Повесть временных лет как аналог Святого Письма

Однако о незнании или  забвении места погребения знаменитой княгини-христианки вряд ли можно вести речь, ведь позднее ее останки были перезахоронены в Десятинной церкви (хотя летопись об этом и молчит).  А чтобы совершить перенесение мощей,  очевидно, необходимо знать, где они были первоначально погребены.

Приведенные примеры позволяют  думать,  что использование библейской терминологии и фразеологии не было для летописца лишь нейтральным литературным приемом, с помощью которого он описывает интересующие его события и лица.  Такой «литературный стиль» (пользуясь выражением Д.С. Лихачева)  явно намекал посвященному читателю на то, что в данном случае текст несет дополнительную смысловую нагрузку. Тем самым создавался, так сказать, интегральный текст второго порядка — на стыке буквального значения летописного сообщения и библейского повествования,  лежащего в основе его формы.

  Найти библеизм подобного вида в летописи довольно трудно. Для этого необходимо достаточно свободно владеть библейскими текстами.  В ряде случаев поиск скрытых в летописном повествовании библейских сюжетов облегчается  «сигнальными»  сопоставлениями героев летописного рассказа с персонажами Священного Писания. В них,  как мы уже отмечали, может сдержаться ключ к пониманию подтекста предшествующего или последующего изложения.

Своего рода сигналом представляется, в частности, уже упоминавшееся сопоставление князя Владимира Святославича с Соломоном.  Заявление о женолюбии обоих правителей служит своеобразным предисловием и введением к их дальнейшему сопоставлению. 

К сожалению, «сигнальные»  сопоставления летописных и библейских персонажей,  встречаются довольно редко.  Куда чаще летописец проводит такие аналогии тайно,  конспиративно. С чем это связано,  можно лишь догадываться.  Возможно,  именно в их неочевидности он видел проявление истинного смысла происходящего.  Найденное сокровенное значение он закреплял для посвященных, сопоставляя свое сообщение по форме с соответствующим библейским сюжетом, и в то же время оставлял скрытым от глаз профанов.

Без дополнительных ориентиров обнаружить такую микроцитату мог только просвещенный человек,  поднаторевший в чтении богодухновенной,  богословской и богослужебной литературы. «Невѣдущиим»  такое было явно не по силам.  Следовательно,  можно полагать,  что летописец адресовал сокровенный  «текст»  своего труда совершенно определенной аудитории, скорее всего, таким же начитанным монахам, каким был сам. 

Отсюда следует вывод  о возможных дополнительных функциях данного вида летописных библеизмов.  Например,  как уже отмечалось,  они могли указывать на определенный подтекст сообщения и одновременно давать ключ к его пониманию.

«Третья» культура

Среди уже называвшихся переводных произведений, бытовавших в Древней  Руси, обращает на себя внимание довольно большой пласт литературы, который  невозможно считать христианской, поскольку  официальная церковь ее не признавала, хотя и не отвергала полностью. Однако и языческой ее назвать невозможно: в ней фигурируют библейские персонажи, описывающие события Священной  христианской истории. Кроме того, она  явно не имеет ни малейшего отношения  к славянскому язычеству. Именно поэтому предлагают выделить ее в  особую - "третью" - культуру: ахристианскую - не христианскую, но вместе с тем и не антихристианскую. Вот, например, как обосновывает свою точку зрения на эту проблему Н.И. Толстой:

"Существовал еще третий  источник, во многом принятый  славянами совместно или почти  одновременно с христианством.  Речь идет о той культуре - народной  и городской, которая развивалась и в Византии, и отчасти на Западе как культура ахристианская, не христианская, но далеко не всегда антихристианская. Эта культура была противопоставлена христианству, подобно тому, как в славянской среде противополагалось христианство и язычество, и это создавало определенный симбиоз; славяне, заимствуя христианство, принимали и компоненты этого симбиоза. Так проникали в славянскую среду элементы поздней античности-эллинства, мотивы ближневосточных апокрифов, восточного мистицизма и западной средневековой книжности, которые, вероятно, в славянской народной культуре и религии не функционировали и не воспринимались как определенная система, ибо они уже не образовывали таковой и в репродуцирующей культуре, но которые придали и придавали всей славянской культуре эпохи минувшего тысячелетия определенный облик, лицо, полноту и разносторонность ее внешних формальных и внутренних - идеологических и смысловых - проявлений и сущностей. С некоторой осторожностью или условностью к элементам обозначенной нами "третьей" культуры можно отнести юродство (впоследствии ставшее одним из церковных институтов), скоморошество (периодически то гонимое, то поддерживаемое власть имущими), городскую карнавальную, ярмарочную площадку и лубочную культуру, дожившую до нашего века и имевшую свою автономную эволюцию и свои локальные пути развития".

