка характерен плавный, незаметный переход усадебного пространства в пространства леса, поля, оврагов и водоемов, а также в деревни и сельскохозяйственные угодья, всегда сопутствующие помещичьему хозяйству. Эти пространства придают поместью обширность и бесконечность, и одновременно незавершенность, продлевая перспективу. Пейзажный парк как сфера экспериментов в области ландшафтного искусства объединяет мир дворянской и простонародной культур. Хозяйственные сооружения уже не скрываются от глаз, а располагаются таким образом, что превращаются в важные элементы ансамбля. Довольно часто упоминается материал, который соседствует с кирпичом («культурным», искусственным материалом  с точки зрения влюбленных в природу романтиков), - камень, символизирующий проникновение природного пространства, выросшего из земли, в культурное:

Я рад, когда с земного лона,

Весенней  жажде соприсущ,

К ограде каменной балкона

С утра кудрявый лезет плющ (cтр.60)

Итак, старый парк, аллеи являются традиционными культурными атрибутами и символами «дворянского гнезда», они же выступают необходимыми элементами пространства усадьбы. Для поэта,  как и для архитектора, практически каждая деталь усадебного пространства выполняет особую функцию: передать цельность, замкнутость и одновременно бесконечность жизни в «дворянском гнезде».

Проблема  времени в усадебном тексте А.А. Фета

Отсутствие чувства физического времени, осознание поэтом ценности мига, основанное на философии Шопенгауэра, и проистекающая из этого антиномия «миг – вечность» определяет такое важное свойство поэзии «усадебного текста», как «элегическая тональность повествования». Если в прозе важнейшую роль играет циклическая организация усадебного бытия в соответствии с тремя основными циклами – сменой вех человеческой жизни, церковным и земледельческим календарем, то в поэзии на первый план выступает антиномия «миг – вечность», определяющая элегическую тональность поэтического «усадебного текста»:

Прошла  пора влюбленных грез,

Зачем еще томиться тщетно?

Но вдруг один любовник роз

Запел так ярко, беззаветно. 

Прощай, соловушко!— И я

Готов на миг воскреснуть тоже…

(“Дул ветер, плакала трава”, стр.112)

Вечность (“прошла пора”, “прощай”) неразрывно связана с мигом (“вдруг запел”, “на миг воскреснуть”).

Человек, ощущая себя вписанным в круговорот  земного существования, внутренне осознает свое выпадение из этого круговращения бытия, которое связывается в его представлении с обыденностью, в то время как остро переживаемая им в этом выпадении антиномия «миг – вечность» переводит его существование из повседневности в план сакрального:

Целый заставила день меня промечтать ты сегодня:  
Только забудусь - опять ты предо мною в саду.  
Если очнусь, застаю у себя на устах я улыбку;  
Вновь позабудусь - и вновь листья в глазах да цветы <…>

Душу  мою ты в свой мир светлый опять унесла.

(“Целый заставила день меня промечтать ты сегодня”, стр.11)

Лирический герой  мечтает, уходит от реальности и обыденности. Его существование, душа из повседневности уносится в план сакрального.

  Так, в «усадебном тексте» Фета поэтика воспоминаний, «ретроспективность повествования», бесконечное противопоставление «тогда» и «теперь» способствуют сакрализации усадебного времени.

Образно-символические атрибуты усадебного мира

Все, созданное Фетом с ноября 1877года уже в третьей для него усадьбе – Воробьевке, наполнено далекими от действительности символами и вымышленными атрибутами, поскольку в этот период он – стареющий помещик, устранился от прозаической стороны жизни, передав дела управляющему, и отдал предпочтение области символов и метафор. Реализация метафоры в создании облика фетовского усадебного комплекса, его составляющих и границ времени может быть развернута в целое стихотворение, становиться композиционным и сюжетным центром лирической новеллы, задавать тон в заглавии или порождать контекстуальные, авторские параллели в поэтическом исследовании двух миров – реального и вымышленного. Для Фета существуют постоянные образы-символы, частотность обращения к которым столь высока, что позволяет воспринимать их как некоторые коды, с помощью которых поэт передает свое восприятие атмосферы, царящей в поместье. Прежде всего, выделяются символы и метафоры, связанные с изображением осенних и зимних холодов, с одной стороны, и весенним или летним теплом – с другой

Вчера зарей впервые у  крыльца

Вечерний  дождь звездами начал стынуть…

(«Псовая охота», стр. 150)

