Древнерусская литература

Григория Потемкина. Д. отрывается от конкретики и реальных лиц. Это  достигается засчет параллелизма. Человеческие судьбы сопоставляются с водопадом. Описание водопада: поэт восхищен его величием, сравнивает его с алмазной горой. Описание природного явления заканчиваются неожиданным обобщением. Образ водопада превращается в обобщающий образ силы. Красу природы Д. называет «страшная». Она обозначает вечность. На основании конкретных явлений и образов Д. строит философские обобщения. Седой муж – Румянцев. Судьба Румянцева показательна и символична. Д. не объясняет причины  скоротечности славы Румянцева. Д. переходит от философских размышлений к политическим. 

Обличительные приозведения державина.властителя и судьями тд В стихотворении «Властителям и судьям» (1780) Державин вслед за Ломоносовым с помощью библейских мотивов смело выразил свое отношение к «земным богам», нарушающим законы и забывающим о пользе поданных и государства. «В. и С.» - поэтическое переложение 81 псалма библейского царя Давида, который страстно и гневно обличал своих врагов. Это стихотворение было вырезано с первой страницы журнала («якобинский стих»). События Французской буржуазной революции придавали резкое, обличительное звучание. В духе «просвещенного абсолютизма» Державин, видя вокруг себя зло, беззаконие, смело обличает и поучает «властителей и судий». Он требует соблюдений законов, гуманности, но «сильные мира» не внемлют на то, что «злодейства землю потрясают». И угрозой звучат исполненные гражданского пафоса слова: «Воскресни, Боже!.. Приди суди карай лукавых // И будь един царем земли»Пафосом общественного долга, служения отечеству и вместе с тем страстным обличением вельмож, не соответ. образу идеального полит. деятеля – человека неподкупной честности, просвещенного и бескорыстного слуги общества, пронизана ода Державина «Вельможа» (1794). Державин пользуется приемом контрастного сопоставления. В оде большое место занимает прямая авторская речь, страстный монолог поэта, который прерывается картинами реальной жизни. В Оде много намеков на современников Державина, хотя сатирический образ вельможи является обобщающим образом. Перед нами особый жанр: ода-сатира, которой  

автор предстает гражданином, требовательным судьей. Державин убежден, что «Вельможу должны составлять Ум здравый, сердце просвещено», истинный вельможа – служитель «общего  добра». Но они не такие, а себялюбивые, праздные, равнодушные. Только Державин мог ввести в оду грубые, просторечные слова, характеризующие бездарного вельможу, мог сравнить его с ослом («Осел останется ослом..»). Нарисовав сатирическую картину праздной жизни вельможи, Державин рисует другую картину, звучащую резким диссонансом. Пока вельможа сибаритствует, «вдова стоит с грудным младенцем и плачет и желает покрова». Вот так в торжественный строй оды врываются конкретно-бытовые реалии жизни.  

Идейно-художественное своеобразие анакреонтической лирики Г.Р. Державина.Еще Белинский заметил, что «главное, отличительное их [стихов Державина] свойство есть народность, народность, состоящая не в подборе мужицких слов или насильственной подделке под лад песен и сказок, но в сгибе ума русского, в русском образе взгляда на вещи» [12]. Этот «русский образ взгляда на вещи» в лирике Державина изначален, и проявляется он весьма многообразно. На эмпирическом уровне мирообраза он связан с вещными приметами национального быта: не случайно характерные державинские натюрморты, изображающие накрытый стол, неукоснительно вызывают эпитет «русский», в равной мере относящийся и к обеду, и к образу поэта; как в стихотворении «Приглашение к обеду» (1795): Шекснинска стерлядь золотая. Национальная кухня и национальное хлебосольство хозяина по-державински характерно, сводят в одной лирической эмоции бытописательный мотив с душевным свойством. Национальные обычаи и нравы — это из области глубинных основ личности, и Державин это хорошо понимает. В 1798 г., переводя второй эпод Горация «Beatus ille...» («Похвала сельской жизни»), Державин русифицировал свой перевод и позже обратил на это особенное внимание читателя: ода Горация в переводе русского поэта оказалась «соображена с русскими обычаями и нравами» (344). Русификация имеет двойной, фольклорно-литературный характер: описывая обед крестьянина, Державин разворачивает в бытовой зарисовке русскую пословицу «щей горшок да сам большой»— и это служит 

 своеобразной ассоциативной отсылкой к творчеству основоположника новой русской литературы — Кантемира, который использовал эту же пословицу в Сатире V . Вероятно, глубоко не случаен тот факт, что национальное самосознание, органично свойственное эмпирическому мировосприятию Державина изначально, приобретает смысл эстетической категории в переводно-подражательной поэзии позднего периода творчества, когда он пишет стихотворения, объединенные в поэтический сборник 1804 г. «Анакреонтические песни». В этот сборник Державин включил не только свои вольные переводы стихотворений Анакреона и классической древней анакреонтической лирики, но и свои оригинальные тексты, написанные в духе легкой лирики, воспевающей простые радости земной человеческой жизни. Пластицизм древнего мировосприятия был глубоко родствен пластическому мировидению Державина — это и обусловило его интерес к жанру анакреонтической оды. Общая эстетическая тенденция переводов анакреонтики — это очевидная русификация античных текстов. Переводя стихотворения Анакреона, Державин насыщает свои переводы многочисленными реалиями и историческими приметами русской жизни: вот как, например, выглядит перевод стихотворения Анакреона «К лире», издавна знакомый русскому читателю по ломоносовскому «Разговору с Анакреоном». Поэтому неудивительно, что на фоне «чужого», хотя и очень близкого по типу мировосприятия, рельефнее обозначается «свое» — ощущение своей принадлежности к опреде 

