Масонство

    Однако развитие ордена вольных каменщиков шло у нас медленно: масонству недоставало прочной организации, так как не было тогда и не могло ещё быть среди русских людей энергичных фанатиков масонской идеи, которые использовали бы её сообразно с пробудившимися потребностями национального сознания: самые потребности были ещё в зародыше. Вот почему будущие столпы русского масонства, вроде Елагина, не видели и могли видеть тогда в учении ордена ничего притягательного.

    Для того, чтобы масонство получило широкое  распространение, чтобы оно могло  сделаться тем русским общественным движением, каким мы увидим его впоследствии, прежде всего нужен был факт образования  первой русской интеллигенции, а для этого будущим её представителям предстоял ещё серьёзный подготовительный искус, им пришлось ещё пережить глубокое внутреннее потрясение, испытать ужасное состояние душевного раздвоения и страданий от утраты былой душевной цельности: только тогда они вновь обратятся к забытому масонству, чтобы в учении ордена найти спасение от терзавших их сомнений и душевных мук. Этим искусом было для русского общества насаждённое руками просвещённой императрицы, с необычайной быстротой охватившее широкие общественные круги вольтерианство.

    Как направление скептическое, вольтерианство не могло быть прочным в это  время пробуждающейся русской мысли; она ещё только начинала жить и потому не могла направиться сразу по пути разрушительного отрицания. Поэтому вольтерианство XVIII века, неожиданно прервавшее естественный ход общественной мысли, было только легко привившейся модой.

    Это было, хотя и поверхностным, но тревожным  явлением, которое способствовало широкому общественному развращению. Глубокое сознание общественной опасности и необходимости серьёзной борьбы с тлетворным влиянием “вольтерианства” и послужило той почвой, которая породила первые кружки русской интеллигенции, а роль главного её орудия  в этой борьбе сыграло масонство.

    Вот с этого момента масонство в России становится русским масонством, несмотря на его иноземное происхождение и на иноземные формы. Даже содержание его было чужим, но оно было согрето русским духом проснувшегося национального самосознания и потому, может быть, по всей справедливости названо первым идеалистическим течением русской общественной мысли.

    В течение почти десяти лет от начала нового царствования масонство развивается сравнительно медленно, хотя и заметны кое-какие признаки стремления к более прочной организации ордена путём сношений с Германией. Так, основанная в 1762 году ложа “Счастливого Согласия” получила признание и покровительство со стороны берлинской ложи.

    В это время почти везде проникли в Европу так называемые “высшие  степени”, и это движение немедленно отразилось в России. Непосредственно после водворения в Германии тамплиерства, немецкая её форма под именем “Строгого наблюдения”, была введена и в Петербурге. Высшие степени этой системы, с их рыцарскими одеяниями и украшениями, пользовались среди русского дворянства большим успехом. Но среди лучшей части русской интеллигенции “Строгое Наблюдение“ вызывало совершенно негативное отношение. Поэтому ложи, принадлежавшие к тамплиерской системе, нередко вырождались в “шумные празднества”.

    Настоящая история масонства в России начинается лишь в 70-х годах, когда одновременно возникают у нас две масонские системы, пользовавшиеся крупным успехом. Ложи этих систем — так называемых Елагинской и Циннендорфской (шведско-берлинской) — работали в это время в первых трёх степенях “иоановского” или “символического” масонства, преследовавшего цели религиозно-нравственного воспитания человека.

    Русские масоны работали над очищением от пороков греховного человека. Такая  масонская мораль оказала благотворное влияние на общество, служа в то же время реакцией против модных чтений западно-европейской скептической мысли.

    Главная роль в этот период истории русского масонства принадлежит известному Елагину, благодаря которому снова начало преобладать английское влияние. Но скоро “обществу Елагинской системы” пришлось встретиться и вступить в борьбу с проникшей в Россию новой формой немецкого масонства, с так называемой Циннендорфской или, точнее и правильнее, шведско-берлинской системой.