Вывод

Находясь за пределами  тех литературных жанров,  в рамках которых осуществлялось оригинальное писательское творчество,  библейские тексты являлись источниками сюжетов,  аллюзий,  цитат,  фразеологии  и лексической семантики,  оказывая тем самым влияние на сюжетостроение и стилистическое своеобразие всей литературы».  Именно это позволило говорить исследователю о том,  что «изучение Св. Писания может иметь пропедевтическое значение при исследовании оригинальной письменности».

Мы не можем знать точно, лежал ли текст Священного Писания непосредственно перед летописцем,  когда тот обращался к библейской тематике, или же он помнил его наизусть, либо близко к тексту.  Значительная часть библейских текстов была у древнерусского книжника, что называется, на слуху.  Довольно часто летописец косвенно цитирует текст Писания, излагает своими словами,  причем порой достаточно вольно. Найти библеизм в летописи довольно трудно. Для этого необходимо достаточно свободно владеть библейскими текстами. Без дополнительных ориентиров обнаружить такую микроцитату мог только просвещенный человек, поднаторевший в чтении богодухновенной,  богословской и богослужебной литературы. Следовательно,  можно полагать,  что летописец адресовал сокровенный «текст» своего труда совершенно определенной аудитории, скорее всего, таким же начитанным монахам, каким был сам. 

Византийские законы, наряду с Библией, заложили основу древнерусского законодательства. Хроники же послужили  образцом для зарождавшегося древнерусского летописания. Кроме того, посредством  хроник человек Древней Руси, видимо, впервые знакомился с гораздо  более широким кругом западно-европейской литературы. Так, античная литература стала известна на Руси прежде всего благодаря переложениям ее в "Хронике Иоанна Малалы".

Большую роль в освоении культурного наследия античного  мира играли различные греческие  изборники (например, "Пчела", появившаяся на Руси не позднее 1119 г.). Благодаря им древнерусские читатели могли познакомиться с текстами Аристотеля, Платона, Гомера, Плутарха, Пифагора, Ксенофонта, Демокрита, Эврипида, Геродота, Демосфена, Сократа, Эпикура, Зенона и других античных авторов. Именно рефлексией гомеровских сюжетов скорее всего является ряд образов, встречающихся в "Слове о полку Игореве" (Дева-Обида, "века Трояни", Див и др.). Ссылки на "Омира" (Гомера) и некоторые античные сюжеты имеются в южнорусском летописании XII-XIII вв. Не исключено, что античная литература была известна на Руси в оригиналах.

Список использованной литературы.

1.  А. Ужанков.  Русское летописание и Страшный Суд. («Советские книги» древней Руси)  http://www.pravoslavie.ru/archiv/letopis.htm#b1

2. Данилевский И. Н.  Повесть временных лет: Герменевтические  основы источниковедения летописных  текстов. – М.: Аспект Пресс, 2004. – 370с. 

3.  Данилевский И.Н. Языческие традиции и христианство Древней Руси // Древняя Русь глазами современников и потомков (IX-XII вв.) : курс лекций / И.Н. Данилевский. - М., 1998. – Лекция 7 ; То же [Электронный ресурс]. – URL: http://www.lants.tellur.ru/history/danilevsky/d07_5.htm

4. Давыдова Н. В. Евангелие и древнерусская литература. Учебное пособие для учащихся среднего возраста. М. Московский институт развития образовательных систем. 1992. 255 стр. http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1993/12/abook01.html