Леонтьев как основоположник русского консерватизма

     Подобная  невостребованность их взглядов была одной из причин пессимистического  отношения консерваторов к будущему России. Во втором разделе второй главы  анализируется отношение консервативных публицистов к современным им изменениям в жизни страны, показаны общие черты в восприятии ими общественных процессов: недовольство итогами Великих реформ, определенные надежды, связанные с Восточным вопросом, с поворотом государственной политики после 1 марта 1881 г., и, наконец, разочарование в проводившихся правительством «контрреформах».

     В этих условиях перед консервативной печатью ставились определенные задачи. В 1891 г. Н.Я. Грот пишет Н.Н. Страхову, что  «консерваторы выучились у старых либералов их приемам литературной борьбы и кажется, критикуют их не менее успешно»¹¹⁹. Не способные - в силу своей относительной элитарности – конкурировать с прочими, консервативные издания должны были «превратить качество в количество». Справиться с этим им помешало излишне «отеческое» отношение к своему читателю, стремление публицистов к руководству духовной жизнью общества и нежелание потакать «низменным инстинктам» публики.

     Другой  своей задачей консерваторы считали  оформление национальной идеологии в виде целостной светской идеалистической философской системы. Этим объясняется энтузиазм, с которым встретили К.П. Победоносцев, А.А. Киреев, К.Н. Леонтьев и др. начало деятельности В.С. Соловьева, и то ожесточение, с которым консерваторы обрушились на него, когда философ не оправдал их надежд.

     Третья  глава «Сословный, церковный и национальный вопросы в консервативной печати» посвящена полемике вокруг роли указанных трех принципов в формировании национальной идеологии и в государственном строительстве. Констатируется, что центральная для консерваторов проблема государственного строительства – вопрос о соотношении сословного, церковного и национального принципов – так и не была решена.

     В дискуссиях, которые велись в это  время вокруг сословного вопроса, можно выделить несколько аспектов: а) обсуждение вопроса о положении народных масс (собственно «крестьянский вопрос», не имеющий прямого отношения к государственному строительству), б) вопроса об основах, на которых должен формироваться правящий слой, и наконец, в) способов  коммуникации между властью, обществом и народными массами – т.е. вопроса о представительстве. В глазах консерваторов последние два аспекта были тесно взаимосвязаны: не принимая формального ограничения самодержавия, основой для формирования будущего российского общества они считали «сословность». «Самоуправление, - считал Р.А. Фадеев - станет в России положительным делом, способным к действительному развитию, тогда лишь, когда оно перейдет в руки дворянства и крупного купечества…»¹²⁰. Упрек в аристократизме, сделанный Фадееву Ю.Ф. Самариным, был не вполне обоснован. Характерной чертой русского дворянства большинство его защитников считало скорее «демократизм»: «Оно доступно всякому путем заслуг и государственной службы… Русское дворянство есть наследственное чиновничество, в среде которого, однако, находится много людей «действительно знатных старинных родов»» ¹²¹.

     Но  и основанное на сословном принципе представительство вызывало у консерваторов  серьезные опасения. Даже славянофил А.А. Киреев, всегда агитировавший за созыв Земского собора (и видевший в последнем средство против парламентаризма западного образца), признавал, что  «как только какой-либо фракции русского общества даруется свобода большая, сейчас же она требует конституции»¹²². Сотрудник М.Н. Каткова Н.А. Любимов, анализируя историю Французской революции, отмечал, что толчком к ней послужили именно правительственные меры – в частности, созыв вполне умеренного собрания нотаблей¹²³.

     В свою очередь, славянофилы, отрицая принцип сословности, «основу порядка» видели в «народной политике» - т.е. в умеренном, соединенном с христианскими началами,  национализме.

     Обсуждение  национального и церковного вопросов во многом было обусловлено актуализацией  восточного направления российской внешней политики. Кроме того, не имея (из-за цензурных ограничений) в рассматриваемый исторический период возможности обсуждать многие внутренние российские проблемы, отечественная общественно-политическая мысль пыталась осмыслить их на примере балканских народов.

     Провозглашенная Константинопольской патриархией  в 1872 г. болгарская схизма показала наиболее дальновидным консерваторам (К.Н. Леонтьеву, Т.И. Филиппову и др.) несовместимость  национального и церковного принципов. Даже «альтруистический» славянофильский  национализм неизбежно приобретал характер, противоречащий основам церковного и государственного консерватизма. В славянофильском направлении имелись предпосылки для формирования светского «гражданского национализма», однако поколение 1870-1880-х гг.  так и не решилось сформулировать его до конца – что сделало славянофильскую идеологию не вполне приемлемой для новых общественных условий. Консервативно-романтический «культурный национализм» К.Н. Леонтьева также не мог лечь в основу государственного строительства – в силу неготовности общества и относительной молодости самостоятельной русской светской культуры. Деятельность же Т.И. Филиппова, А.А. Киреева и других сторонников восстановления совещательного начала в русской Церкви получила дальнейшее развитие уже в XX веке – хотя и не совсем такое, какого ожидали сами эти деятели.

     В заключительной части работы обобщаются результаты исследования и формулируются итоговые выводы. 

   По  теме исследования опубликованы две статьи общим объемом 1,3 п.л.:

1. Котов А.Э. Евразийство и дореволюционный консерватизм // Общество и власть: Материалы Всероссийской научной конференции. СПб.: СПбГУКИ, 2004. С. 85-100. (0.8 п.л.)
2. Котов А.Э. Национализм и полемика вокруг него в консервативной печати 1870-1890-х гг. // Вестник молодых ученых. Вып. 2. (Серия исторические науки). СПб., 2005. (0.5 п.л.).