Революция инноваций

1

Ключевое слово в разговоре  о национальной инновационной системе  — инновация, и оно же тесно  связано с другим понятием — революция. Социум и его грядущие измерения  не нависают над человечеством с  роковой предопределенностью. Человек  производит все многообразие социального  бытия из собственной экзистенции, пользуясь при этом ресурсами цивилизации и планеты. Инновация — это модификация ландшафта бытия, его расширение, создание новых инструментов и направлений человеческой деятельности. Революция же есть своего рода фундаментальная инновация, особая трансценденция быта и бытия, которая слабо контролируема и в высшей степени обладает качествами “закрывающих” и “открывающих” технологий. Она способна закрывать целые пласты деятельности, но что важнее — открывает новые пространства жизни. Поэтому главный вопрос в данном контексте я бы сформулировал следующим образом: а можно ли проектировать революцию?

Массовые инновация для человечества, как ни странно, по историческим меркам, дело довольно новое. Сто миллиардов людей, которые ранее жили на планете, существовали в основном в неизменных, инерционных условиях. Оглядываясь назад, мы видим впечатляющую сумму инноваций, но все они столь рассеяны во времени, что жизнь конкретного человека чаще всего протекала в неизменном и привычном окружении. Более того, для подавляющей части человеческой истории было характерно создание особых механизмов для предотвращения инноваций.

На протяжении практически всей истории, кроме времени современной  цивилизации, человек скорее избегал  новизны, нежели стремился к ней. Инновации проникали в мир  через “черный ход”, нелегально. В древних обществах, традиционных культурах большинство радикальных  изобретений не использовалось, хотя люди о них порой и знали, свидетельство  чему обращение инноваций… в игрушки. Так, скажем, в империи инков колесо не было известно, и общество испытывало из-за этого серьезные затруднения. Однако среди инкских игрушек  европейские исследователи как-то обнаружили тележку с колесами… Несколько другой вариант “игрушки” — порох и ракеты в Древнем Китае, которые использовались для фейерверка, для развлечений…

Инновация становится повседневной реальностью, когда в обществе появляются такие  ценности, как свобода и личность. В полной мере это характерно для  христианской цивилизации (со временем ставшей глобальной), где процесс  творчества во всех его проявлениях, совпадая с вектором освобождения человека от пут традиционного общества, в  конце концов становится чертой повседневности. Социальное время ускоряется, инновации все явственнее облегчают бремя существования, повышается степень независимости человека от природы... Но пространство инноваций при этом отнюдь не ограничено техносферой, пожалуй, еще более масштабное явление — социогуманитарные изобретения и технологии.

Ограничусь одним, но ярким историческим сюжетом — становлением и развитием  капитализма, с которым тесно  связана история современной  цивилизации. Капитализм есть энергичный “противорынок” (как его определяет Фернан Бродель), то есть динамичное пространство системных операций и профессионального сговора, или, иначе говоря, закрытый private market, действующий внутри открытого publiс market. Система эта работала и продолжает работать впечатляющим образом, хотя трудно сказать, что в ней является источником эффективности, а что производным: христианская цивилизация с ее духом инноватики и путешествий в неведомое или же специфические механизмы противорынка? Скорее всего, мы имеем дело с ситуацией взаимного усиления определенных тенденций. И уже на первой фазе своего развития, торгово-финансовой, капитализм “выдал на-гора” целый каскад социогуманитарных изобретений — так сказать, high hume той эпохи. Назову лишь три наиболее поразительных и в значительной степени изменивших лицо общества инновационных инструмента: национальный банк, национальный долг и ассигнация. Однако национальное государство в ходе своего развития монополизировало эти мощные инструменты.

Капитализм между тем начал  поиск нового направления деятельности и достаточно быстро его обрел. Им стала промышленная деятельность, индустриализация… В то время промышленное развитие переживало инновационный бум, с лихвой окупающий любые капиталовложения. С некоторой точки зрения оно работало, как выгодное банковское предприятие, принося значительную прибыль, оправдывая разнообразные формы своего кредитования. Недобросовестные инвестиции, порча денег, выпуск ассигнаций, инфляционная эмиссия — все эти побочные издержки процесса также с лихвой окупались динамичным, скачкообразным развитием промышленности. Промышленная революция продолжалась до двадцатого века включительно, когда возникли препятствия для данного типа развития (как в свое время они возникли и для торгово-финансовой фазы).

