П. А. Вяземский и литературно-журнальный процесс пушкинской поры

Подымая на щит сатиру Фонвизина, Вяземский, помимо задач историко-литературного плана, ставил перед собой чёткую публицистическую задачу – борьбу против измельчания сатиры, против приспособления ее к нуждам господствовавшего политического режима. Рассуждения о сатире – истинной или мнимой – были ареной острейших полемических схваток между «Литературной газетой» и «Северной пчелой».

Общие положения, высказанные  Вяземским в напечатанных в «Литературной  газете» извлечениях из монографии о Фонвизине, непосредственно примыкали  к его трактовке проблем современного литературного развития и в первую очередь к его оценке французского романтизма. Конец1820-х годов ознаменован триумфальным шествием романтизма: в декабре 1827 г. Вышло из печати знаменитое предисловие В. Гюго к драме «Кромвель»; 25 февраля 1830 г. В Париже с исключительным успехом прошла премьера драмы В. Гюго «Эрнани»; Французская Академия, цитадель классицизма, вынуждена была открыть двери своего святилища для стронников романтизма.

В России, как и в Западной Европе, общественное мнение решительно и бесповоротно берет сторону  романтиков.

Вяземский внимательно следил за успехами романтизма. 25 апреля 1830 г. Он писал А. И. Тургеневу: «Я читал «Hernani» и им довольно недоволен. Тут вижу я романтизм в одних ломанных стихах и в мокром плаще. Люблю Гюго как лирика и то, разумеется, не везде, а драматик он плохой.»¹ (стр. 191)

Это в частном письме друг к другу. А вот и публичное  признание в статье «О Ламартине и современной французской поэзии» : «Поэзия французская и вообще литература находится ныне в любопытном кризисе, который по крайней мере изучать полезно»² (стр. 191)

Можно утверждать, что французский  романтизм не воспринимался Вяземским как единое литературное направление. Он ощущал меньшую приверженность современной французской прозы канонам романтизма и всячески приветствовал отход от романтической ортодоксии. Это касалось и практики и теории романтизма.

"Московский телеграф", разорвавший связи с писателями  пушкинского круга и ставший  органом третьесословной оппозиции,  вступает в коалицию с полуофициозной  прессой "торгового" направления,  которую возглавляет Булгарин; "Московский телеграф" и "Северная пчела" демагогически обвиняли передовых дворянских писателей в "литературном аристократизме".    Отвечая на журнальные нападки, Вяземский писал, что речь идет о вечной вражде литературной посредственности, писателей, лишенных истинных дарований, к талантливым литераторам: "Мудрено ли, что люди, возвышенные мыслями и чувствами своими, сближаются единомыслием и сочувствием? Мудрено ли, что Расин, Мольер, Депрео были друзьями? Прадоны и тогда называли, вероятно, связь их духом партии, заговором аристократическим. Но дело в том, что потомство само пристало к этой партии и записалось в заговорщики. Державин, Хемницер и Капнист, Карамзин и Дмитриев, Жуковский и Батюшков, каждые в свою эпоху современники и более или менее совместники, были также сообща главами тайного заговора дарования против дюжинной пошлости, вкуса против безвкусия, образованности против ничтожества". ¹ (стр 195)

Журнальная борьба, которую  вёл Булгарин против «Литературной газеты», была столь яростной, что Вяземский даже заподозрил III отделение в закулисных действиях. В статье «Объяснения некоторых современных вопросов  литературных» он писал: «если верить некоторым указаниям, то в литературе нашей существует какой-то дух партий, силятся восстановить какую-то аристократию имен. Указания эти повторяются отголосками журнальными, но нигде не объясняются убедительными доказательствами, а мнения без ясных улик остаются предубеждениями, предрассудками, не заслуживающими веры»² (стр. 197)

Но вряд ли III Отделение натравило Булгарина на «Литературную газету»; скорее всего Вяземский недооценил возможности Булгарина, который, желая смести с лица земли конкурента, возглавил журнальную полемику.

