Общество времен Великой Французской Революции и мода

      По  этому поводу писал Ревунье: «Все современные страсти выступали  тогда в античных образах. Перикл и Гракхи были нашими законодателями, Марк Секст – изгнанником, возвратившимся в своему очагу…²⁶».

       Схожей  манерой выступления обладал и Сен-Жюст. Самый молодой из депутатов Конвента, он менее чем за год поднялся от полной безвестности к вершинам власти, став фактически вторым человеком революционной Франции. Как депутат Конвента, он не так уж часто появлялся на его трибуне, но почти каждый раз это становилось событием в истории революции. За 20 месяцев - от сделавшей его знаменитым первой речи о суде над королем 13 ноября 1792 г. до последней, которую ему не дали произнести 9 термидора II года (27 июля 1794 г.), - не более 20 выступлений²⁷. Сен-Жюст сравнивал деяния его современников с деяниями Ликурга, Герострата, Тита Манлия Тарквита, Марка Атилия Регула, Катона²⁸ и др.

       Надо  сказать, что мода на античность существовала и среди печатных изданий, большинство  из которых выходило с эпиграфом, нередко заимствованным у античных авторов. И даже Эбер выпускал своего «Папашу Дюшена» с латинским эпиграфом «Momento mori» (Помни о смерти)²⁹.

       Некоторые, однако, например Дантон, не подчинялись  общей моде и искали своих образцов ближе, не забираясь в глубь веков. Другом Дантона был Камил Дэмулен.  Существует мнение, что он был настолько же блестящим оратором, насколько и остроумным журналистом, но в действительности, он был заикой. Камил, однако, был умнейшим человеком революции и посвятил всего себя сатире.

       20 ноября Камил Демулен выпустил  первый номер своего еженедельника, быстро завоевавший популярность среди интеллигенции, но вскоре он прекратил свое существование³⁰. Камил стал издавать памфлеты, заставляя до слез хохотать весь Париж. С осени 1789 до июля 1791г. Демулен издавал собрание зажигательных памфлетов под заглавием "Les Révolutions de France et de Brabant" («Революции во Франции и Брабанте»)³¹.

       Необходимо  отметить, что с началом революции памфлетный жанр получил широкое распространение повсеместно. Несмотря на ограниченность технических средств, количество выпускаемых памфлетов продолжало расти и к 1790— 1791 гг. достигло наивысшей точки. В этот период становится модным писать памфлеты против отдельных государственных деятелей, и больше всего против Марии-Антуанетты³². Памфлетисты использовали самые различные формы для выражения своего отношения к ней: стихотворную, песенную, маскарадную, форму монологов самой Марии-Антуанетты, ее жалоб, исповедей и протестов. Ее любовные похождения, действительные или вымышленные, послужили пищей для многих памфлетистов. Даже там, где они не являются основной темой, о развратности королевы обязательно упоминается.

       Огромное  распространение и влияние имели  в эпоху французской буржуазной революции революционные песни, которые немедленно подхватывались и распевались народом. Песни того времени как нельзя лучше передавали настроения народа, его предпочтения и идеалы.

       И в песенном жанре существовала своеобразная мода. Песни создавались в огромном количестве. Имена их авторов остались большей частью неизвестными, многие из них прожили затем не дольше нескольких месяцев или даже дней. В это время песни становились явлением массовой культуры, сейчас многие из них можно было бы объединить понятием «шлягер», появившимся в 20 в., имеющем немецкие корни. Большая Советская энциклопедия определяет этот термин как музыкальное произведение (обычно песню), приобретающее на короткое время исключительную популярность — нередко благодаря господствующей моде, а не художественным качествам³³.

       Революция была полна песен, горожане и крестьяне шли в революционные бои и пели. Большинство этих песен полны чувствами, они очень лиричны. Одна песня сменяла другую, откликаясь на события революции.

       Пиис, один из песенников, сказал: «Революции нужны свои песни, чтоб она не кончилась только песней»³⁴.

       В первый год революции наиболее популярны  были песни, посвященные взятию Бастилии 14 июля 1789 года. Следующий же год принес жизнерадостную песенку «Са-ира», которая до появления «Марсельезы» была как бы официальным гимном революции³⁵. Она возникла в дни подготовки к празднику Федерации на Марсовом поле, который устраивался в годовщину взятия Бастилии.

