Автор работы: Пользователь скрыл имя, 29 Декабря 2012 в 20:13, дипломная работа
Традиционно представление о русском сентиментализме связывается прежде всего с именем Н. М. Карамзина. Своеобразная «реабилитация» писателя, начавшаяся с конца 1950-х — начала 1960-х гг., способствовала серьезному изучению его литературных и исторических сочинений. За последние три десятилетия появилось значительное число как советских, так и зарубежных исследований, посвященных литературной, издательской, переводческой, историографической деятельности Карамзина1. В работах В. В. Виноградова, Ф. З. Кануновой, О. Б. Кафановой, Е. Н. Купреяновой, Э. Г. Кросса,
Обратив внимание на то,
что Карамзина привлекла
Восхищаясь картиной Лебрена, Карамзин признается, в чем состоит ее «тайная прелесть» для него. В образе Магдалины изображена герцогиня Лавальер, возлюбленная Людовика XIV.
В коротких портретных зарисовках выражается вся полнота переживаний героини. «Наталья открыла черные глаза свои, которые прежде всего встретились с черными глазами незнакомца, ибо они в сию минуту были к ним всего ближе; и в тех и в других изображались пламенные чувства, любовию кипящее сердце»46.
В более развернутых описаниях отражается внутренний мир героини. «Пришла мрачная осень, пришла скучная зима; лесное уединение сделалось для меня еще несноснее. Я чаще прежнего стал ездить в город и — увидел тебя, прекрасная Наталья! Ты показалась мне ангелом божиим... — Нет! Говорят, что сияние ангелов ослепляет глаза человеческие и что на них нельзя смотреть долго, а мне хотелось беспрестанно глядеть на тебя. Я видал прежде многих красавиц, дивился их прелестям и часто думал: «Господь бог не сотворил ничего лучше красных московских девушек», но глаза мои на них смотрели, а сердце молчало и не трогалось — они казались мне чужими. Ты же первым взглядом влила какой-то огонь в мое сердце, первым взглядом привлекла к себе душу мою, которая тотчас полюбила тебя, как родную свою»47.
Конкретные черты все больше начинают интересовать литераторов, стремящихся запечатлеть черты встреченных ими людей, особенно людей знаменитых. Для многих поколений русских читателей представление о внешности и характере выдающихся деятелей европейской культуры создавалось благодаря тем «интеллектуальным портретам», которые были нарисованы Карамзиным в «Письмах русского путешественника» (К.-М. Виланд, И.-Г. Гердер и многие другие)48. Сам Карамзин, И. И. Дмитриев в свою очередь становились предметом изображения для писателей младшего поколения. Так, Каменев в одном из писем стремился представить портрет Карамзина: «Он росту более, нежели среднего, черноглаз, черноволос, нос довольно велик, румянец неровный и бакенбард густой»49. О Дмитриеве сообщается: «росту высокого, волосов на голове мало»; «кос и худощав»50.
Андрей Тургенев подробно описал внешность Дмитриева в своем дневнике (запись от 23 января 1800 г.): «...большого росту, физиономия очень отличная. Приятное, благородное лицо, большой, плешивый лоб, и что-то холодное (по крайней мере для меня). Он говорил тихо и медленно. Лице его обратило мое внимание. Я немного видел таких благородных, значущих физиономий. Она походила на французское лице»51.
Подобные зарисовки выходят уже за рамки стереотипа — «словесного портрета», типичного для сентименталистов. Однако и писатели, тяготевшие к этому направлению, стремились реализовать на практике провозглашавшийся ими принцип «естественности». Интересно в этой связи описание внешности крестьянских парней и девушек в «Путешествии» М. И. Невзорова: «Какая чистота! какое здоровье! какая свежесть в их лицах! <...> Улыбка и смехи их что иное, как не торжествующая Природа? Светлые и чистые глаза их во сколько раз превосходнее самой чистой работы аглинских очков, которыми в Москве семнадцатилетние молодцы щеголяют. Розы и лилеи, цветущие на прелестных лицах их, не из свинцу выросли на французских фабриках, а, будучи насаждены Природою в здоровых телах родителей, ее же веселою рукою переходят наследственно к детям и внучатам»52. Но и этот отрывок, имеющий определенную общность с известным описанием крестьянских красавиц в «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищева (глава «Едрово»), явно тяготеет к идиллическим портретам пастухов и пастушек: не случайно автор тут же выражает желание иметь «воображение Геснерово».
Итак, в пределах одного направления возникают разные тенденции в создании портрета: с одной стороны, утверждение определенного стереотипа; с другой — стремление преодолеть возникающий шаблон, выйти за его рамки. При всем различии в поисках новых путей и писатели, и художники, связанные с сентиментализмом, все с большим вниманием относятся к внутреннему миру человека, ищут средства для передачи его психологического состояния. В результате этих исканий осуществляется развитие художественного сознания, подготавливаемого к следующему этапу — искусству романтизма и отчасти реализма.
