Итоги культурной эволюции:
от противоречий - к тупику Основные
особенности культурной ситуации в
"позднем" советском обществе
ха- рактеризовались ослаблением
притягательности официальных ценностей.
Официаль- ная идеология утратила
способность определять содержание
происходивших в об- ществе культурных
перемен. Процессы культурной дифференциации
и структуриро- вания пошли по
нескольким основным направлениям. Во-первых,
в модифициро- ванной форме оказалась
фактически реставрирована основная культурная
оппозиция дореволюционного периода
("западники-славянофилы"). Во-вторых,
произошло оформление двух субкультур
позднего советского общест- ва - городской
и сельской. На идеологическое и
общественное представительство этих
основных субкультур, сложившихся в
позднесоветском обществе, претендовали
"литературно-журнальные партии".
В-третьих, возникла альтернативная ("молодежная")
культура, которая отличалась от своих
западных аналогов. В "позднесоветском"
обществе она была тесно связана
с
68
потребительскими ценностями
и явилась их своеобразным продолжением.
(Между тем на Западе молодежная
культура родилась как протест против
общества потреб- ления.) Дифференциация
"съела" интеграционный потенциал
советской культуры. Ее "анатомия"
существенно изменилась и прежде
всего за счет усложнения внутренней
структуры. Дифференциация и ее "стадиальный"
предшественник - специализация - породили
стилевое, культурное и даже политическое
многообразие. Это разрушило иерархичность
"позднесоветской" культуры. Идеологическая
"вертикаль", которая была стержнем
советской культуры, оказалась подорвана.
Итоги культурной эволюции не ограничивались
появлением внутри официальной культуры
альтернативных, но "неразвернутых"
культурных форм. Другие альтерна- тивные
культурные формы, которые можно
считать "развернутыми", возникли
за пределами официального пространства
(продукты новой высокой культуры,
новые ценности в легальной массовой
культуре, новые стили молодежной
субкультуры). Фактический плюрализм
при сохранении формального господства
моностилистики создавал ситуацию культурного
тупика. Становилось все труднее
поддерживать культурную интеграцию общества
на уровне, который считался необходимым
для сохранения идеологического контроля
и политической стабильности. Стремление
режима казаться одновременно "современ-
ным" и "идеологически правильным"
выглядело неестественным. Выразительным
примером этого неразрешимого противоречия
стала атмосфера московской Олим- пиады
1980 года с ее противоестественным синтезом
официальных и новых ценнос- тей. Общество
становилось все более многообразным
и разнородным в культурном отношении.
В последние годы его существования многообразие
культурных стилей было признано в одних
случаях официально, в других - фактически.
Над общест- венным укладом позднего социализма
возник своего рода культурный "навес".
Коммунистический режим оказался перед
идеологическим кризисом гораздо более
серьезным и глубоким, нежели тот, который
он пытался разрешить сначала модер- низацией
(в 50-60-е годы), а затем "официальным консенсусом"
(в 70-80-е годы). Началась "ползучая"
делегитимизация системы. В наибольшей
степени делегитимиза- ции подверглась
официальная экономика. С одной стороны,
государственная собст- венность утратила
моральный авторитет и стала восприниматься
как "ничейная". С другой стороны,
для маркировки фигуры положительно оцениваемого
руководите- ля позднесоветская культура
все чаще привлекала образ "хозяина",
который имел прямые коннотации не только
с "успешным распоряжением", но и
с "частным владением". Статус позитивно
окрашенной фигуры "хозяина" быстро
рос. Так, задолго до экономических реформ
и приватизации на одном из самых почет-
ных мест в позднесоветской культуре оказалась
фигура "частного собственника" и
"предпринимателя". Какое-то время
поиск "хозяина" не выходил за пределы
офи- циального идеологического поля.
Образ "хозяина" постоянно примеривают
и "прикла- дывают" к различным социальным
фигурам. Его ищут, но не находят среди
официальных персонажей тогдашнего общества.
Мало-помалу общественный "поиск хозяина"
начинает смещаться к границе официальной
идеологии. Из символа "фор- мационной
отсталости" аккуратные частные магазинчики
Венгрии, Польши и ГДР превращаются в немой
укор теряющей общественное уважение
плановой государст- венной экономике.