ленному национальному типу и попытка воспроизведения национального склада характера чисто поэтическими средствами. Так возникает один из лирических шедевров Державина, стихотворение «Русские девушки», в самом своем ритме передающее мелодику и ритмику народного танца, а через обращение к народному искусству выражающее идею национального характера. На перекрестье аспектов личностного бытия — эмпирического быта и исторического бытия, социальных связей и национального самосознания человека в лирике Державина рождается жанр философской оды, соответствующий самому высокому уровню личностного бытия — духовно-интеллектуальному и творческому. 

История создания путешествия из Петербурга в Москву Форму романа в путевых заметках Радищев позаимствовал у английского писателя Лоренса Стерна. Эта форма является способом изложения мыслей Радищева об общественном устройстве России. Благодаря этому книга смогла пройти цензуру: цензор просмотрел только содержание, а так как главы романа называются по городам, то цензор счёл эту книгу путеводителем и пропустил её без прочтения. Печаталась книга в домашней типографии. Эпиграфом к книге «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищев взял стих из поэмы Тредиаковского, несколько видоизменив его: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». У Тредиаковского словами «Чудище обло, озорно, огромно, с тризевной и Лаей» описывается «Пёс Кервер», с которым в свою очередь сравнивается созерцание порочными царями в загробном мире своей истинной сущности в «Зерцале правды. Эта фраза стала крылатой и является символом негативного общественного явления. Повесть представляет собой собрание разрозненных фрагментов, связанных между собой названиями городов и деревень, мимо которых следует путешественник. Рассуждения о вопиющей несправедливости помещиков, которые не считают своих крепостных крестьян за людей, перемежаются соображениями по поводу некоторых правил личной гигиены. Так, например, смышлёные крестьянские девушки в отличие от развращённых светских дам понимают, что чистить зубы — вредно и отвратительно и «не сдирают каждый день лоску с зубов своих ни щетками, ни порошками». Кроме того, Радищев включил в повесть свою оду «Вольность» и «Слово о Ломоносове». 

Особенности композиции и жанровое своеобразие  Путешевствия из Петербурга в Москву Книга Радищева прежде всего произведение художественное, и написана она в жанре «путешествия», получившем широкое распространение в европейской, а затем в русской литературе.   «Путешествие...» Радищева - произведение в конечном итоге оптимистического звучания. Как ни страдает народ в настоящем, его ожидает свобода: самодержавие и крепостничество осуждены (найдены и средства их ликвидации, а у Путешественника оказывается немало «единомышленников». Среди них есть такие, чей протест еще не переходит в требование коренного изменения общественных условий, кто еще надеется па просвещение, на свободу слова: таковы знакомый Путешественника Ч, («Чудово»), воспитанник новгородской семинарии («Подберезье»), автор «краткого повествования о происхождении цензуры («Торжок»).  Потенциальными единомышленниками Путешественника можно считать крепостного интеллигента из Главы «Городня» и сыновей к дворянина, которых, как Поучал их отец, ничто не должно заставить нарушать «добродетели общественные»: ни «закон или государь или бы какая-либо и земле власть». Жанр, выбранный автором для создания этого произведения, не случаен. Как не случайно также следование глав да и сам маршрут, по которому путешественник движется. Композиция произведения продумана с особой тщательностью. Главы связывает не только внешний, поверхностный мотив путешествия, но и особая внутренняя логика. Каждая глава — новая ступень в развитии основной авторской идеи. При этом ее раскрытие идет от частного к общему — от конкретных, ярких и запоминающихся примеров к  

глобальному обобщению. Читатель постепенно, вслед за автором, переосмысливает  каждый из фактов, узнающихся по ходу движения из одной станции в другую, а  окончательные выводы рождаются в финале как бы одновременно: автор подводит читателя к тем мыслям, которые постепенно оформляет в течение всего произведения и окончательно озвучивает их только в конце. Каждая глава книги, в связи с такой композицией, должна рассматриваться только совместно с остальными, а не изолировано. Центральные события в книге — встречи путешественника с народом. Каждая встреча, вернее, само воспоминание о встрече, открывает новые стороны в русском характере, в результате чего постепенно вырисовывается обобщенный образ народной России. Одновременно растет и ширится круг народных врагов и притеснителей.

