Жизнь декабристов и их потомков. Рылеев

     Но  диктатора всё не было. Трубецкой  изменил восстанию. На площади складывалась обстановка, требовавшая решительных  действий, а на них-то и не решался  Трубецкой. Он сидел, терзаясь, в канцелярии Генерального штаба, выходил, выглядывал из-за угла, много ли собралось войск  на площади, прятался вновь. Рылеев искал  его повсюду, но не мог найти. Члены  тайного общества, избравшие Трубецкого диктатором и доверявшие ему, не могли  понять причины его отсутствия и  думали, что его задерживают какие-то причины, важные для восстания. Хрупкая  дворянская революционность Трубецкого легко надломилась, когда пришёл час решительных действий.

Неявка  избранного диктатора на площадь  к войскам в часы восстания - случай беспрецедентный в истории революционного движения. Диктатор предал этим и идею восстания, и товарищей по тайному  обществу, и пошедшие за ними войска. Эта неявка сыграла значительную роль в поражении восстания.

     Восставшие  долго выжидали. Несколько атак, предпринятых по приказу Николя конной гвардией на каре восставших, были отбиты беглым оружейным огнём. Заградительная цепь, выделенная из каре восставших, разоружала царских полицейских. Этим же занималась и «чернь», находившаяся на площади.

       За оградой строившегося Исаакиевского  собора располагались жилища  строительных рабочих, для которых  было заготовлено много дров  на зиму. Посёлок в народе называли «Исаакиевской деревней», оттуда и летело в царя и его свиту немало камней и поленьев. Войска были не единственной живой силой восстания 14 декабря: на Сенатской площади в этот день был ещё один участник событий - огромные толпы народа. Общеизвестны слова Герцена – «декабристам на Сенатской площади не хватало народа». Понимать эти слова надо не в том смысле, что народа вообще не было на площади, - народ был, а в том, что декабристы не сумели опереться на народ, сделать его активной силой восстания.

     Любопытно впечатление современника о том, как «пусто» в этот момент было в прочих частях Петербурга: «Чем далее отходил я от Адмиралтейства, тем менее встречал народа; казалось, что все сбежались на площадь, оставив дома свои пустыми». Очевидец, фамилия которого осталась неизвестной, рассказывал: «Весь Петербург стекался на площадь, и первая адмиралтейская часть вмещала в себе 150 тыс. человек, знакомые и незнакомые, приятели и враги забывали свои личности и собирались в кружки, рассуждали о предмете, поразившем их взоры».

     Преобладало «простонародье», «чёрная кость» - ремесленники, рабочие, мастеровые, крестьяне, приехавшие к барам в столицу, были купцы, мелкие чиновники, ученики средних школ, кадетских корпусов, подмастерья... Образовались два «кольца» народа. Первое состояло из пришедших пораньше, оно окружало каре восставших. Второе образовалось из пришедших позже - их жандармы уже не пускали на площадь к восставшим, и «опоздавший» народ толпился сзади царских войск, окруживших мятежное каре. Из этих пришедших «позже» и образовалось второе кольцо, окружившее правительственные войска. Заметив это, Николай, как видно из его дневника, понял опасность этого окружения. Оно грозило большими осложнениями.

 Основным  настроением этой огромной массы,  которая, по свидетельствам современников,  исчислялась десятками тысяч  человек, было сочувствие восставшим.

     Николай сомневался в своём успехе, «видя, что дело становится весьма важным, и не предвидя ещё, чем кончится». Он распорядился заготовить экипажи для членов царской семьи с намерением «выпроводить» их под прикрытием кавалергардов в Царское Село. Николай считал Зимний дворец ненадёжным местом и предвидел возможность сильного расширения восстания в столице. В дневнике он писал, что «участь бы наша была более чем сомнительна». И позже Николай много раз говорил своему брату Михаилу: «Самое удивительное в этой истории - это то, что нас с тобой тогда не пристрелили».

     В этих условиях Николай и прибег к  посылке для переговоров с  восставшими митрополита Серафима и киевского митрополита Евгения. Мысль послать митрополитов для  переговоров с восставшими пришла Николаю в голову как способ пояснить законность присяги ему, а не Константину  через духовных лиц, авторитетных в  делах присяги. Казалось, кому лучше  знать о правильности присяги, как не митрополитам? Решение ухватиться за эту соломинку укрепилось у Николая тревожными вестями: ему сообщили, что из казарм выходят лейб-гренадеры и гвардейский морской экипаж для присоединения к «мятежникам». Если бы митрополиты успели уговорить восставших разойтись, то новые полки, пришедшие на помощь восставшим, нашли бы уже основной стержень восстания надломленным и сами могли бы выдохнуться. Но в ответ на речь митрополита о законности требуемой присяги и ужасах пролития братской крови «мятежные» солдаты стали кричать ему из рядов, по свидетельству дьякона Прохора Иванова: «Какой ты митрополит, когда на двух неделях двум императорам присягнул... Не верим вам, пойдите прочь!..». Внезапно митрополиты ринулись бегом влево, скрылись в проломе загородки Исаакиевского собора, наняли простых извозчиков (в то время как справа, ближе к Неве, их ждала дворцовая карета) и объездом вернулись в Зимний дворец. Почему произошло это внезапное бегство священнослужителей? К восставшим подходило два новых полка. Справа, по льду Невы, поднимался, пробиваясь с оружием в руках через войска царского окружения, полк лейб-гренадёр (около 1250 человек). С другой стороны вступали на площадь ряды моряков - почти в полном составе гвардейский морской экипаж - свыше 1100 человек, всего не менее 2350 человек, т.е. сил прибыло в общей сложности более чем втрое по сравнению с начальной массой восставших москвичей (около 800 человек), а в целом число восставших увеличилось вчетверо. Все восставшие войска были с оружием и при боевых патронах. Все были пехотинцами. Артиллерии у них не было. Но момент был упущен. Сбор всех восставших войск произошёл спустя два с лишним часа после начала восстания. За час до конца восстания декабристы выбрали нового “диктатора” - князя Оболенского, начальника штаба восстания. Он трижды пытался созвать военный совет, но было уже поздно: Николай успел взять инициативу в свои руки. Окружение восставших правительственными войсками, более чем вчетверо превосходящими восставших по численности, было уже завершено. По подсчётам Г. С. Габаева, против 3 тыс. восставших солдат было собрано 9 тыс. штыков пехоты, 3 тыс. сабель кавалерии, итого, не считая вызванных позже артиллеристов (36 орудий), не менее 12 тыс. человек. Из-за города было вызвано и остановлено на заставах в качестве резерва ещё 7 тыс. штыков пехоты и 22 эскадрона кавалерии, т.е. 3 тыс. сабель; иначе говоря, в резерве стояло на заставах ещё 10 тыс. человек.

     Короткий  зимний день клонился к вечеру. Уже  было 3 часа дня, и стало заметно  темнеть. Николай боялся наступления  темноты. В темноте народ, скопившийся  на площади, повёл бы себя активнее. Более всего Николай боялся, как  позже сам записал в своём дневнике, чтобы «волнение не сообщилось черни». Николай приказал стрелять картечью. Первый залп картечью был дан выше солдатских рядов - именно по «черни», которая усеяла крышу Сената и соседних домов. На первый залп картечью восставшие отвечали ружейным огнём, но потом под градом картечи ряды дрогнули, заколебались - началось бегство, падали раненые и убитые. Царские пушки стреляли по толпе, бегущей вдоль Английской набережной и Галерной. Толпы восставших солдат бросились на невский лёд, чтобы перебраться на Васильевский остров. Михаил Бестужев попытался на льду Невы вновь построить солдат в боевой порядок и идти в наступление. Войска построились. Но ядра ударялись о лёд - лёд раскалывался, многие тонули. Попытка Бестужева не удалась.

     К ночи всё было кончено. Царь и его  клевреты всячески преуменьшали число  убитых, - говорили о 80 трупах, иногда о  сотне или двух. Но число жертв  было гораздо значительнее - картечь  на близком расстоянии косила людей. По документу чиновника статистического  отделения Министерства юстиции  С.Н.Корсакова мы узнаём, что 14 декабря  было убито 1271 человек, из них «черни» - 903, малолетних - 19.

     В это время на квартире Рылеева  собрались декабристы. Это было их последнее собрание. Они договорились лишь о том, как держать себя на допросах. Отчаянию участников не было границ: гибель восстания была очевидна. На следующую ночь они были арестованы. Рылеева заключили в каземат № 17 Алексеевского равелина Петропавловской крепости.

         4. Последние дни жизни К. Ф. Рылеева 

     4.1 Следствие 

     Суду  были преданы из Северного общества — 61 человек, Южного общества — 37 человек, Соединенных славян — 23 человека, многие из которых были вообще посторонними людьми.

     Суд установил одиннадцать разрядов, поставив вне разрядов пять человек, и приговорил: на смертную казнь — пятерых четвертованием, 31 — отсечением головы, 17 — к политической смерти, 16 — к пожизненной ссылке на каторжные работы, 5 — к ссылке на каторжные работы на 10 лет, 15 — к ссылке на каторжные работы на 6 лет, 15 — к ссылке на поселение, 3 — к лишению чинов, дворянства и к ссылке в Сибирь, 1 — к лишению чинов и дворянства и разжалованию в солдаты до выслуги, 8 — к лишению чинов с разжалованием в солдаты с выслугой.

     Император Николай I указом от 10 июля 1826 года смягчил  приговор почти по всем разрядам, только в отношении пяти приговоренных, поставленных вне разрядов, приговор суда был подтвержден (Пестель, Рылеев, Сергей Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин и Каховский). Суд вместо мучительной смертной казни четвертованием приговорил их повесить, «сообразуясь с Высокомонаршим милосердием, в сем самом деле явленным смягчением казней и наказаний, прочим преступникам определённых».