Появившись как причитание, фраза об "отсутствующем
хозяине" трансформирует- ся в готовое
клише для расхожего объяснения многочисленных
изъянов официальной экономики. В конце
"позднесоветского" периода эта формулировка
стала "общест- венным диагнозом".
Проблема была поставлена. "Отсутствие
хозяина" было осознано в культуре как
главный изъян официальной экономики.
В момент, когда поздне- советское общество
вынесло моральный приговор "хозяйству
без хозяина", делегити- мизацию существующей
экономической системы можно считать
завершившейся. Отказ от последовательной
модернизации официальной идеологии в
конечном
69
счете способствовал подрыву
ее "корневой системы" в массовом
сознании. Социаль- ная база официальных
ценностей оказалась ограниченной
наиболее отсталой частью общества. Она
лишалась контакта с системой ценностей
советского среднего класса, взаимоотношения
с которым все больше сводились
к формуле "внешняя лояльность
- внутреннее отчуждение". В социально
продвинутых группах населения
мировоззрен- ческая база оппозиционных
настроений начала меняться. Складываются
предпосылки для превращения
социалистической оппозиции режиму
в оппозицию антикомму- нистическую.
Общая характеристика культурной динамики
Укладываясь в общие рамки
модернизационного процесса и подчиняясь
его законо- мерностям, культурная динамика
в позднем советском обществе
в определенной степени оказывалась
и в русле российской исторической
традиции. Взаимоотношения значительной
части граждан с официальной
идеологией и системой ценностей
вполне адекватно описывались формулой
"обрядового благочестия", характеризовавшего
массовую религиозность в дореволюционной
России. Как и 100 лет назад, главным субъектом
трансформационного процесса стала интеллигенция.
Эволюция системы ценностей проходила
под знаком борьбы двух основных культурных
центров, имев- ших прямые аналоги в исторической
традиции ("западники" против "славянофилов").
Сходной оказалась и форма организации
соперничающих культурных центров ("литературно-журнальные
партии"). Наконец, легализованная форма
культурной модернизации осуществлялась
через культуры-"посредники" (Прибалтику
и страны Восточной Европы), что заставляет
вспомнить "малую" волну культурной
модерни- зации в "предпетровский"
период. (Впрочем, ни одна из этих традиций
не была специфическим атрибутом России.
Все они в той или иной форме имеют свои
аналоги в обществах, проходивших через
процессы культурной модернизации.) Новые
тенденции в развитии культуры в позднем
советском обществе свиде- тельствуют
как о движении в сторону от официальных
ценностей, так и о сохранении преемственности
с ними. Можно выделить несколько таких
тенденций. Первая - эмансипация и автономизация
культуры от господствующей идеологии.
Однако эта тенденция была неполной и
неоконченной ( и другой быть не могла).
На глубинном уровне преемственность
и связь с официальной идеологией сохранялись.
Культура постепенно освобождалась от
подчиненной и служебной роли, которая
отводилась ей официальной идеологией.
Но она оказалась не в состоянии освободиться
от одной из своих базовых характеристик
- отсутствия "герметичности". Эта
характеристика не навязана культуре
идеологией в ходе тоталитарной реконструкции,
она была обусловлена исторической традицией,
продуктами которой стали как культура
советского общества, так и официальная
идеология. "Не-герме- тичность" культуры,
отсутствие жестких разделительных линий
между культурой и "жизнью" - одна
из причин ( и один из механизмов) трансформации
"обновления" культуры в общественные
перемены. Возникают "островки" новой
"высокой культуры", внутренне уже
не подчиненные высшим ценностям официальной
идеологии ( А. Тарковский, И. Бродский,
М. Рост- ропович, А. Шнитке, С. Губайдулина).
Их отличительной особенностью становится
профессионализм. Для носителей новой
"высокой культуры" характерна ориентация
на профессиональное мастерство и центрированность
культуры на себе самой, а не на решении
"общественных задач". Представители
новой "высокой культуры" плохо приживались
в позднесоветском обществе (подтверждением
тому служит эмиграция "высоких профессионалов").