Дул ветер. Плакала трава

И ветви о недавнем зное

И роз, проснувшихся едва,

Сжималось сердце молодое

(«Дул  ветер. Плакала трава», стр. 112)

Обыденность, в которой  берут начало фетовские символы, преображается, утрачивает конкретность и по эмоциональному накалу восходит к образцам высокого романтизма первых десятилетий XIX  века, с канонической, вневременной, даже библейской символикой. В контексте лирики А. Фета отчетливо проявляется группа стихотворений, в которых присутствуют образы, констатирующие перемены – сезонные, суточные – в саду, в парке, его аллеях, на цветах, на пчельнике. Некоторые фетовские метафоры не подаются расшифровке без привлечения мемуарной литературы, очерков дворянского быта середины XIX века, например, сравнение светляков на пчельнике, поднесенных С.А. Толстой на глазах Фета, с лучистыми изумрудами:

В моей руке – какое чудо! –

Твоя  рука,

И на траве два изумруда –

Два светляка

(“Я  повторял: когда я буду…”, cтр 240)

Особую группу составляют стихотворения с символами воды, окружающей жителей имения: фонтана, пруда ручья, реки, озера. В мире лирического героя  именно воде дано сопровождать музыкой жизнь в уединенном поместье, разряжая тишину дня или ночи и наполняя по-фетовски – “мелодиями” – окрестности дома и сада. В ряде случаев с символическими прудом, рекой, озером связан мотив горя, слез, подобно традиции устного народного творчества и постоянным образам:

Плачет  старый камень,

В пруд роняя слезы…”

(“В дымке-невидимке”)

“Пруд, как блестящая сталь,

Травы в рыдании…

(“В  лунном сиянии”, стр. 195)

  Однако чаще Фет связывает с плеском струй, журчаньем ручья мечты о скором свидании, в нежном лепете воды угадывает голос возлюбленной.

  Но мне понятней еще говорит

Этот  правдивый румянец ланит,

Этот  цветов обмирающих зов,

Этот теней набегающих кров,

Этот  предательский шепот ручья…

(“Чуя внушенный другими ответ…”)

Так ласково шепчут струи,

Словно  робкие струны воркуют гитар,

Напевая призывы любви.

(“Благовонная ночь…”, стр. 199)

С водной стихией в стихотворениях Фета с усадебными мотивами неизменно соседствует небесная, чаще – звездная. Традиционная антитеза земное – небесное у поэта приобретает неожиданное развитие: даже самая темная водная гладь, например, ночной реки, совершенно меняется, стоит лишь ей соприкоснуться с небесным – звездным огнем:

До  слуха чуткого мечтаньями ночными

Доходит плеск ручья.

Осыпана кругом звездами золотыми,

Покоится  ладья.

(“На лодке”)

Я жду…Соловьиное эхо

Несется с блестящей реки,

Трава при луне в бриллиантах…

(“Я  жду…Соловьиное эхо…”, cтр. 245)

В образной системе Фета особую роль играют собственно сравнения, которые берут начало в обыденных впечатлениях лирического героя. Мир, как правило, в текстах, изобилующих подобными сравнениями, четко разграничен на две ипостаси: земную, реальную, и небесную, идеальную:

И только в этот вечер майский

Я так живу,

Как будто сон овеял райский

Нас наяву.

(“Я  повторял: когда я буду…”, стр. 243)

Сравнения проникают и в тексты, которые квалифицированы как шутки, дружеские послания, тогда бытовой аспект усиливается авторской иронией над миром, над собой – помещиком и поэтом, в данном контексте уподобленным корнеплодному растению в сухой земле, скрытому могильной мглой – Степановкой:

И замирает вдохновенье

В могильной мгле,

Как корнеплодное растенье

В сухой земле

(“Хотя по прежнему зеваю…”, стр. 239)

Помимо перечисленных образных форм в лирике А. Фета с усадебными мотивами представлены следующие элементы символизации и метафоризации:

1. аллегорические символы (“Целый заставила день меня промечтать ты сегодня”, стр. 11), когда влюбленный юноша таится от обитательницы соседнего поместья, наблюдая за ней, предается смелым мечтам, сравнивая героиню попеременно то с Афродитой, то с Психеей и обнаруживая в чертах ее младшего брата явное сходство с Амуром, оставившим райский сад и перенесшимся в сад ближайшего имения:

Целый заставила день меня промечтать ты сегодня: