Судебник 1497г. - первый свод законов единого государства

       В советское время вышло академическое издание Судебника 1497 г. (подготовка текста к печати и комментарий Л.В. Черепнина). Исследуя единственный сохранившийся список Судебника 1497 г., он пришёл к выводу, что текст его был переписан с подлинника или с другого списка не менее чем тремя сменявшими друг друга писцами. Рукопись Судебника не имеет постатейной нумерации. Её текст подразделяется с помощью киноварных заголовков на 36 разделов, внутри которых имеются более мелкие подразделения - выполненные также киноварью инициалы. Систематизируя эти подразделения, М.Ф. Владимирский-Буданов при публикации текста в своей "Хрестоматии", изданной в 1873 г., разделил его на 68 статей. Однако, как показал Л.В. Черепнин, это деление искусственно. М.Ф. Владимирский-Буданов, пользовавшийся исключительно публикацией К.Ф. Калайдовича и П.М. Строева, в которой не всюду учитывалось наличие выполненных киноварью инициалов, не отразил полностью архитектонику памятника. По мнению Л.В. Черепнина, памятник следует разбить на 100 статей. Однако ввиду того, что все научные работы, посвящённые Судебнику 1497 г., основаны на нумерации М.Ф. Владимирского-Буданова, в академическом издании сохранено общепринятое деление.

       В 1955-56 гг. под редакцией Л.В. Черепнина вышли 3-й и 4-й выпуски "Памятников русского права", охватывавшие периоды образования и укрепления Русского централизованного государства. В них опубликованы тексты Судебников 1497 и 1550 годов (введение и историко-правовой обзор к ним подготовил А.Г. Поляк).

     Судебники эти в дореволюционной литературе не стали объектом специального монографического исследования. О них, как правило, говорилось в общем плане в трудах по истории России или отдельным отраслям русского права. П.М. Строев и К.Ф. Калайдович связывали появление Судебника 1497 г. с падением ордынского владычества, когда "с возвращением свободы и политической самобытности, отечество наше имело надобность в лучшем образовании внутреннего управления".

     Однако  свойственное дворянско-буржуазной историографии  преувеличение организующей роли государственной  власти и законодательных памятников без учёта других факторов выдвигало на 1-й план деятельность князя-законодателя. "Великий князь Иоанн Васильевич, - пишут далее Строев и Калайдович, - ведал сей недостаток и принял меры оный исправить". Отмечая, что нормы Судебника 1497 г. "характером своим много разнствуют от Ярославовых", эти авторы не только не показали, чем данные изменения вызваны, но, сравнив Судебники 1497 и 1550 годов, пришли к неверному выводу об отсутствии фактической разницы между ними. Строев и Калайдович расценили князя Ивана III как "законодателя", а Ивана IV - лишь как "исправителя" его законов. Вместе с тем ими отмечается большая полнота и определённая система Судебника 1550 г., имеющего новые, по сравнению с Судебником 1497 г., статьи. Однако эти разночтения они объясняют не причинами централизации государства, а ошибками переписчиков.

     Много сделал для введения в научный  оборот Судебника 1497 г. М.Ф. Владимирский-Буданов. Опубликовав его текст с подразделением на статьи, он отметил наличие в Судебнике определённой системы по сравнению с предшествующими актами. Предложенное им выделение из состава Судебника 4 частей - постановления о суде центральном, суде местном, материального права и дополнительных статей - было воспринято всеми последующими исследователями. Рассматривая Судебник 1497 г. как объединение местных законов в один общий, Владимирский-Буданов впервые предпринимает попытку более детального изучения вопроса о его источниках. Формально-юридическое сравнение, проведённое путём текстологического анализа, приводит его к выводу, что в качестве "не только основного, но почти единственного источника" Судебника выступают уставные грамоты, а нормы обычного права употреблены в незначительной степени. Использована Псковская Судная грамота, несколько изменённая по сравнению с вечевым законодательством. Судебник значительно беднее по сравнению с Псковской Судной Грамотой как по содержанию, так и по искусству редакций. Он находит и неизвестные рассмотренным ранее памятникам статьи, например, запрещение отказывать в правосудии (ст. 2), законы о взяточничестве и лжесвидетельстве (ст. 67) и некоторые другие, автором которых он считает самого Ивана III. В обширных комментариях Владимирский-Буданов проводит сравнительный анализ Судебников 1497 и 1550 годов, подчёркивая определённую связь между ними.