Основные пласты культуры, как официальной,
так и неофициальной, были принципиально
"негерметичны", лишены автономии
и "слиты" с обществом и коммунистическим
режимом. Главный признак "высокой культуры"
- "профессионализм" - отторгался
и официальной культурой, и культурой
"шести- десятников". «В культуре
"шестидесятников" ценности профессионализма
оценива- лись невысоко. Профессиональное
"дело" оценивалось не по внутренним
профессио-
70
нальным критериям... а по
тому, в какой мере оно несло
отпечаток оппозиции или дистанции
ко всему официальному, официально
общепринятому, официально идеоло- гическому»
[12]. Особенностью "шестидесятников"
была глубокая враждебность к "культуре
денег". Начавшееся изживание "безденежной
культуры" в обыденном сознании
позднесо- ветского общества стало
первым сигналом будущей культурной
маргинализации "шестидесятников",
которая наступила уже за рамками
советского общества и его культуры.
Вторая тенденция - усиление компенсаторной
функции культуры. С учетом того,
что такая функция есть у культуры
всегда, в данной ситуации уместнее
говорить о "гиперкомпенсации", когда
культура начинает заменять целые пласты
реальности. Культурная жизнь приобретает
особую интенсивность: новые книга,
фильм, спектакль становятся общественным
событием, вокруг них завязываются
дискуссии, кипят страсти, возникают
группировки, происходят столкновения.
Отмеченная функция "позднесоветской"
культуры имеет аналогии в дореволюционной
истории. Характеризуя русский театр 30-40-х
годов XIX века, театральный критик Б. Алперс
приходил к выводу: «Здесь происходило
своеобразное превращение или "сублимация"
общественной духовной энергии, не находившей
прямого выхода в жизнь» [13, с. 166,178]. Наконец,
третья тенденция - ослабление интегрирующей
и усиление дифферен- цирующей функции
культуры. По мере того как в обществе
на место единообразия приходило разнообразие,
культура начала играть не столько интегрирующую,
сколько дифференцирующую роль. Принадлежность
к той или иной субкультуре и культурному
стилю превратилась в средство групповой
идентификации и стала ее знаком. Распознавание
"своих" и "чужих" производилось
по атрибутам и символам культуры. Однако
формирующиеся социально-психологическое
общности (прежде всего советский средний
класс) носят непрочный характер. Они консолидируются
преимущественно извне, давлением все
более чуждой общественно-политической
системы, а не надежными горизонтальными
связями изнутри. Политическое отчуж-
дение совмещается с социальной зависимостью
от коммунистического режима и сохранением
преемственности с породившей его "первокультурой".
Начавшаяся в позднесоветском обществе
культурная дифференциация запустила
механизм саморазрушения "вертикали"
советской культуры. Крах установленной
культурной иерархии сопровождался постепенным
сжатием и омертвлением "сакраль- ного
ядра" и заполнением пространства официальной
культуры продуктами пери- ферии. Этот
процесс растянулся на три десятилетия
и завершился уже в посткомму- нистический
период. Последняя фаза разрушения позднесоветской
культуры пришлась на середину 90-х годов,
когда наступили "смерть" культурных
авторитетов и нивелирование куль- турного
ландшафта (Ю. Левада). Этот процесс стимулировали
два основных факто- ра - омертвление "сакрального
ядра" и пропитанность советской культуры
"духом общественного служения",
порожденная ее "негерметичностью".
Взятые вместе, они лишили советскую культуру
"иммунитета" и способности приспосабливаться
к пере- менам. Сыграв активную роль в тоталитарной
реконструкции советского общества, в
изменившихся исторических условиях "негерметичность"
как характеристика "базо- вой" русской
культуры во многом способствовала изживанию
тоталитарного наследия в позднесоветский
период. Получив способность к автономному
развитию, позднесоветская культура вошла
в противоречие с социальными условиями
своего существования. Достигнув предела,
культурно-идеологическая, а затем и политическая
дифференциация "устранили" общество,
в котором происходили. После краха советского
общества и его культуры жизнеспособной
части продуктов культурной трансформации
предстоит проделать новый, достаточно
сложный путь, прорастая в посткоммунистическое
общество и видоизменяясь в нем.