    Таким образом, в начале семидесятых годов  в России сразу появляются две прочных масонских организации, которые немедленно вступают между собой в борьбу за преобладающее влияние в стране. Это соперничество оказалось для одной из сторон (немецкой) совершенно непосильным. Поэтому немецкой ложе ничего не оставалось как обратиться к Елагину. А так как отношение братьев Елагинского общества к масонству не было достаточно серьёзным, то Елагин легко поддался убеждениям Рейхеля, главы немецкой ложи, соблазнившись обещаниями последнего снабдить его истинными актами, в которых так нуждался Елагин для своих работ, и которых страстно жаждало его масонское сердце.

    Как бы то ни было, но Рейхель блестяще выполнил свой план: 3 сентября 1776 года состоялось соединение Рейхелевских и Елагинских лож, причём Елагин отказался от английской системы и дал обещание ввести в своих ложах работы по шведско-берлинской системе. Рейхелю казалось, что в Россию снова возвращается счастливый век Астреи, но его надеждам не суждено было сбыться, и главенство шведско-берлинской системы в России оказалось крайне непродолжительным.

    Соединение  Елагинских и Рейхелевских лож не прошло без трений, в среде подчинённых им братьев произошёл раскол, который повёл затем к новым исканиям “истинного” масонства и к подчинению русских лож Швеции. Но дни шведско-берлинской системы были сочтены.

    Вскоре из Берлина была прислана бумага, в которой выражалось желание учредить новую Великую Национальную ложу в Петербурге. Елагин, по-видимому, быстро разочаровался в этой системе и, вероятно, в течение ближайших лет вернулся к английскому масонству. Дальнейшая судьба Елагинских лож неизвестна до самого их закрытия в 1784 г.

    По  рассказу масона Л-ра, русские ложи в этот период времени работали совершенно беспрепятственно, но в 1784 г., по неизвестным причинам, работы Елагинских лож были приостановлены по желанию провинциального гроссмейстера и с согласия членов лож, но без приказания со стороны высшего правительства. Вследствие чего императрица удостоила передать ордену, что она, за добросовестность её членов избегать всяких контактов с заграничными масонами при настоящих политических отношениях, питает к ним большое уважение.

    Елагин  восстановил свои работы лишь в 1786 г., причем на новых основаниях, речь о которых пойдет ниже. В рассматриваемый нами момент преобладание переходит на сторону новой, шведской системы, циннендорфство же быстро исчезает совсем.

Третий  период (1781-1792):

поиски  высших степеней и  победа розенкрейцерства (научное  масонство)

    Из  сказанного выше вытекает, что масонская  деятельность в Петербурге во второй половине семидесятых годов носила, хотя и беспорядочный, но очень оживлённый характер. ”Шатания” братьев из стороны в сторону, неожиданные переходы от одной системы к другой, от ”Строгого Наблюдения” к английскому масонству, от Елагина к Циннендорфу, от шведско-берлинской системы к шведскому тамплиерству и, наконец, от шведской системы к розенкрейцерству — всё это свидетельствует о том, что в русском масонстве стали проявляться какие-то новые лихорадочно-беспорядочные искания, что русское общество стало предъявлять к масонству новые требования и жадно искать в нём ответов на пробудившиеся вопросы.

    Уже шведско-берлинская система, в противоположность  английской, дала некоторое удовлетворение масонам, искавшим истины, но, тем не менее, Рейхелевское масонство скоро разочаровало большинство братьев, и причина этого явления легко может быть разгадана.

    Новиков указывает на неё: “Привязанность всех к сему масонству умножилась, а барон Рейхель больше четырёх или пяти, не помню, градусов не давал, отговариваясь тем, что у него нет больше позволения, а должно искать”. Здесь, в этих словах, вся история дальнейшего развития масонства в России: ясно, что “нравственные преподаяния” масонства первых трёх степеней перестали удовлетворять русских братьев. Воспитанные вольтерианством умы требовали иной пищи, сообразно с пробудившейся жаждой просвещения, но пища эта должна была иметь противоположный вольтерианству, не скептический, а непременно религиозно-идеалистический характер, не разрушая, а укрепляя и разумно обосновывая врождённые начала нравственности и религиозности.

    Так как вольтерианство опиралось на западно-европейскую науку, то и  борьба против него необходимо нуждалась  в том же оружии, выходившим за пределы  бледного масонско-христианского нравоучения. Такая именно “наука” сделалась насущнейшей потребностью русской интеллигенции и при слабом развитии критической мысли должна была привести, в конце концов, к страстному увлечению масонской мистикой и натурфилософией. На этой почве, действительно, и сошлись лучшие русские масоны всех, даже враждебных друг другу систем.