     На  следствии Рылеев был довольно откровенен. Известие о предстоящей казни  встретил мужественно: он сам признавал  себя «главнейшим виновником возмущения». Исповедовавший смертников духовник протоирей  П. Н. Мысловский вышел из его камеры в слезах, а позже говорил о Кондратии Фёдоровиче: «Истинный христианин и думал, что делает добро, и готов был душу положить за други своя».

     Царь  с заботой относился к семье  Рылеева. Во время следствия Николай I прислал жене Рылеева две тысячи рублей, а затем императрица прислала на именины дочери ещё тысячу. Царь продолжил свою заботу о семье Рылеева и после казни, и жена его получала пенсию до вторичного замужества, а дочь — до совершеннолетия. 
 
 
 
 

         4.2 Свидание с семьёй 

     После допроса у императора, который  оценил благородный характер Рылеева, он получил дозволение переписываться с женой и однажды (в начале лета 1826 года) виделся с ней и  дочерью.

     Рылеев  писал жене: «Как ты найдёшь лучшим, так и распоряжайся. Мне ничего не нужно». Ответ Натальи Михайловны на эти слова устыдил и обрадовал Рылеева. «Ты пишешь, мой друг, — говорит она, — распоряжайся — мне ничего не нужно! Как жестоко сказано! Неужели ты можешь думать, что я могу существовать без тебя? Где бы судьба ни привела тебя быть, я всюду следую за тобой. Нет, одна смерть может разорвать священную связь супружества».

     Это были слова декабристки — они  ставят Наталью Михайловну Рылееву  в один ряд с теми замечательными женщинами, которые поехали за своими мужьями в Сибирь, в добровольную ссылку. Каким высоким светом озарили они тот самый декабризм! Своим поступком они развеяли в прах все попытки Николая представить декабристов «кучкой злодеев и убийц».

     Если  бы Рылеев не был казнен, нет сомнений, его жена последовала бы за ним  хоть на край света и посвятила  бы ему всю свою жизнь. «Я знаю чистую душу твою», — писала она ему в  крепость. «Ты никогда не желал  зла не только нам, но и посторонним; всегда делал добро», — говорит  она мужу.

     9 июня 1826 года дежурный генерал  Главного штаба Потапов известил  Наталью Михайловну Рылееву о том, что свидание с мужем ей наконец разрешено. Оно состоялось в этот же день. В одной коляске поехали Наталья Михайловна с Настенькой, дальний родственник Рылеева — молодой человек — Дмитрий Кропотов со своей бабушкой Прасковьей Васильевной, рассыльный Рылеева Агап Иванович и слуга Петр, он же кучер.

     «Рылеева  с дочерью приняты были в квартире Сукина, — вспоминает Агап Иванович. — Здесь дочку раздевали и осматривали, как говорится, до нитки. Потом они отведены были на крепостной двор, окруженные солдатами с ружьями и примкнутыми штыками, обращенными к ним. Я стоял сзади. Кондратия Федоровича также вывели, также окруженного солдатами, скрещенные штыки которых были направлены на него. Несмотря на то, что Рылеев оброс в крепости бородой, дочка узнала его, когда на руках, через двойной ряд солдат, передали ее отцу. «Папаша, у тебя волосы выросли» — были ее слова. Через двойную клетку солдат переговаривались муж и жена. На это свидание дано было не более четверти часа... «Береги Настеньку, себя не потеряй» — были прощальные слова мужа».

     Рылеев  снял с пальца и отдал жене свое обручальное кольцо — золотое, очень тонкое. Он заметил, что Настенька очень худа. Он был так сильно взволнован встречей, что слезы катились у него из глаз. Затем Рылеева увели в камеру. Он сразу появился у окна, за железной решеткой, и поднял вверх соединенные руки, слегка потрясая ими.

     Наталья Михайловна и Настенька медленно удалялись по двору, беспрестанно оглядываясь  на окно и заливаясь слезами. Экипаж стоял поблизости от ворот Алексеевского  равелина, у палисадника. «Кучер Петр, сняв свою шляпу, громко рыдал и причитывал, как это водится в деревнях, по умершем», — вспоминал Д. Кропотов.  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

         4.3 Последнее письмо 

     Вскоре  после свершившегося в кругу  родных и друзей декабристов стали  распространяться копии письма, написанного  Рылеевым жене прямо перед казнью: «Бог и Государь решили участь мою: я должен умереть и умереть смертию позорною. Да будет Его святая воля! Мой милый друг, предайся и ты воле Всемогущего, и он утешит тебя. За душу мою молись Богу. Он услышит твои молитвы. Не ропщи ни на него, ни на Государя: ето будет и безрассудно и грешно. Нам ли постигнуть неисповедимые суды Непостижимого? Я ни разу не взроптал во все время моего заключения, и за то Дух Святый дивно утешал меня.