     Возникновение Судебника 1497 г., начиная с издания  П.М. Строева и К.Ф. Калайдовича, связывалось  с ликвидацией монголо-татарского ига и централизацией государства  и управления. Однако объяснялось  это не социально-экономической обусловленностью исторического процесса, а стремлением ставшего единодержавным государя "утвердить внутренне благоустройство России общими гражданскими законами". При этом организующую роль государственной власти и законодательных памятников П.М. Строев и К.Ф. Калайдович сводили к деятельности "мудрого государя", действовавшего в интересах всего общества как надклассовая сила. "имя доброго гражданина без всякого инаго титла, - писал Н.М. Карамзин, характеризуя Судебник 1497 г., - было правом на государственное уважение".⁹ Замечая, что с данного Судебника "начался новый порядок в истории законодательства", И.Д. Беляев характеризует этот новый порядок как попытку установить равный суд для всех жителей государства, чтобы "никому не было привилегии в суде".¹⁰

       Вопрос о значении Судебника решался по-разному. Большинство исследователей не только первой, но и второй половины XIX в. восприняли выдвинутую М.М. Щербатовым версию о том, что Иван III "повелел" дьяку Владимиру Гусеву "собрать все прежние грамоты, установления, обряды, обычаи и по оным повелел всем судиям своим суд и расправу производить".¹¹ Тем самым Судебник 1497 г. расценивался как памятник, не имеющий самостоятельного значения. И.Д. Беляев считал, что он не изменяет юридических воззрений русского народа, оставляя их такими, какими они были в Русской Правде и других памятниках прежнего времени. Важных новых законов Судебник не содержит, поэтому одновременно с ним во многих местностях России имела силу Русская Правда и различные уставные грамоты. Некоторые весьма незначительные узаконения служат только дополнением и дальнейшим развитием начал, изложенных в ранних памятниках права. Мысль о том, что княжеский Судебник не создавал нового права, была высказана Н.П. Загоскиным, В.М. Грибовским, М.А. Дьяконовым, В.Н. Латкиным. Последний называл Судебник 1497 г. первым законодательным сборником, до известной степени систематизировавшим всё действующее право. Имея объединительную, централизаторскую задачу, Судебник вобрал в себя массу законодательных норм, разбросанным по отдельным грамотам и юридическим актам. При этом Судебник часто видоизменял нормы других памятников, например ПСГ, зачастую извращая их, что, по мнению В.Н. Латкина, являлось результатом "низкой степени юридического сознания московских дьяков". Судебник, считал Латкин, стоит ниже вечевого законодательства Пскова. Поскольку новых статей (о лихоимстве, лжесвидетельстве, отказе в правосудии и некоторых других) мало, постольку "Судебник - свод не новых, а старых узаконений".¹² Как право, подавившее законодательство областей и соединившее под своей рукой начала всех прав, в них существовавших, оценивает "московское право", то есть Судебник, А.А. Сухов.¹³

     Расценивая  Судебник как памятник преимущественно  процессуального права, дореволюционная  историография, однако, весьма по-разному оценивает его значение. Так, А.Ф. Рейц, П.Н. Чеглоков, Н.Л. Дювернуа, В.М. Грибовский, М.А. Дьяконов, В.Н. Латкин и др., отмечая "бедность и сумбур" содержания Судебника 1497 г. и факт последующего включения его в Судебник 1550 г., не придают ему значения самостоятельного правового памятника. Н.Ф. Рождественский, М.М. Михайлов, П.Н. Мрочек-Дроздовский видят его значение лишь в том, что это акт, определивший устройство судебной части в Москве и обусловивший необходимость появления более подробного Судебника 1550 г. М.Ф. Владимирский-Буданов, Н.П. Загоскин, В.И. Сергеевич расценивают Судебник 1497 г. как первый, хотя и неудачный опыт кодификации, значительно улучшенный последующим Судебником.

