Масонство

    В 1784 г. развитие розенкрейцерства несколько  затормозилось объявлением “силанума” (молчания), последовавшим от высших орденских начальников. К 1785 году работы возобновились. Но судьбы розенкрейцерства близились к развязке. В 1786 г., вероятно, вследствие каких-либо правительственных распоряжений, все масонские ложи, находившиеся под управлением московского братства, были закрыты.

    Правительственные гонения не помешали работам ни только розенкрейцеров, но и “теоретического градуса”: братья продолжали собираться “в тиши” и даже пытались печатать “орденские” книги в тайной типографии. Уже в конце 1786 г. Шрёдер сообщил, что с наступлением 1787 года все орденские собрания, переписки и сношения придется отменить. Несмотря на это собрания продолжали проходить по четыре, пять раз в год, но постепенно число братьев таяло, и, в сущности, в 1787 году с розенкрейцерством было покончено.

    Императрица, оборвав своим ударом в самом конце нить развития розенкрейцерства, только способствовала неудачному его возрождению в начале XIX века, когда русское сознание опередило масонскую “науку” и в ложах искало иной современной пищи. Связь масонства с политическими движениями первой четверти нового века ясно указывает на пробуждение уже совершенно иных интересов, использовавших орден как форму, как прекрасную организационную школу, и вкадывавших в него новое, более глубокое общественное содержание.

    Следовательно, и в розенкрейцерстве была положена в основу та же общемасонская нравоучительная сторона, ничем не отличающаяся от обыкновенного масонского стремления к нравственному самосовершенствованию, придававшего ему черты своего рода “толстовства XVIII века”.

    Однако главной притягательной силой розенкрейцерства была его “научная” часть. Масонам эта наука досталась через посредство одного из “мудрых” — Соломона, который “есть один из искуснейших в нашей науке, и в его времена существовало много философов в Иудее”.

    Они соединились и “представили философическое дело под видом сооружения Храма  Соломонова: эта связь дошла до нас под именем Свободного каменщичества, и они по справедливости хвалятся, что взяли своё начало от сооружения храма”.

    Изначально все масоны были философами, но затем мастера стали скрывать объяснения знаков и таинственных обрядов. Истинная премудрость, нашедшая себе отражение во многих мистериях древности, учреждённых избранниками, в конце концов, таким образом, досталась розенкрейцерам, таинственные начальники которых и являются в настоящее время единственными её обладателями.

    Их “собратство” держит себя сокровенно: они находятся “в некоторой части сего видимого мира, как в наружном раю, где они творят и исполняют великие и удивительные чудеса, потому что они обладают сокровищами рудного минерального царствия: эти чудеса сохраняются для великого дела (une grande oeuvre), которое откроется в своё время и час, что случится тогда, когда воздвигнется род, рождённый для части более очищенной или более возвышенной Божественного любомудрия”.

    Таким образом, познание высших тайн природы  сводится у розенкрейцеров к “сокровенным наукам” — к магии (конечно, ”божественной”, а не какомагии!), кабале и алхимии. Нам неизвестно, каких ступеней достигли русские братья в розенкрейцерстве и насколько пошли они в своих работах дальше “теоретического градуса”, но из показаний Новикова видно, что многие из них были “приняты в орден”.

    Поэтому интересно будет познакомиться с тем, что составляло предмет “работ” в высших степенях розенкрейцерства. Именно здесь раскрываются дикие нелепости, и по ним можно судить о тех печальных результатах, к которым пришло русское масонское движение, вызванное живыми потребностями общественной мысли и запутавшееся, в конце концов, в дебрях магии и алхимии вследствие недостаточной подготовленности русского ума к восприятию истинной науки.

    Познание  природы сводилось, в конечном счёте, к исканию философского камня, обращающего неблагородные металлы в золото, панацеи или “всеобщего универсального врачества”, и к “божественной магии”, то есть к попыткам входить в сношения со светлыми духами, а познание Бога — к мистическим толкованиям Священного Писания.

    Не  может быть сомнения в том, что  вся розенкрейцерская “наука” была в Западной Европе явным анахронизмом. Её дикие крайности и в России, конечно, не были явлением, благоприятно отражавшимся на общественном развитии, так как отвлекали русский “ум, ещё в суждениях зыбкий”, от нормального пути к усвоению настоящей европейской культуры.