       1792 год принес самую знаменитую  песню Великой Французской Революции  - «Марсельезу». Ее написал военный инженер французской рейнской армии Руже де Лиль под впечатлением известий о начинающейся революционной войне. В Париж ее принесли батальоны марсельских национальных гвардейцев, сыгравших значительную роль во взятии Тюильри и низвержении королевской власти³⁶. Благодаря этому ее стали называть «Гимном марсельцев» или «Марсельезой». Песня стала настолько популярна, что превратилась в национальный гимн, а исполнять «Марсельезу» вошло в обычай перед началом каждого спектакля.

       От  дней августовского восстания 1792 года и до термидора 1794 года появилось множество песен, воспевавших санкюлотов и их вождей — монтаньяров, новые революционные праздники и обычаи, республиканские добродетели, любовь к отчизне, но большинство из них было составлено на мотив «Марсельезы», что говорит о том, насколько моден был это мотив.

       В то же время огромную популярность получили сатирические куплеты "Луи-толстяка", создаваемые самим народом и распеваемые на всевозможные мотивы, даже церковные! Народная муза не щадила и суровых народных трибунов: Марата и Робеспьера.³⁷

       Это был в своем роде реванш парижан, охваченных террором. В разгар террора  нельзя было вздохнуть свободно, а  народ все пел, и находились даже такие молодцы, которые, находясь перед  гильотиной, все еще насвистывали какой-нибудь игривый модный мотив.

       Интересно, что язык, на котором пели, писали и говорили французы, так же заметно  менялся в ходе революции. В то время как многие слова были заимствованы из иностранных языков, другие просто изменили свое первоначальное значение, а затем благодаря долгому их употреблению в этом новом смысле так и остались измененными навсегда.

      Санкюлотный говор-жаргон, стал обязательным для  всех. Вскоре стало модным, а затем и обязательным, обращение на «ты». Пятнадцатилетний юноша мог обращаться на «ты» к восьмидесятилетнему старцу, ученик – к профессору, прислуга – к барину. Этот обычай напоминал обычаи древних римлян, у которых другого обращения не было. В эпоху революции античной жизни подражали даже в мелочах. Революционеры того времени заимствовали у древних не только их героев, имена, костюмы, но даже грамматику.

      На  следующий день после провозглашения Республики, 22 сентября 1792г., президент Петион, принимая депутацию из 150 стрелков от вольной дружины, присягнувшей на оружии не возвращаться, не победив врагов свободы и равенства, сказал им следующее: «Граждане, Национальное собрание, доверяя вашему мужеству, принимает вашу присягу и т. д.»³⁸. С этого момента слово «гражданин», наряду со словами «революция» и «народ», стало одним из самых модных слов революции.

      Для популяризации этих нововведений 24 декабря 1793г. в Национальном театре шла пьеса «Совершенное равенство или «ты и тебя». В первой же сцене автор говорит: «Для обеспечения равенства между братьями-республиканцами мы требуем, чтобы впредь все были между собой на «ты». Во втором явлении барин долго учит своего слугу, как употреблять слова: «гражданин» и «ты»³⁹.

       Однако  не все революционеры были рады таким  изменениям языка. Например, Манон Ролан, одна из виднейших представительниц женщин-революционерок, происходивших из класса буржуа, в своих «Личных воспоминаниях» упоминала, что «чуткость греков ко всему изящному побуждала их придавать большое значение всему, что относится к искусству говорить; <…> санкюлотство презирает это изящество и приводит к дикой грубости речи⁴⁰».

       Следуя  моде на античность, началось всеобщее увлечение античными именами: Брут, Катон, Анаксагор, Гракх, Эпаминонд, Сципион, Сцевола, Анахарсис занимали видное место в революционной ономастике. Одним из первых сменил имя Кутон, назвав себя Аристидом в память об афинском полководце⁴¹. После того как 10 августа 1792 г. Пьер Гаспар Шоммет был избран генеральным прокурором Парижа, он стал называться "Анаксагором"⁴². В качестве имён так же фигурировали такие революционные ценности как Humanite, Patrie, Liberte, Egalite, Fertilite и т.п.