Первое из этих препятствий несколько  парадоксально по своей природе. Им стала сама мощь, которую развила  промышленная цивилизация при отсутствии социальных механизмов, адекватных ее экспансии. Материальных ценностей оказалось произведено избыточное количество. Спросим, однако: в какой системе координат избыточное? Ведь бедность и нищета, отсутствие материальных благ и дефицит — все еще оставались (и остаются по сей день) спутниками человечества… Материальное изобилие было избыточным с точки зрения платежеспособного спроса. Реальным препятствием оказалась его ограниченность. Сложившаяся ситуация породила феномен Великой депрессии, который заставил Запад переосмыслить многие механизмы развития и вызвал к жизни целый каскад социальных изобретений — избыточное, искусственное потребление, развитие индустрии рекламы и маркетинга, и, в частности, такую изощренную форму превращения доходов в расходы, как высокотехнологичная деструкция — войны ХХ века стали своего рода ресурсо- и материалоемкими предприятиями.

Следующим препятствием для развития индустриализма стала биосферная рамка. Это, во-первых, экологическая проблема: Земля оказалась освоена до такой  степени, а отходов стало производиться  столь много, что “чистого воздуха” и многого другого стало не хватать. Во-вторых, это проблема сырьевых ресурсов. Тема ограниченности био- и геосферных ресурсов прогремела в 1972 году вместе с материалами Стокгольмской конференции по окружающей среде и особенно с первым докладом Римскому клубу “Пределы роста”. Книга имела колоссальный успех и разошлась в миллионах экземпляров. Частичным ответом на обозначившиеся пределы материального развития цивилизации стала развернувшаяся в те же годы информационная революция, но об этом написано и рассказано вполне достаточно, так что нет смысла сейчас возвращаться к этой теме. 

2

В настоящее время в мире утверждается новая формула организации системной  деятельности — геоэкономическая. В чем же заключаются ее специфический  механизм, ее преимущества с точки  зрения современных условий для  реализации “системных операций противорынка”?

Сейчас в некотором смысле происходит возврат к предыдущей фазе развития экономического организма планеты  — торгово-финансовой, но по-новому прочитанной в контексте глобализации. Составные части глобального  социума действуют в настоящее  время по единым правилам экономической  игры, включая и тех игроков, которые  в политической сфере сохраняют  определенную специфику (наиболее яркий  пример — Китай). Приблизительно до семидесятых годов прошлого века мировая экономическая система  существовала как сумма национальных организмов, которые выступали в  качестве субъектов. Затем мировую  экономику все чаще стали называть глобальной. Термин изменился, и это  не случайно. В чем разница? Сам  факт того, что меняется терминология, указывает на определенные изменения  и в порядке вещей. Здесь как  раз имела место подобная ситуация: мировая экономика трансформировалась в нечто иное. Возникла глобальная экономика как глобальный субъект, который действует на национальных площадках, рассматривая их в качестве объектов.

Вторая специфическая особенность  геоэкономики — новая форма мирового разделения труда в рамках единого глобального организма. Так, к примеру, экономика Североатлантического региона делает основной упор на производство технологий и образцов, частично — высокотехнологичного продукта. Серийное же производство уходит в другие регионы, основным из которых является, пожалуй, Тихоокеанский. Сырьевое производство в основном сосредотачивается в странах Юга и так далее... Штабная же экономика выстраивает из них всех определенную иерархию на основе механизма, который я называю квазирентой.

Механизм этот следующий: внизу  пирамиды — хорошо знакомые нам  “ножницы цен”, которые не оставляют  всю горную ренту у добывающих сырье субъектов; следующий этаж — природозатратная промышленность, производящая материальный, вещественный продукт, за счет технологической ренты с нее также снимается определенный слой дани. Далее следует весьма любопытный этаж, который для России имеет особое значение, — производство интеллектуального ресурса для высокотехнологичного производства. Однако это в значительной мере бесплатное производство — происходит свободное перемещение специалистов по миру без выплаты рентных платежей за их дотированное образование (в качестве примера, что ситуация теоретически могла бы быть иной, я бы сослался на практику перехода игроков в футбольных клубах).

