Общество времен Великой Французской Революции и мода

Глава 1. Изменение революционного сознания.

1.1 Революционное общество  и мода.

       Согласно  определению, приводимому Словарем социальной психологии, мода – это непродолжительное преобладание определенного типа массового нормативного поведения, в основе которого лежит быстрое и масштабное изменение внешнего окружения людей¹. Это определение очень подходит к изучаемому нами периоду. В революционное время, когда каждый день дает множество событий, а изменения в обществе носят кардинальный характер, предметом моды становятся самые разнообразные явления.

       Мода  выступает как внешнее оформление внутреннего содержания общественной жизни, выражая уровень и особенности  массового вкуса данного общества в данное время. Чтобы понять причины, по которым в период Революции определенные формы становились модными, необходимо проследить, насколько глубокие перемены произошли во всех сферах общественной жизни того времени и как эти перемены отразились на народных предпочтениях.

       С крушением феодального порядка  рухнула сама основа прежнего общества, построенного по сословному принципу. Рождалось новое гражданское общество в современном смысле слова. Его принципы были определены в «Декларации прав человека и гражданина», принятой 26 августа 1789 года. Она провозгласила суверенитет нации, всеобщее братство, свободу и равенство всех людей. Священными стали право собственности, свобода слова, совести, право на сопротивление угнетению — все то, что и сегодня сохраняет свою ценность².

      Все это стало возможным благодаря  Веку Просвещения. Сначала взгляды просветителей воспринимала наиболее образованная и активная часть общества, которую не устраивал существующий порядок, — огромное влияние эти взгляды оказали на творцов революции. Впоследствии основные идеи Просвещения нашли довольно широкое распространение во всем обществе — благодаря клубам, прессе, стилю жизни и поведения этих людей, они так или иначе проникали в широкие массы. Быть просвещенным становилось модно.

      Известный британский писатель, историк и философ Томас Карлейль так описал состояние французского общества накануне революции:

      «В отношениях между людьми ценится искусство вести беседу, блистать остроумием. Поборников философии Просвещения с радостью принимают в великосветских салонах и в салонах богачей, не желающих отставать от аристократов; и те и другие гордятся общением с философами, которые, иронизируя над всем, что олицетворяет Бастилия, проповедуют приход новой эры³».

      1778-1789 сформировалась литературная школа Руссо: Н.Леонар (1744-1793), С.Мерсье, Н.Ретиф де ла Бретонн (1734-1806). Сентименталисты в своем творчестве с особым вниманием относились к эмоциональной жизни человека. Эти писатели предвосхитили романтизм, а сам Руссо считается предшественником романтического движения.

      Наибольшее  число публикаций его произведений приходится на первые годы революции, а особенно на 1792-1793 гг.: двадцать три различных выпуска за 2 года, в их числе 7 собраний сочинений и 5 изданий «Общественного договора»⁴. Сентиментализм как мироощущение, культ чувствительности в руссоистском понимании этого слова был характерным для  Робеспьера, Марата, Сен-Жюста. Огромное значение они придавали искренности и непосредственности человеческих переживаний, силе эмоций, сердечности человеческих отношений.

      О сентименталистской основе мировоззрения  якобинцев говорит и характерный для них культ природы (ее внешнего облика и процессов, происходящих в ней). Марат писал о своем желании найти такой уголок на земле, «где можно видеть небо, ясное и смеющееся», что впоследствии вызвало интерес к сельской жизни и постройку множества вилл⁵. 

      Сен-Жюст восклицал: «Будем жить на берегу реки, баюкать наших детей, воспитывать в них бескорыстие и отвагу»⁶. 

      С приходом революции общество ощутило  долгожданный вкус свободы. Среди активных женщин стало модным организовывать политические салоны, где обсуждались самые передовые идеи своего времени. Свои салоны были у Этты Пальм, Луизы Роббер, Манон Ролан, Теруань де Мерикур⁷.

      Создание  салона было действительно престижно  и модно, даже богатая Куртизанка Жюли Каро претендовала на то, что у нее — политический салон, чем потом чуть не поплатился ее муж – известный актер Тальма, привлеченный 3 октября 1793 года к суду по делу двадцати одного депутата-жирондиста⁸.