    Но  в русском розенкрейцерстве были и свои хорошие стороны, не прошедшие  бесследно для истории нашей  культуры и объясняющие, почему примкнули к этому движению лучшие интеллигентные силы  России. Прежде всего, важно, что это было первое у нас интеллигентное общественное течение, в первый раз сплотившее русских людей и направившее их в сторону служения общественным нуждам и интересам в формах широкой благотворительности и борьбы против “вольтерианства”, поколебавшего правильный ход нашей культуры.

    Всем  известна филантропическая деятельность русских масонов XVIII века, и не случайно, конечно, почвой, на которой она возникла, было розенкрейцерство: именно розенкрейцеры открывали больницы и аптеки, способствовали развитию русского просвещения, шли на помощь голодающей России своею “братской” любовью к человечеству. Розенкрейцерство, бывшее на Западе явлением умственной отсталости, у нас было совершенной новостью, и впервые давало русскому обществу известное миросозерцание. Какое — это вопрос другой, но важно, что оно было дано, что впервые благодаря розенкрейцерству была осознана его необходимость. Это была первая философская система в России, которая, составляя определённое идеалистическое мировоззрение, сыграла немаловажную просветительную роль в XVIII веке.

    Успешно борясь с влиянием чуждого русскому духу вольтерианства, розенкрейцерство, несмотря на свои дикие крайности и смешные стороны, воспитывало, дисциплинировало русские умы, давало им впервые серьёзную умственную пищу, приучало, правда с помощью мистической теософии и масонской натурфилософии, к постоянной, напряжённой и новой для них работе отвлечённой мысли.

    Ещё одна сторона розенкрейцерства — самостоятельные попытки масонского творчества, особенно речи на собраниях братьев — несомненно внесла свою долю и в дело обогащения русского  литературного языка.

    Остаётся  сказать ещё несколько слов о  судьбе Елагинских лож, которые, прекратив свои работы в 1784 году, в скором времени возобновили их снова. Хорошо осведомлённый Елагин, масонская деятельность которого заглохла, воспользовался более благоприятными обстоятельствами и по просьбе братьев о соединении их попробовал возобновить “цепь упражнений” подчинённых ему лож. Собрав своих “братьев” в капитуле, он прочёл целый ряд бесед с целью ознакомить их с новыми основаниями будущих занятий в английских ложах. Ненавидя розенкрейцерство и сочувствуя гонениям, предпринятым против него правительством, Елагин по духу является сам типичнейшим розенкрейцером.

    Он  узнал, что “масонство есть древнейшая таинственная наука, святою премудростию называемая; что она все прочие науки и художества в себе содержит”. Да ведь это не что иное  как фантастическая история розенкрейцерской “искры света”, изложенная в сочинениях Шварца.

    Далее, какие книги дали Елагину основу для его новых “истинных” познаний? Он называет Ветхий и Новый завет, отцов церкви, древних философов, а затем мы встречаем имена Ермия Трисмегиста, алхимиков Веллинга и Роберта Флуктиба и т. д. Ведь это все любимейшие книги розенкрейцеров, к которым, очевидно, принадлежал и первый учитель Елагина.

    Программа задуманного Елагиным сочинения  именно о том, что составляло содержание главного руководства розенкрейцеров — “Теоретического градуса Соломоновых наук” и других книг “по ордену”. Заимствуя от них, сам того не ведая, все свои тайны, Елагин в то же время с удивительной наивностью называет розенкрейцеров “не свободными каменщиками, но фанатиками или пустосвятами” именно за то, что “к разумению сего Божественного Писания не дают ключа они”. Если бы он только знал, что ключ, которым он хотел с такой торжественностью открыть высшие тайны своим подчинённым, есть ключ от двери, ведущей в обитель “братства злато-розового креста”, столь ему ненавистного.

    Так закончились искания Елагина, и в описанном им процессе мы находим лучшее доказательство того, что в розенкрейцерской науке, как и в нравственной философии масонства первых трёх степеней, заключались элементы, отвечающие глубоким общественным потребностям века.