Чем выше ярус, тем механизмы взимания квазиренты становятся все более емкими и все менее уловимыми. Мы подходим к пространству финансовых операций. Базовый механизм здесь — взимание процентной дани со всех текущих операций. Я говорю даже не о кредитовании, хотя это классический пример, а о самом факте прохождения всей суммы платежей через банковскую систему. Любое производство, даже если оно не пользуется кредитами, все равно платит процентную дань, потому что работает через систему банковских трансакций, перманентно выплачивая процент от операций. Тут механизм квазиренты уже охватывает практически все виды производства.

И, наконец, последний этаж — “штабная экономика”. Здесь осуществляется символическое и семантическое  регулирование, основной источник которого — пропись реальности, установление правил игры. Правил, которые позволяют  получать колоссальные доходы и которые  при желании можно измерить в  виде конкретных сумм (то есть рассчитать, сколько сот миллиардов или десятков миллиардов долларов извлекается за счет той или иной масштабной системной  операции). Некоторые виды операций аморфны и неочевидны. Я приведу  достаточно нейтральный пример, который находится в стороне от основного русла рассуждения: статус английского языка как своеобразной латыни современного мира. И это его особое положение позволяет англоговорящим странам получать вполне конкретный дополнительный доход. Оценки этого дохода делались, но я не буду приводить конкретные данные, они могут оказаться весьма неточными, дело тут не в конкретных цифрах, дело в факте получения дохода (квазиренты) за счет, в общем-то, периферийного механизма регулирования операций.

Штабная экономика действует не как world government, но в виде world governance (то есть мирового управления, а не правительства), замыкая цепочку перераспределения ресурсов и являясь той “головой”, тем глобальным центром, который оперирует другими частями данного организма, порождая на свет геоэкономические инновации и технологии, позволяющие эффективно перераспределять мировой доход.

Это прежде всего новые деньги, которые тесно связаны с феноменом мировой резервной валюты. Основная особенность новых денег — их автономность от материального обеспечения. Произошло это не так давно, в 1971—1973 годах, когда США отказались от золотого стандарта и материального обеспечения доллара. Это был финал многовекового процесса порчи монеты, перевода денег из металлической формы в бумажную, в ассигнации и т.п. Другая технология — формирование глобального долга и тесно связанная с ней технология перераспределения национального дохода в пользу финансовых операторов. Еще одна, еще не полностью развернутая технология — управление рисками (включая их страхование), ставшее модной темой после восточноазиатского кризиса 1997 года. 

3

Социогуманитарные технологии возникают как идея, затем развиваются, апробируются, модифицируются. Как трансформировался этот процесс на протяжении ХХ века? Какие инновационные механизмы предопределили, в конце концов, наблюдаемое в настоящее время господство социогуманитарных технологий над промышленными? Тут ведь был преодолен серьезный психологический рубеж. Слишком уж часто инноватика понимается утилитарно: как научно-техническое изобретение, перспективное для использования в военных целях, либо как научно-технический продукт, годный для использования на рынке.

Сложилось устойчивое “материально-техническое”, “вещественное” понимание проблемы, преобладанию которого, конечно же, способствовало господство материализма и прагматизма в ХХ веке. Кроме  того, подобное состояние ума является следствием исторического триумфа  промышленной революции, и тот факт, что НТР очевидным образом  реализовалась в сфере материального  производства, предопределил преимущественное понимание инноватики как чего-то конкретного, “технического” или по крайней мере как некоего решения в области производства, именно поэтому и обладающего ценностью.

Такой утилитарный подход вообще характерен для всего отношения к знанию в ХХ веке. В предыдущие столетия наука постепенно заполняла то пространство, которое занимали богословие, схоластика и философия. Теперь же более значимыми, актуальными становятся прикладные и технологические аспекты знания. Прагматизация и утилизация науки — процесс, который прочертил весь прошлый век. Уже в его начале происходит революция в управлении инновационными ресурсами — заметный отрыв инновационного производства от университетской науки. Инноватика становится “вещью в себе”, и питается данная тенденция в значительной мере заинтересованностью государств в новых системах вооружения. Исследования, проводимые под эгидой военных ведомств, рождают новую форму организации творческой деятельности — лабораторию и КБ, которые функционируют по заметно иным правилам, нежели университетская наука. Эти формы активно развиваются после Первой мировой войны, которая убедительным образом продемонстрировала потенциал инноватики в сфере физических средств господства (пулемет “Максим”, танк, газы), т.е. в деле создания новых видов вооружений.