    Теперь  перейдём к описанию внешнего процесса масонских исканий в конце 70-х и в начале 80-х годов.

    Отнесем сюда время увлечения русских масонов шведским тамплиерством, хотя и считаем начало третьего и последнего периода интенсивной жизни русского масонства XVIII века лишь с 1781 года, потому что чувство неудовлетворённости этой системой было главной причиной введения у нас розенкрейцерства и наиболее ярким показателем того, в какую сторону были направлены стремления русских братьев.

    Итак, желание проникнуть в тайны высших степеней, не получившее удовлетворения в Рейхелевском масонстве, навело русских  братьев на мысль обратиться за новыми “градусами” к западно-европейским  источникам. Принадлежа ранее к шведско-берлинскому масонству, они естественно подумали о Швеции. Таким образом, в 1778 г. был основан в Петербурге Капитуль Феникса, известный под именем Великой Национальной ложи шведской системы. Став, таким образом, в тесную зависимость от Швеции, русские масоны думали, что наконец получат оттуда высшие орденские познания, но скоро им пришлось в этом жестоко разочароваться. С этого момента кончается доминирующее значение Петербурга в истории русского масонства: первенствующая роль теперь переходит к московским ложам, в которых сосредоточились лучшие русские интеллигентные силы.

    Среди лидеров московского масонства  главное место занимал бывший сотрудник Рейхеля князь Н. Н.Трубецкой, мастер ложи Озириса, не примкнувший к союзу Елагина и Рейхеля. Вообще московские ложи сильно страдали от отсутствия стройной организации и единства, и развитие здесь масонства шло по сравнению с Петербургом очень туго до тех пор, пока во главе его не стали главные деятели московского братства: Новиков и Шварц, приехавшие в Москву в 1779 году. Они дали мощный толчок быстрому развитию масонства во всей России, положив начало самому блестящему периоду его существования, связанному с введением розенкрейцерства.

    Между тем дела масонские шли в Москве плохо: главная из лож, ложа князя Трубецкого, “весьма умалилась и члены отставали”, поэтому наиболее ревностные масонские братья учредили своеобразную ложу Гармония, состоявшую из малого числа членов ложи. В её состав вошли: Н. Н.Трубецкой, Новиков, М. М.Херасков, И. П.Тургенев, А. М. Кутузов и другие. Допущен был в эту ложу и Шварц. Он вскоре отправился в Курляндию для того, чтобы найти истинные акты. Приехав в Курляндию в 1781 г., Шварц получил от мастера Курляндской ложи два письма, которые решили дальнейшую судьбу русского масонства. Таким образом Шварц стал главой русского розенкрейцерства.

    Со времени возвращения Шварца из-за границы (начало 1782 г.) и до его смерти (начало 1784) московские масоны приняли двоякую организацию: во- первых, высший рыцарский градус строгого наблюдения, члены которого, сосредоточившиеся в двух капитулах (Трубецкого и Татищева), управляли собственно масонскими ложами, им подведомственными, и, во-вторых, розенкрейцерство, во главе которого стал Шварц.

    За  временное принятие “рыцарского  градуса” московские масоны были вознаграждены получением “Теоретического градуса Соломоновых наук”, содержавшего, кроме ритуалов теоретической степени, основные начала розенкрейцерской науки, которой они так страстно добивались.

    В половине 1782 года состоялся общемасонский  конвент в Вильгельмсбаде, на котором система ”Строгого Наблюдения” была резко преобразована путём отграничения от ордена тамплиеров. Таким образом, рыцарство было формально разрушено, и Россия получила признание 8 провинцией ”Строгого Наблюдения”.

    Количество  масонских лож, подчинённых московской префектуре, быстро увеличивалось. После смерти Шварца верховным предстоятелем розенкрейцерства был назначен барон Шрёдер, который приехал в Москву около 1782 г. Но он не пользовался особенным влиянием в Москве и скоро разошёлся с русскими розенкрейцерами из-за денежных расчётов.