      Дух свободы вызвал необычайный всплеск активности. Упоминания об этом довольно часто встречаются в письмах и воспоминаниях иностранных граждан, оказавшихся во Франции в самом начале революционных событий.

      Доктор  Эдвард Ригби, английский врач, предпринявший в начале июля 1789 г. совместно с другими тремя англичанами путешествие по континенту в научных целях, так описывает увиденное им во Франции:

      «Все  говорят о политике. На всех углах продаются газеты, в Пале-Ройяль постоянно толпятся группы людей и ведут серьезные разговоры⁹».

      В подобном духе пишет и Николай  Михайлович Карамзин, бывший в Париже во времена революции в 1789г. и оставивший свои воспоминания  об этом времени в «Записках русского путешественника»:

      «Тут видите вы и кофейные дома, первые в Париже, где также все людьми наполнено, где читают вслух газеты и журналы, шумят, спорят, говорят речи…»¹⁰

      В связи с этим было бы интересно  выяснить, каким кофейням отдавали наибольшее предпочтение граждане того времени. Среди кофеен Пале-Рояль самым модным стало «кафе де-Фоа» – место собраний революционно настроенных интеллигентов. В том кафе главными ораторами были два писателя Элизэ Лустало и Камилл Демулэн. Однако вскоре полиции и национальной гвардии было отдано распоряжение препятствовать скоплению больших масс в саду¹¹.

      Тем не менее, «кафе де-Фоа» все еще оставалось очень популярно, так как женщины, члены революционных партий, начали устраивать свои собрания в расположенном в центре сада Палэ-Рояля цирке и отправляться после этих собраний выпить кофе в «кафе де-Фоа». Теперь в его помещении произносились речи, декламировались стихи, пели, а иногда и танцевали.   Несколько раз в кафе с речами выступала   Тэруань де-Мерикур¹².

      Первоначально являясь местом собрания революционно настроенных граждан, в ходе революции  «кафе де-Фоа» постепенно превращалось в кофейню реакционеров, в конце концов став местом собрания мускадинов (о их речь пойдет в следующей главе).

      С перенесением   Национального  собрания в манеж люди, желая узнать новости, стали ходить в Тюльерийский сад: «Патриоты любили тогда собираться на террасах фейянов (северо-западный сад Тюльерийского сада). Люди, проникнутые энтузиазмом, возвещали там великие судьбы Франции. Другие, держась ближе к настоящему, разрисовывали в истинных красках Национальное собрание и двор, наши пограничные армии и армию Парижа»¹³.

      Если  говорить о модных кафе Тюльерийского сада, то таковым можно назвать кафе   «Отто» (Hottot), так как, хотя передний фасад здания и выходил в сад, из его задней стены калитка вела прямиком на площадь перед манежем. В тогдашних парижских полицейских   сообщениях кафе «Отто» назывался якобинским «агитационным кафе». Кафе «Отто»,   впрочем, недолго занимало   положение   кофейни   преимущественно якобинцев. В   1791 году   у него появился довольно опасный конкурент в лице соседнего кафе   «Соль» (Saule)¹⁴.      

      Однако  в 1793 году Конвент перенес свои заседания из манежа в Тюльерийский дворец, и тогда якобинцы обратили свои симпатии на «Конвент-Кафе». Помимо «Конвент-кафе» вначале 1793 года якобинцы часто посещали расположенное вблизи Палэ-Рояля «Итальянское кафе» (Cafe Italien), обычно называвшееся по фамилии своего хозяина   «Кафе Корацца»¹⁵.

      Данная  смена предпочтений гражданами того или иного кафе прекрасно иллюстрирует тот факт, что в революционное  время на моду в наибольшей степени  влияли политические события.  

      В этих кофейнях люди делились своими идеями, выступая перед публикой, читали газеты, бывшие единственным средством массовой информации, а именно средства массовой информации осуществляют  распространение новых идей, веяний и  эталонов моды: они направляют и усиливают уже имеющиеся тенденции, зарождение которых носит подсознательный, иррациональный характер.