«Бедная Лиза» Карамзина как образец  сентиментальной повести.Эта повесть является одним из первых сентиментальных произведений в русской литературе XVIII века. Сюжет ее был не новым, так как не раз встречался у отечественных и иностранных романистов. Но определяющую роль в повести Карамзина играют чувства. Одним из главных героев произведения становится повествователь, рассказывающий с безмерной грустью и сочувствием о судьбе девушки. Введение образа сентиментального повествователя оказалось новаторством Карамзина в русской литературе, так как раньше рассказчик оставался как бы в стороне и был нейтральным по отношению к описываемым событиям. Уже в заглавии данной повести сочетается имя собственное с определенным отношением автора к нему. Сюжет у Карамзина развивается необычно, идейно-художественным центром становятся не событие и постоянство героев, а их переживания, то есть сюжет носит психологический характер. Экспозицией произведения является описание окрестностей Москвы, автор вспоминает времена, когда этот город ждал помощи в лютых бедствиях. Завязкой становится встреча Лизы, бедной девушки, с молодым дворянином Эрастом. Далее следует развитие сюжета — любовь Эраста и Лизы, которые дают друг другу обещание верности. Но когда страсть берет верх над чувствами Эраста, он, добившись желаемого, охладевает к девушке. Кульминацией является случайная встреча Лизы с Эрастом, во время которой он просит ее оставить его в покое, потому что женится. Развязка — гибель Лизы. Она выбирает смерть, чтобы разрешить все проблемы, не жить обманутой и брошенной любимым человеком. Для Лизы жизни без Эраста не существует. 

 Очень важным для  писателя-сентименталиста было обращение  к социальной проблематике. Автор не осуждает Эраста за гибель Лизы. Ведь молодой дворянин так же несчастен, как и крестьянская девушка. Всю оставшуюся жизнь он испытывает чувство вины перед Лизой, его собственный жизненный путь не сложился. Карамзин одним из первых в русской литературе открыл тонкий и ранимый внутренний мир представительницы низшего сословия, а также способность бескорыстно и, беззаветно любить. Именно с его повести берет начало, еще одна традиция русской литературы — сострадание к простым людям, сочувствие их радостям и переживаниям, защита обездоленных и угнетенных. Таким образом, можно сказать, что Карамзин подготовил основу для творчества многих писателей XIX века.  

Стиль монументального историзма в  «Слове».В «Слове о полку Игореве» преобладают проявления так называемого «панорамного зрения» автора – охват огромных пространств, как бы наблюдаемых с высоты. Однако вместо картин, рисуемых сверху «слово» содержит всё-таки картины природы, увиденной как бы сбоку. Примерно так смотрит на мир Ярославна (она стоит на забрале в Путивле и «видит» далёкие земли и реки, море и поле, на котором потерпела поражение дружина Игоря). И в таких «боковых» описаниях всегда упоминаются небо, облака или солнце, которые в некотором смысле приближаются, к самостоятельным литературным пейзажам (образным и объёмным).Например, характеристика пения Бояна в самом начале произведения: «Вещий Боян, если о ком-либо пропеть замыслил, то разлетается мыслью-белкою по древу, серым волком по земле, сизым орлом под облаком.», где перечислены три пространственных элемента: облака (небо – пространственный верх), земля (пространственный низ) и некое древо, представляемое между верхом и низом. Д.С. Лихачёв отметил, «мысль, песнь, слава Бояна движется в трёх сферах пространства: верхнем, среднем и нижнем». Три пространственных элемента складываются, и возникает реальный пейзажный, «высотный» образ пространства, заполняемого снизу доверху Бояновым пением. Но дальнейшие наблюдения заставляют отказаться от такой трактовки. «Древо» в данном отрывке является скорее символом (притом малопонятным), а не реалией. Значит «нагнетания» трёх однородных элементов в образ не происходило у автора, который и в контексте высказывания нигде не поддержал  

тему огромности пространства, охватываемого пением Бояна.В «Слове» немало мест, которые содержат упоминание небесного верха, земного низа и середины между ними, но которые не составляют пространственный образ. Автор говорит нам: «…стало темно в третий день – то два солнца померкли, оба багряные столпа погасли, а с ними два молодые месяца – Олег и Святослав – тьмою заволоклися и в море потонули…». Формально можно выделить пространственные элементы в данном отрывке: «два солнца – оба багряные столпа – море», однако все элементы имели символический смысл, чего автор, в принципе, не скрывает, говоря этим о поражении русских князей. «Другого дня раны́м-ра́но, зори кровавые свет предвещают, тучи чёрные с моря идут – хотят поглотить четыре солнца, в тучах трепещут синие молнии. Быть грому великому, идти дождю стрелами с Дону Великого!» – и солнце, и тучи, и дождь – это символы, обозначавшие русских князей, половцев и их битву. Описание было символичным, а если брать только его реальную сторону, то реалии оказывались пространственно не связанными друг с другом. «Тут вступил Игорь-князь в злат стремень и поехал по чистому полю. И солнце затмением путь ему заступало…» – солнце и поле снова не соединены. А.С. Дёмин утверждает, что «Слово» настойчиво указывает на старания автора совсем в иной сфере творчества, нежели создание литературных пейзажей. Лихачёв говорит, «пейзажи «Слова» – это плоды нашего воображения, действующего под влиянием воспитанной на литературе нового времени потребности «видеть» то, что описывается в литературном произведении