Интерес к природе, глубоко осознанный, впервые специально культивируемый, связанный с целым комплексом философских, религиозных и эстетических представлений, — явление, характерное для европейской культуры XVIII в. в целом53 и для русского сентиментализма в частности.
Одной из типичных черт живописи этого направления оказалось постепенное сближение портретного и пейзажного жанров. Так, в миниатюрных портретах Боровиковского особая роль принадлежала пейзажу, на фоне которого изображался человек. Чаще всего это был сельский пейзаж: «...он призван был создать впечатление красоты естественной жизни на лоне природы, где расцветают душевные добродетели человека, красоты того непритворного мира, простого мира, прославление которого диктовалось всей системой идей сентиментализма и было вызвано отрицанием лжи и бесчеловечности отношений в современном обществе»54.
В литературе сентиментализма интерес к изображению природы развивался также в непосредственной связи с вниманием к человеческой личности, ее внутреннему миру. Идеи Просвещения по-новому осветили извечную тему «человек и природа». «Ломоносов обращался к натур-философской проблематике, неразрывно связанной с его научными интересами. В его поэзии природа предстает величественной, могущественной, полной тайн и загадок, над разрешением которых трудится пытливый человеческий ум («Утреннее размышление о Божием величестве», «Вечернее размышление о Божием величестве», «Ода, выбранная из Иова»). Хвала «великому Творцу» оказывается гимном самой Природе, частью которой является и человек»55.
Ломоносовское отношение к природе как к сфере познания оказывает воздействие и на последующее поколение русских писателей XVIII века. В стихотворении «Об учении природы. Письмо к В. В. Ханыкову» (1779) Муравьев восхваляет того, кто «дарования не погашает ленью»:
И к чтенью естества великой книги зрея,
В писаньях учится Бюффона и Линнея!56
«Интерес к научному познанию природы проявлял и Карамзин. Публикуя в «Московском журнале» рецензию на «Всеобщую и частную естественную историю» Ж.-Л. Бюффона в переводе С. Я. Румовского и И. И. Лепехина (СПб., 1789), он писал о Бюффоне: «физик и поэт вместе». Еще в 1788 г. Карамзин сообщал Лафатеру, что он «прилежно читает сочинения Боннета», т.е. швейцарского естествоиспытателя Ш. Бонне. Впоследствии, рассказывая о встрече с этим ученым, «русский путешественник» упоминал о своем намерении перевести на русский язык его книгу «Созерцание природы» («Contemplation de la Nature»), отрывок из которой Карамзин уже перевел для журнала «Детское чтение» (1789). Характерно, что это намерение вызвало самую горячую поддержку со стороны А. А. Петрова: как и многие другие участники новиковского кружка, он считал изучение природы важным этапом, предшествующим познанию человека и Бога. Карамзин так и не осуществил своего замысла, но на смерть Бонне откликнулся стихотворением «Надгробная надпись Боннету» (1793), в которой отдал дань уважения ученому, который «любил Природу и людей»57.
В последующем творчестве Карамзина и других сентименталистов преобладающим стал эстетический интерес к природе. Иногда это соединялось и с опытами научного характера. Так, В. В. Измайлов занимался ботаникой и, переводя «Письма о ботанике» Ж.-Ж. Руссо (1810), пополнил их сведениями из других источников58.
С другой стороны, серьезные занятия сельским хозяйством, огородничеством и садоводством также способствовали развитию эстетического чувства природы. Особенно замечательна в этом отношении деятельность А. Т. Болотова. Его оригинальные и переводные статьи, печатавшиеся в журналах «Сельский житель» и «Экономический магазин», имели научный и практический характер и одновременно учили читателей воспринимать красоту окружающей природы. Именно Болотов выступил одним из самых первых русских создателей пейзажных парков59. Ощущая новизну своего отношения к природе, Болотов приписывал «великую перемену», сделавшуюся во всех его «чувствованиях», знакомству с книгой И. Г. Зульцера «О красоте натуры», которой он «совершенно пленился»60.
Новые представления о природе, появившиеся в европейской эстетике второй половины XVIII в., были активно восприняты русской культурой и обогащены ее национальными традициями. В русской литературе 1770—1780-х гг. уже четко обнаружились тенденции, характерные для сентиментализма в целом: «...величайшей проблемой для человека становится он сам; он начинает обращать внимание на мельчайшие оттенки своих ощущений, намеренно фиксировать и размышлять о них»61. В подходе к проблеме «человек и природа» акценты как бы меняются: человек начинает занимать центральное, главенствующее положение — природа окружает его, помогает ему лучше проявить и понять самого себя.
Несправедливо, однако, было бы считать, что природе отныне отводится исключительно пассивная роль. Природа — идеал «естественности» и потому способна вернуть человека к истине, помочь ему отказаться от всего ложного, искусственного. Это исключительно важный философский аспект темы. Подобное отношение к природе явилось закономерным результатом дальнейшего развития идей Просвещения. Тема «естественного человека» в русской литературе конца XVIII — начала XIX в. становится своеобразной параллелью пейзажным зарисовкам. Именно в культуре этого времени формируется представление о «свободной природе» («freie Natur»), которая уже сама по себе представляет «ценность» («Wert»)62.