      Если  в дореволюционной Франции газеты являлись «сообщением о государственных делах», то с открытием Генеральных штатов, произошла радикальная перемена.¹⁶ Известная писательница Жермена де Сталь так позднее писала об этом событии: «Смею утверждать, что в моем поколении, в поколении, которое явилось в свете одновременно с французской революцией, мало было мужчин и женщин, которые бы не верили, что генеральные штаты изменят участь Франции¹⁷».

       За  один только 1789 год появилось 150 газет и листков¹⁸. Следующий, 1790 год принес еще 140 новых периодических изданий¹⁹. Революционное брожение, предшествовавшее взятию Бастилии, захватило новые слои, до того времени находившееся далеко от  политического движения. Все набрасывались на газетные сообщения о ходе событий.

       «Газета, - писал в 1789 году один из видных публицистов, - это единственный способ просвещения многочисленной, стесненной в развитии своем, непривыкшей к чтению нации, стремящейся выйти из состояния невежества и рабства...»²⁰ Популяризировав чтение газет, Французская революция сделала их величайшим средством пропаганды новых идей и течений, создавая моду на чтение.

       В это время большое значение приобрел еженедельник «Парижские революции», издаваемый богатым книготорговцем Луи Прюдоном.  Эпиграфом «Парижских революций» стал лозунг: «Великие только потому кажутся нам великими,  что мы стоим на коленях. Поднимимся!²¹»

         «Парижские революции» была одной  из крупнейших газет этого периода, другие же газеты чаще всего представлял фактически один человек. Он был и идеологом, и организатором, и репортером и публицистом, он – и наборщик, и печатник, и распространитель. Это явление получило название «персонального журнализма». Одним из первых революционных изданий такого плана была газета Мирабо «Journal des Etats generaux» («Газета Генеральных штатов»).

       Другим  известнейшим публицистом был Марат. Главным достоинством этого журналиста и революционера была его естественная близость к народу, интересы которого стали смыслом жизни Марата²².

       В отличие от большинства лидеров  революции Марат не был оратором, и тем не менее, его слышал весь Париж. Газету «Друг народа» грамотные парижане читали вслух почти с первых дней революции. Газета стала выходить с 12 сентября 1789 года и стала самой влиятельной и любимой газетой Парижа 1789 – 1793 годов.

       Оспаривать  влияние Марата на массы мог разве  только Эбер, издатель «Папаши Дюшена». Само название газеты говорит о стремлении ее редактора вести издание так, чтобы оно было доступно мелким ремесленникам, мелким торговцам и рабочим. Несмотря на то, что Эбер был человеком прекрасно образованным и всегда изящным и в поведении и в одежде, язык газеты, выпускаемой им, был полон шуточек и жаргонных словечек.

       "Он составлял свои краски и рисовал картины, свято придерживаясь природы, вдохновляясь самыми смелыми из женщин и самыми наглыми и необузданными из мужчин… И всякий совет, всякое правило, изложенные на этом беззастенчивом и порочном языке, принимались его читателями, которые ни о чем ином и не помышляли".²³

       Газета  была настолько популярна, что стала  частью  общественного сознания Франции. О последнем свидетельствует множество конкурирующих  изданий  и подделок. Помимо них, выходили листки «Мамаша Дюшен», «Сын Дюшен», «кузен», «внук», «правнук»,  «младший брат» вплоть до «тети»; газеты от имени «друзей» печника:  «Жан  Бар», «Папаша Жан»,  «Папаша Жерар», «Папаша Радость», «Капитан Буря» и др²⁴.

       Таким образом, и Эбер, и Марат ввели  своеобразную моду на политическую подкованность среди широких масс, теперь каждый истинный гражданин и патриот считал необходимым для себя следить за последними новостями и с нетерпением ждал следующего номера их любимой газеты.

       Другой  тип революционной публицистики представлял Робеспьер. Его род красноречия создал целую школу, следовавшую моде на античные образцы.

       Так как каждая эпоха стремится найти  для своих новых потребностей уже готовые идеи и образы она охотно возвращается к другим эпохам и охотно заимствует у них. Этим объясняется начавшееся во время французской революции увлечение античным миром. В Древней Греции и Риме люди нашли то героическое поколение, которым хотели сами быть. Редкое выступление обходилось без напоминаний об Афинах и Марафоне, Лакедемонии и Фермопилах, античный мир снабжал их всевозможными образами²⁵.