Культура советского общества: логика политической трансформации

Культура советского общества: логика политической трансформации*

До недавнего времени  общепризнанной считалась "моностилистическая" модель культуры советского общества. Советская культура изображалась внутренне  одно- родной и не подверженной процессам  дифференциации. В такой интерпретации  культурные основы советского общества исключали возможность возникновения  идеологического и политического  плюрализма. Официальная формула ("националь- ная по форме, социалистическая по содержанию") достаточно точно описывала усло- вия существования всех основных компонентов "разрешенной" культуры. Моностилистическая модель адекватно  описывает внешние параметры  функциони- рования советской культуры. Остается, впрочем, неясным, в какой  мере и на какую глубину "моностилистика" способна определять реальное, эмпирически  наблюдаемое состояние культуры. Неясно и то, каким образом она  может обеспечивать развитие культуры. Развитая культура обладает способностью к порождению нового смысла - воз- можностью  давать новые ответы на новые вопросы, которые время ставит перед членами  общества, каждый раз по-новому делать осмысленным индивидуальное бы- тие. Рождение новых смыслов возможно только в том случае, когда взаимодействие культуры и общества протекает в  режиме диалога [1]. Диалог представляет для культуры жизненно необходимую  форму существования. Если точно  и буквально следовать логике моностилистической модели, нужно исключить  саму возможность развития советской  культуры, что находится в противоречии с многочисленными эмпирическими  свидетельствами. Остается предположить, что развитие протекало вопреки  моностилистике, через дифференциацию и постепенное преодоление одно- родности. По мере проведения систематических  исследований взгляд на советскую культуру усложняется [2]. Возникнув в работах  западных авторов, новый взгляд на культуру советского общества начинает утверждаться и в отечественных исследованиях. Из работ последнего времени, на наш  взгляд, особого внимания заслуживают  содер- жащая богатый эмпирический материал, множество выразительных  характеристик и точных обобщений  книга П. Вайля и А. Гениса [3], исследование В. Паперного [4],

* Работа подготовлена  в рамках проекта "Процессы  идейно-политической и социально-психологической  дифференциации в российском  обществе переходного периода". Руководитель проекта - Г. Дилигенский,  Проект осуществляется при финансовой  поддержке Российского гуманитарного  научного фонда (РГНФ).

Зудин Алексей Юрьевич - научный  сотрудник Института мировой  экономики и международных отношений  РАН. 59

предлагающее тщательно  обоснованную "циклическую" концепцию  культурной трансформации в период 20-60-х годов, а также учебник  Л. Ионина [5], который вводит в научный  оборот важные для анализа советской  культуры понятия ("об- щественная репрезентация", "моностилистическая" модель, "сакральное ядро"). Боль- шой фактический материал об эволюции официальной культурной политики в период "позднего социализма" содержит переводная работа немецкого  исследователя Д. Кречмара [6]. Моностилистика постепенно превращается из нормативной  характеристики во временное и неустойчивое состояние советской культуры. Вместо набора застывших образцов, которые  исправно воспроизводятся от поколения  к поколению, советская культура предстает как развивающийся  феномен. За фасадом идеологического  единства и стилистического единообразия проступает процесс культурной трансфор- мации. Классическая версия советской  культуры основывалась на сакрализации секу- лярных (общественно-политических) ценностей и вытеснении сакральных ("смысло- жизненных") ценностей  на периферию. Несоответствие внутреннего  содержания цен- ностей их официальному положению образует базовое противоречие советской куль- туры. Постепенное изживание этого противоречия, растянувшееся почти на четыре десятилетия, образовало ось динамики советской культуры и в конечном счете привело ее к краху. Возникновение базового противоречия советской культуры сопряжено с особен- ностями ее генезиса. Зарождение и последующее утверждение советской культуры было связано с потрясениями такой силы, что их вполне можно назвать социальными катастрофами. Мощные сдвиги переворачивают общественную иерархию культуры. На поверхности оказываются архаические культурные слои, которые по своей при- роде обладают повышенным тяготением к сакрализации. По мнению И. Яковенко, следствием стала "активизация архаических пластов культурной памяти. Произошел возврат к доосевым ("осевое время" - термин для обозначения эпохи возникновения мировых религий. - А.З.), тотемическим представлениям о власти, содержавшимся в массовой ментальности" [7]. Развернутый анализ феномена тоталитарного сознания как архаического в своей основе содержится в статье Л. Гозмана и А. Эткинда [8]. Тоталитарная идеология расчищает путь культурной архаике, преодолевая сопро- тивление традиционного и современного пластов культуры. Свой вклад в процесс тоталитарной реконструкции внесли и особенности тра- диционной культуры предреволюционной России. Кратко эту особенность можно определить как внутреннюю "негерметичность" базовой русской культуры. "Герме- тичность" — это свойство, которое культура приобретает в Новое время в ходе и в результате секуляризации, после обособления рационального и сакрального начал, обретая четкие внешние границы, внутреннюю дифференцированность и самодоста- точность. "Герметичная" культура уже не нуждается в каких-либо внешних оправ- даниях своего существования. Такое свойство предполагает у ее творцов служение профессии, а не обществу, самой культуре, а не чему-то вне ее. В России этот процесс, растянувшийся на несколько столетий, принял сложные, противоречивые формы. Тоталитарная идеология не просто навязывает себя обществу. Сакрализация се- кулярных ценностей опирается на особый психологический механизм. Крах привыч- ного социального порядка сопровождается распадом и девальвацией исторически сло- жившейся культурной иерархии. Человек испытывает острую потребность в обре- тении ориентиров, которые бы позволили найти смысл в происходящем. "Вера", т.е. отключение рационального диалога, зачастую оказывается единственным способом сохранить внутреннее равновесие. (Анализ религиозности как атрибута тоталитар- ного сознания можно найти в [9]). Пройдя через тоталитарную трансформацию, значительная часть общества с внут- ренней готовностью принимает ценности, нормы и символы, монопольно предлагае- мые ему тоталитарной идеологией. Ценности, усвоенные без участия или со слабым