Наряду с обвинениями  в литературномаристократизме, Булгарин не гнушался пасквильными намеками, направленными против участников «Литературной газеты», и в первую очередь против Пушкина Обороняясь от недостойных намеков «Северной пчелы», Пушкин напечатал заметку «О записках Видока», в которой сравнил Булгарина с полицейским сыщиком, назвав его человеком»без имени и пристанища, живущего ежедневными донесениями».¹ (стр.197)

Критическая деятельность Вяземского в «Литературной газете» была естественным продолжением его журнальной работы в «Московском телеграфе». Утверждение гражданственности литературы и первостепенной роли сатирических жанров, вопрос о классицизме и романтизме, полемика с журналами булгаринского толка – все эти темы характерны для статей Вяземского, печатавшихся как на страницах «Московского телеграфа», так и в «Литературной газете». Но если в годы сотрудничества с Н. А. Полевым Вяземский сражался только с печатными органами проправительственой ориентации, то, участвуя в «Литературной газете», он полемизировал как с журналами «торгового направления», так и с оппозиционным «Московским телеграфом».

Отзвуки полемики на два  фронта содержатся и в капитальном  произведении Вяземского, написанном в основном в эти годы, - в его  монографии о Фонвизине.

После прекращения издания "Литературной газеты" (1831) и до начала выхода в свет пушкинского "Современника" (1836) Вяземский печатает лишь одну критическую  работу: в альманахе "Альциона" за 1833 год появляется седьмая глава его книги о Фонвизине; в этой главе дан исторический очерк развития русской комедии. Две основные причины, по мнению Вяземского, препятствуют ее расцвету: неразвитость общественных отношений ("У нас почти нет общественной жизни...") и ее подражательный характер ("Наша драма подкидыш"). Характеристика русской комедии, сделанная Вяземским, повлияла на концепцию развития русской литературы в статьях Белинского "Сочинения Александра Пушкина".

Литературно-публицистическая деятельность П.А. Вяземского 1830-1836 годов

Общественно-литературная жизнь  Вяземского в 1830-1836 годы определялась службой в Министерстве финансов, через которое он пытался воздействовать на правительство в некоторых  политических вопросах. На первый взгляд могло показаться, что служба в  министерстве отодвинула на второй план истинное предназначение литератора. Но именно в это время им были написаны важные публицистические произведения, причём не только литературоведческие, но и политические. Вяземский активно выступает против влияния реакционной мещанской журналистики, возглавлявшейся Ф.В.Булгариным, Н.И.Гречем, Ю.И.Сенковским. Классовая ориентация Вяземского особенно отчётливо проявлялась в этот период в его выступлениях против всех явлений культуры, связанных с развитием капиталистических отношений в России. Уже в первом варианте монографии «Фонвизин» Вяземский утверждал: «История литературы народа должна быть вместе историею и его общежития. Только в соединении с нею может она иметь для нас нравственное достоинство и поучительную занимательность» [2, 188]. К сожалению, это полемическое произведение пролежало в столе у автора не один год и лишь потом было выпущено, но и то мизерным тиражом.

В это время претерпевает изменения и борьба Вяземского за романтизм. С изменением литературной ситуации меняется и стратегия Вяземского-литературного критика. Если в 1820-1827 годы пропаганда романтизма как нового качества литературы была связана у критика с политическим радикализмом, то теперь он увидел явления романтические по художественной природе, но реакционные в политическом отношении – драматургия Кукольника, поэзия Бенедиктова. Характерна статья «О Ламартине и современной французской поэзии». Зарождение и развитие французского романтизма Вяземский связывает с важнейшими историческими событиями в стране. Он презрительно называет Ламартина поэтом «в особенности женского пола». Он осуждает поэта за уход от общественных проблем.