       Моду  на изменение имен прекрасно иллюстрирует пьеса Марка-Антуана Жюльена де Пари «Обеты гражданок», написанная не позднее 1794г. Главные героини пьесы принимают новые имена, боле соответствующие новому времени:

       «Вероника мне имя было, —

       В нем отзвук дряблой старины.

       Его я новым заменила

       В честь нашей доблестной страны.

       В Республике все дышит силой:

       Мы  любим равенство, друзья!

       Гражданского  полна я пыла,—

       Зовусь  теперь Свободой я!»⁴³.

       Имя женщин античной эпохи взяли другие героини пьесы:

       «О, милые, меня зовут теперь Туллией. Но не по имени дочки тирана Тарквиния, побудившей Тита предать отечество, а по дочери римлянина Цицерона, которая спасла родину от заговора Катилины. Ты, Клелия, названа так в честь молодой римлянки, великодушие, мужество и пламенный патриотизм которой снискали ей такое уважение у современников, что они воздвигли ей конную статую».⁴⁴

      Изменению подвергались все стороны жизни, активность граждан в этом направлении так же стала своеобразной модой. Понятно, что такое смещение акцентов в области морали не могло не дать своих результатов, в том числе и в семейной жизни.

      В пример можно привести уже упомянутую ранее пару – Жюли Каро и Тальма. 1790 году, когда Тальма еще только хотел жениться, кюре парижской церкви Сен-Сюльпис отказался благословить брак актёра, поскольку эта профессия была запрещена к церковному благословению ещё в IV веке вселенским собором в Арле⁴⁵. Тальма уже в то время был весьма популярным человеком, он начал борьбу за изменение правил, и, в конце концов, общий гражданский брак признан обязательным.

      Конституция 1791 г. (раздел II статья 7) провозгласила: «Закон   признает   брак   лишь  в  качестве  гражданского договора. Законодательная власть установит для всего населения Франции без  различия порядок удостоверения рождений,  браков и смертей»⁴⁶.

      Брак, бывший одним из таинств церкви и  находившийся в ее компетенции в течение веков, стал светским делом, утрачивая в представлении современников свой сакральный характер. Это “облегчило” отношение к браку в период революционных событий: как к его заключению (что привело к увеличению числа браков⁴⁷), так и к святости его уз.

      Другим  примером активности граждан в этом направлении может служить деятельность Олимпии де Гуж. В «Декларации прав женщины и гражданки» она выдвинула требование полного равенства между мужчинами и женщинами, в частности, признание за женщинами права голоса, права наследования и права на развод⁴⁸. Надо сказать, что в революционное время женская активность приобрела значительные масштабы. Женщины лично участвовали в революционных событиях, создавали свои общества, и это стало по-настоящему модно.

      Олимпия де Гуж добилась своего: 20 сентября 1792 г. французское государство во имя «свободы сердца» разрешило развод, что позднее вошло в Гражданский кодекс 1804 г⁴⁹. Теперь для оформления отмены брака требовалась всего одна неделя. Это вызвало лавину разводов, и Конвент, засыпанный прошениями, вынужден был продлить срок оформления развода с одной недели до шести. Интересно, что Тальма был одним из первых, кто воспользовался правом нового законодательства: он не просто развёлся с женой, но и получил половину её состояния⁵⁰.

      Впрочем, это явление в моду не вошло, всплеск разводимости оказался довольно непродолжительным. Большинством населения развод воспринимался как мера крайняя и очень смелая. Абсолютные цифры зарегистрированных разводов за 1792-1803 гг. невелики – распалось менее 30 тысяч пар, в основном в городах и, прежде всего, в Париже.⁵¹

      Конечно, нельзя сказать, что исключительно деятельность этих людей повлияла на изменение института брака, однако, она внесла определенный вклад в это дело. Революция, провозгласившая идеи равенства, свободы и братства, логично распространила их и на семью, дав толчок развитию свободомыслия в отношении детей к родителям, между супругами, реабилитировав незаконнорожденных, предоставляя равные возможности наследования между детьми.