60

посредничеством рациональных пластов сознания, прочно укореняются  в человечес- кой психике. Складывается классическая версия советской культуры, которая впоследствии получила название "большой стиль" (Б. Гройс). Все  диалогические взаимоотношения  и связи в пространстве советской  культуры были оборваны. Идеология  задавала мировоззренческий вектор и ориентацию на всем пространстве советской культуры. Центральное  место в сакральном ядре занимает "героическое родовое время" (вре- мя рождения коммунистического  режима) и события, с ним связанные (Октябрьская революция и гражданская  война). Положительные (как и отрицательные) персонажи "героического времени" соответствуют строгому официальному канону. Преданность вождю, партии, родине, теплота во взаимоотношениях с близкими и друзьями сочета- ются с подчеркнутой беспощадностью к "врагам" (наиболее употребительные общие  характеристики акцентируют именно "бойцовские" качества - "стойкий", "несгибае- мый", "верный", "преданный"). Настоящее время фактически лишено самостоятель- ной социальной ценности. Оно явно или неявно служит продолжением "героичес- кого времени" (гражданская война продолжается в форме борьбы с "врагами на- рода"). Индивидуальное существование лишалось внутреннего смысла и оправдания в культуре. Только во взаимосвязи и в соотнесении с "родовыми ценностями", средо- точием которых выступало сакральное ядро культуры, жизнь отдельного человека обретала смысл. Главной целью тоталитарной реконструкции было создание культурно однород- ного общества. Это служило условием подчинения его политическим целям комму- нистического режима. Однако культурная дифференциация общества оказалась прин- ципиально неустранимой. Преодолев и ликвидировав прежние разграничительные линии, сакрализация культуры способствовала возникновению новых. Призванная обеспечить однородность, "сакрализация" на деле лишь максимально упростила куль- турную стратификацию. Официальные ценности трансформировались в процессе перехода от эгалитарной к иерархической культуре. Рождение номенклатуры в качестве привилегированного слоя советского общества принесло с собой новый принцип: "Чем выше оценивает культура достоинство человека, тем больше у него возможностей для индивидуа- лизма" [4, с. 216]. В официальной системе ценностей аскетизм был дополнен символическим благосостоянием, коллективизм- "иерархическим индивидуализмом". В классической версии советской культуры официальные и санкционированные ценности отделены от обширной культурной периферии. Советская культура фак- тически разделена на два полюса. На одном располагалось "сакральное ядро" и прилегавшее к нему официальное пространство, на другом - "профанная периферия". Все лишенное иерархической соотнесенности с официальными ценностями было вытеснено в область "мелких" и "низких" значений. Рациональность (критичность), партикулярность, смех, чувственность, которые могли представлять угрозу расширен- ному "сакральному ядру", ограничивались и подавлялись. Периферия постоянно под- питывалась стихийным диалогом с самодеятельным устным творчеством, исключен- ным из официального культурного оборота. "Параллельный" культурный оборот, протекавший на периферии и в "подполье" "сталинской классики", отличался дифференцированностью. Помимо сельского и городского фольклора и "профанной" песенной стихии в нем участвуют и продукты "высокой" культуры, изгнанные из официального пространства (в основном книги). Государственные библиотеки были стерилизованы, архивы надежно закрыты, но домашние библиотеки интеллигентов, "старых большевиков" и "потомственных горожан" служили убежищем для книг, изданных до революции и в первые после- революционные годы. Эти книги были активно включены в культурный обиход, хотя официально их как бы не существовало. Наряду с тщательно отобранной классикой,