     Считая, что главное внимание законодателя при составлении обоих Судебников было обращено на устройство судов, Н.В. Калачёв видит в Судебнике 1497 г. "без сомнения, первый письменный кодекс, обнародованный для всей России от имени верховной власти, кодекс в высшей степени примечательный, как памятник, основанный на прочном утверждении самодержавия в нашем обществе, как краеугольный камень всего последующего развития письменного законодательства".¹⁴

     Также высоко оценивает этот Судебник 1497 г. Ф.М. Дмитриев. Он подчёркивает, что  составитель Судебника имел в качестве своей особой задачи отражение общих норм о судоустройстве и судопроизводстве и подчинении местного суда центральному. Именно это и составляет "эпоху в истории нашего суда... Сохранив казуистическую форму закона, вышедшего из сферы московской практики, он вскоре становится законом для всей России, служа вспомогательным источником права для всякого областного суда, для всякой уставной грамоты. Это первое общее законодательство в географическом смысле, но только в географическом. В нём беспрестанно проглядывает порядок, сложившийся для одного, небольшого удела и потом применённый к целому государству".¹⁵

     В советской историко-юридической  литературе наиболее крупные специальные  исследования Судебника 1497 г. принадлежат  С.В. Юшкову и Л.В. Черепнину. Точки зрения учёных об источниках и значении Судебника в основном совпадают.

     Первым, кто отметил неправомерность  нигилистического отношения дворянско-буржуазной историографии к Судебнику 1497 г., был Юшков. Подчёркивая значение этого Судебника как первого опыта московской кодификации, он глубоко исследовал его происхождение, источники, содержание. В отличие от буржуазных учёных С.В. Юшков связывал рассмотрение этих вопросов с развитием феодализма и созданием норм единого русского права. Такая трактовка Судебника была нацелена против имевшегося в буржуазной науке мнения о том, что вплоть до XVII в. происходило узаконение обычая как единственно "творческой" силы, исключавшей классовый характер права. С точки зрения С.В. Юшкова, централизация территориальная предопределила централизацию законодательную. Однако господствовавшая в 20-е годы концепция "торгового капитализма" при определении общественно-политического строя России периода XIV-XVI вв. оказала влияние и на труды, посвящённые проблемам юридического оформления процесса ликвидации феодальной раздробленности и образования единого Российского государства. Судебник 1497 г. трактуется С.В. Юшковым как памятник права, регламентировавший определённые социальные сдвиги на пути замены феодальных общественных отношений отношениями "торгового капитализма".¹⁶

     Судебнику Ивана III посвящается в работе Л.В. Черепнина о русских феодальных архивах XIV-XV вв. большая глава, являющаяся фактически специальным монографическим исследованием этого документа. Солидаризируясь в основном с С.В. Юшковым по вопросам об источниках Судебника, а также оценке ряда его статей и значения для процесса централизации Русского государства, Л.В. Черепнин предложил иное решение проблемы авторства Судебника 1497 г. Он пришёл к выводу, что составителем Судебника не был и не мог быть сын боярский Владимир Гусев (этот вывод Л.В. Черепнина был позднее подтверждён А.Н. Насоновым), и предположил, что активное участие в создании Судебника принимали бояре - князья И.Ю. и В.И. Патрикеевы, С.И. Ряполовский, а также великокняжеские дьяки В. Долматов, Ф. Курицын и др.¹⁷

     Сформулированная  Л.В. Черепниным общая характеристика Судебника 1497 г. как памятника, отражающего  внутриклассовую борьбу феодалов, но в то же время проводившего линию  защиты интересов всего класса феодалов, заинтересованных в удержании в узде эксплуатируемого большинства непосредственных производителей, отражает классовый смысл Судебника.