Осуждая поэзию Ламартина, Вяземский в то же время предоставляет возможность читателю-соотечественнику под таким же углом зрения посмотреть и на русскую литературу. Он подчеркивает: «Мы судим Ламартина как поэта, принадлежащего поэзии общей, а не французской особенности» [2, 121-122]. Так критик в этой статье продолжает борьбу за то, что он считал важным для литературного развития в собственной стране. Эта тенденция рассматривать явления зарубежной литературы под углом зрения потребностей русской литературы – одна из более характерных и интересных черт Вяземского 30-х годов.

В эту кризисную последекабрьскую эпоху Вяземского привлекает история. Именно с точки зрения историзма совершаются открытия Вяземского-критика, прозаика, поэта. Взгляд на литературу как на выражение общества усвоил из французских источников. Для него самыми ценными показаниями литературы о жизни относятся к единичным и неповторимым фактам. Как мемуарист в это время Вяземский интересовался политическими анекдотами, характерными бытовыми мелочами.

В это же время Вяземский  думает над тем, чтобы ещё раз  издать «Северные цветы», поскольку  пушкинское окружение лишилось своего главного печатного органа – «Литературной  газеты». Тогда же стал выходить журнал И.В. Киреевского «Европеец», но не успело выйти и два номера, как его запретили по личному распоряжению Николая I. Указывая на недостаточное движение литературы, Вяземский осуждал как действия обычной цензуры, так и правительственные мероприятия в этой области: «Наши литераторы, как и публика вообще, полагают, что наша цензура очень строга, что цензоры чрезвычайно трусливы и мелочны, и, следовательно, всякая мера, принятая правительством и усугубляющая строгость цензуры, носит характер пристрастия». Весной 1833 года он написал записку «О безмолвии русской печати», в которой он утверждал, что правительство не может обойтись без помощи прессы, поскольку «польский вопрос», остро стоявший в это время, волновал не только политиков, но и литературную общественность. В этой записке Вяземский предлагал правительству организовать политический журнал для распространения в Европе. Неизвестно, попала ли она в печать, но можно предположить, что в правительственных кругах всё-таки стала известна. Журнал издан не был, но зато Николай I разрешил помещать политические новости из-за границы в газете «Северная пчела».

11 августа 1834 года Вяземский  выехал в Германию, а оттуда  – в Италию. Итальянские встречи  литератора способствовали установлению  личных контактов со многими  деятелями культуры. Они вовлекли  пушкинский круг писателей в  интеллектуальное общение с передовой  общественностью Западной Европы.

16 мая 1835 года Вяземский  возвратился на Родину. Вместе  с Пушкиным они решают создать  журнал, который был бы похож  на «сочный бульон из животрепещущей  утробы настоящего» [1, 391]. Ещё  в 1827 году Вяземский придумал  название для журнала – «Современник».  Работа над этим журналом вовлекла  Вяземского в литературную жизнь,  дав возможность почувствовать  себя литератором. По справедливому замечанию В. Бондаренко, он почувствовал себя «не прежним задорным журнальным молодцом, который стоял на крепостной стене, стрелял из всех орудий по противнику, партизанил, наездничал, но авторитетным и уважаемым литератором, которому есть что сказать и мнение которого будет всеми выслушано» [1, 393].

Он скептически отзывается о Несторе Кукольнике, поддерживал  Кольцова, но главное событие произошло  через год, когда Гоголь прочитал своего «Ревизора». Вяземский по поводу этого произведения написал обширную статью, которая вышла во втором номере «Современника» и вышла не одна (в этом же номере была помещена статья «Наполеон и Юлий Цезарь»  и рецензия на поэму Кине). Вяземский вновь был вовлечен в литературную жизнь, и это ему позволило, наконец, задышать полной грудью. 

Литература. 

1. Бондаренко В.В. Вяземский/ В.В. Бондаренко – М.: Молодая гвардия, 2004.
2. 2. Вяземский П.А. Эстетика и литературная критика/ П.А. Вяземский – М.: Искусство, 1984.
3. 3. Гинзбург Л.Я. П.А. Вяземский/ П.А. Вяземский. Стихотворения – Л.: Советский писатель, 1986.