Давние горацианские мотивы — восхваление сельской жизни и противопоставление ее городской — обретают новое звучание в литературе сентиментализма с ее пробуждающимся интересом к природе, красота которой противостоит мнимым благам цивилизации:
Приятно мне уйти из кровов позлащенных
В пространство тихое лесов невозмущенных,
Оставив пышный град, где честолюбье бдит,
Где скользкий счастья путь, где ров цветами скрыт63.
Стихотворение Муравьева «Ночь» (1776, 1785?), из которого приведены строки, не имеет жанрового обозначения, но исследователи не без основания называют его элегией. Вместе с тем здесь, несомненно, присутствуют и черты идиллии, особенно в первой редакции:
...Сия овечка дремлет
Лежа на мураве, не знаю, что-то внемлет;
Не сей ли плеск ее внимание привлек.
Иль томный ручеек отсюда недалек64.
В повести встречается
не менее шести пейзажных
Панорамный пейзаж рисует Москву, в которой начинается действие: «...подходила к круглому окну высокого своего терема, чтобы взглянуть на прекрасную картину оживляемой натуры, — взглянуть на златоглавую Москву, с которой лучезарный день снимал туманный покров ночи и которая, подобно какой-нибудь огромной птице, пробужденной гласом утра, в веянии ветерка стряхивала с себя блестящую росу, — взглянуть на московские окрестности, на мрачную, густую, необозримую Марьину рощу, которая, как сизый, кудрявый дым, терялась от глаз в неизмеримом отдалении и где жили тогда все дикие звери севера, где страшный рев их заглушал мелодии птиц поющих. С другой стороны являлись Натальину взору сверкающие изгибы Москвы-реки, цветущие поля и дымящиеся деревни, откуда с веселыми песнями выезжали трудолюбивые поселяне на работы свои, — поселяне, которые и по сие время ни в чем не переменились, так же одеваются, так живут и работают, как прежде жили и работали, и среди всех изменений и личин представляют нам еще истинную русскую физиогномию. Наталья смотрела, опершись на окно, и чувствовала в сердце своем тихую радость; не умела красноречиво хвалить натуры, но умела ею наслаждаться; молчала и думала: «Как хороша Москва белокаменная! Как хороши ее окружности!»65
Идиллический пейзаж
проникает в самые разные литературные
жанры сентиментализма — как
стихотворные, так и прозаические.
Это явление находит
Идиллия, «являющая пасторальность в самом широком смысле слова»67, становится одним из важнейших компонентов всей идейно-эстетической системы нового направления. Богатые возможности жанра широко продолжали использовать и в эпоху романтизма, обновляя традиционный идиллический пейзаж.
Сентименталисты ориентировались не столько на античную идиллию, сколько на творчество С. Геснера, завоевавшего популярность как в Западной Европе XVIII в., так и в России68. Русский идиллический пейзаж создается под непосредственным воздействием именно этого автора, который, в отличие от своих предшественников Б.-Г. Брокеса и А. Галлера, стремился найти в природе прежде всего воплощение собственных мечтаний и идеалов, созвучие душевным переживаниям69.
В повести это: «Ветер заносил дорогу, но резвые кони летели, как молния, - ноздри их дымились, пар вился столбом, и пушистый снег от копыт их подымался вверх облаками»70.
Локальные описания создают атмосферу произведения. «Так жила боярская дочь, и семнадцатая весна жизни ее наступила; травка зазеленелась, цветы расцвели в поле, жаворонки запели — и Наталья, сидя поутру в светлице своей под окном, смотрела в сад, где с кусточка на кусточек порхали птички и, нежно лобызаясь своими маленькими носиками, прятались в густоту листьев»71.
Природа «без примесу искусства» — ценность, не знакомая искусству классицизма и получающая признание в эпоху сентиментализма и романтизма. Новые веяния в литературе неразрывно связаны с развитием садово-паркового искусства: от регулярного французского парка — к английскому пейзажному.
Эти эстетические представления отразились и в русской культуре конца XVIII — начала XIX в. В русском садово-парковом искусстве достаточно долго сохранялось предпочтение «натурального сада», объединяющего и регулярные, и пейзажные элементы72. Семен Ф. Щедрин, М. М. Иванов и другие художники, воспроизводившие виды царскосельских, павловских, гатчинских парков и других уголков России, нередко «итальянизируют» свои пейзажи, внося в них мотивы Клода Лоррена73.
Далеко не любая природа становится предметом изображения и в литературе русского сентиментализма. Так, В. В. Измайлов, подробно описывающий «живописные» виды, встречающиеся ему во время путешествия, становится весьма немногословен, когда речь идет о «натуре без прекрасной натуры»74. Непосредственные наблюдения Измайлова (представляющие немалый интерес, как покажут дальнейшие примеры) постоянно корректируются литературными образцами. Автор не только не скрывает своей ориентации, но всячески ее подчеркивает: в тексте появляются имена и Геснера, и Руссо, и Карамзина, и многих других писателей.