     А.А. Зимин уделяет специальное внимание "Общерусскому Судебнику" 1497 г., прослеживая изменения экономической жизни, классовой борьбы, общественно-политической мысли России на рубеже XV-XVI столетий. Он подвергает сомнению мнение Л.В. Черепнина о наличии не дошедших до нас особого Судебника, составленного в первой половине XV в. при Софье Витовтовне, и особого "сборника" законов по земельным делам (около 1491 г.). Источниками последнего раздела Судебника 1497 г., считает Зимин, были нормы Русской Правды, Псковской Судной Грамоты и текущего княжеского законодательства, особенно уставные (Двинская и Белозерская) грамоты наместничьего управления. То, что нормы судопроизводства создавались на основе юридической практики, а не общегосударственных уставов, якобы существовавших до издания Судебника, "помогает понять, насколько большую работу пришлось провести русским кодификаторам конца XV в." Сравнивая кодекс Древней Руси - Пространную Правду с Судебником 1497 г., основной проблемой которого "была организация судопроизводства на всей территории государства... и регламентация судебных пошлин представителем, осуществлявшим суд в центре и на местах", Зимин вместе с тем признаёт, что Судебник 1497 г., будучи общегосударственным кодексом, является заметной вехой в истории русского законодательства.¹⁸

     Б.Д. Греков, связывая появление Судебника 1497 г. с усилением власти московского государя и его стремлением к ликвидации сепаратистских тенденций удельных князей, обращает особое внимание на статьи, отражающие правовое положение крестьян и холопов. Появление ст. 57 Судебника 1497 г. "О христианском отказе", так же как изменение по сравнению с Русской Правдой правового положения полных и докладных холопов, Б.Д. Греков объясняет тем, что хозяйство на Руси с конца XV в. превращается из замкнутого, оброчного, обслуживаемого, главным образом, трудом челяди, в большую организацию, где основным производителем стали крестьяне. В соответствии с этим Судебник ограничивает источники полного холопства за счёт развития кабального, то есть долгового, и определяют положение всех категорий крестьян в отношении права их выхода. Последний ограничивается установлением единого срока выхода и выплатой пожилого.

     Выяснение вопроса о пожилом дано в статье А.Л. Шапиро.¹⁹ Пожилое, по его мнению, "являлось как раз той повинностью, какая соответствовала формам земельной собственности и внеэкономического принуждения, господствовавшим в России XV-XVI вв. Землевладелец не являлся тогда собственником крестьян, но был собственником всех земель, находившихся в их пользовании... Для феодального хозяйства и права характерна поэтому ответственность крестьянина перед господином за состояние своего крестьянского хозяйства. Тут-то и возникали специфически феодальные, юридические основания для взимания пожилого при запустении двора".

     Характеристика  законодательства XV-XVI вв. о холопах и крестьянах и, в частности, Судебников 1497 и 1550 гг. имеются в работах Е.И. Колычевой, В.М. Панеяха, Ю.Г. Алексеева.

     Судебник 1497 г. привлёк внимание иностранных  исследователей. В 1956 г. во Франции и  США вышли работы о Судебнике "царя Ивана III". Они основаны на использовании русской дореволюционной и специальной советской литературы.

     Перевод на английский язык и комментирование  Судебника 1497 г. осуществлял Дьюи. Автор  освещает вопросы принятия и содержания этого Судебника, не затрагивая имевшихся  в литературе полемических вопросов.

     Судебнику 1497 г. посвящена специальная статья М. Шефтеля. Она состоит из 3 частей - историческое введение, текст Судебника, переведённый Шефтелем на французский  язык, и комментарии к памятнику.

     Стоит обратиться к свидетельствам иностранных  дипломатов и путешественников, побывавших в России в XV-XVI вв. и характеризовавших русское право как самобытное и обладающее определённым единством. Павел Иовий Новокомский говорил о простоте законов по судебнику 1497 г.; Ричард Ченслер, находившийся при Московском дворе в 1553-1554 гг., отмечал преимущество русского законодательства перед английским уже по Судебнику 1550 г. Он особенно одобрял установленное Судебником право каждого обиженного на непосредственное обращение в суд, в котором "великий князь постановляет решения по всем вопросам права", а также то, что в отличие от многочисленных английских статутов русские законы были кодифицированы. Это, кстати, выгодно отличало русское право XV-XVI вв. от права ряда западноевропейских стран.

     Заслуживает внимания предположение Л.В. Черепнина, что при принятии в 1532 г. в Германии общеимперского закона - "Каролины" - был использован опыт кодификации русского права, поскольку первым лицом, сообщившим Западу о существовании Судебника 1497 г., был Сигизмунд Герберштейн. Кодификационные работы приобрели особый размах вскоре после возвращения его из Москвы.