61 

тиражировавшейся аппаратом  официальной культуры, домашние библиотеки удовлетворяли культурные запросы, вытесненные на периферию. В отличие  от "профанной" фольклорной или  песенной стихии, "явочным порядком" обретавшей возможность общественной презентации ( на улице, в ресторанах и пивных, во время застолий), социальная среда, пропитанная "запретными" продуктами "высокой" культуры, была обречена на социальное молчание. Она  была лишена будущего в официальной  культуре и должна была умереть, "не оставив потомства". Но сталинская "монокультура" рухнула раньше, чем закончился естественный жиз- ненный цикл "потаенной культуры". Тогда  стало ясно, что вынужденное молчание не означало отсутствия слов. Особенности  генезиса и способа существования  лишали классическую версию советской  культуры будущего. Низкая по историческим меркам жизнеспособность культуры, реконструированной тоталитаризмом, была обусловлена несколькими  причинами. Во-первых, мировоззренческая  система, положенная в основу новой  культуры, не была предназначена для  того, чтобы отвечать на "вечные", "экзистенциальные" воп- росы ("о  смысле жизни", "жизни и смерти", "добре и зле", о соотношении "прекрас- ного" и "благого"). Никакой серьезный диалог с тотальной идеологией невозможен. Каждый из членов официальной галереи культурных героев ( и литературный Павел Корчагин, и кинематографический Василий Иванович Чапаев) имел какие-то зачатки жизненной философии и свои варианты ответов на вечные вопросы. Но эти ответы были весьма бедными и короткими, привязанными к конкретным жизненным ситуа- циям, как правило, из эпохи "героического времени", когда происходило становление коммунистического тоталитарного режима. Диалогические жанры (вместе с интел- лектуальной рефлексией) не поощрялись. Классическая версия советской культуры располагала определенным набором "жизненных рецепторов", но была неспособна вырабатывать адекватные ответы, сталкиваясь с новыми вопросами. Во-вторых, глубоко архаическим был способ усвоения и последующего существо- вания "сакрального ядра" культуры. Активный жизненный цикл ценностей, усвоен- ных внедиалогическим способом, ограничен рамками поколения, прошедшего через травматические переживания. Ценности, усваиваемые таким образом, плохо переда- ются от одного поколения к другому. Включение их в обычную систему социализации сопровождается омертвлением и утратой притягательности. Внедиалогический способ усвоения и существования официальных ценностей создавал внутреннее препятствие для развития классической версии советской культуры на собственной основе. В-третьих, культура с предельно расширенным сакральным ядром ощущается как "тяжесть" в обществе, и в этом заключается еще одна ее слабость. "Люди не вы- держивают постоянного упоения священным... и ищут мирское пространство - чтобы расслабиться. ...Везде и всюду разлитая святость - слишком тяжелая ноша для этого мира" [10, с. 49, 51]. Противоречие между "сакральной" идеологией и "секулярным" обществом, кото- рому было отказано в праве на полноценную культуру, стало главной движущей силой культурной трансформации в "позднем" советском обществе. Постоянное соприкосновение с обширной периферией, преследуемой и презираемой официальной культурой, послужило основным инструментом ее трансформации. Исходные секулярные основы культуры и общества задали естественные огра- ничения расширенному воспроизводству сакрального ядра. Вытеснение рациональных ценностей подрывало системы жизнеобеспечения и безопасности, поскольку эконо- мика, силовые структуры и жизненный уклад коммунистического режима опирались на знания и технологии современного (рационального) типа. На новой социальной основе культура начала постепенно возвращаться к состоянию, предшествовавшему "сквозной" сакрализации. Демонтаж классической версии советской культуры сопро- вождался сближением с более современными и рационалистическими компонентами культуры.

62

Произошло расширение спектра  ценностей, санкционированных официальной  идеологией. Как нечто вполне реальное, а не символическое, в официальной  идео- логии появились ценности "благосостояния". Отказ от "сверхсакрализации" прервал тенденцию вытеснения ценностей  рациональности на периферию. В официальной  культуре и идеологии повысился  статус специальных знаний и компетенции. Научно-технические, культурные и спортивные достижения (космос, балет, позд- нее - фигурное катание), давшие коммунистическому  режиму новые ресурсы общест- венного  престижа и политической легитимности, измерялись уже не только и не столько  внутренней, сколько международной  меркой и "требованиями времени" и только после этого зачислялись  в разряд достижений. "Современность" и соответ- ствие "мировому уровню" становятся официальным критерием  оценки и способом обретения статуса "ценности". Секуляризация сопровождалась снижением потенциала агрессивности  коммунисти- ческой идеологии. Идеологическое насилие внутри страны и идеологическая угроза, обращенная во внешний мир, были ограничены. "Знаковыми" стали  отказ от "дикта- туры пролетариата" в пользу "общенародного государства" и переориентация на "мирное сосуществование" с Западом. Советская культура была также выведена из состояния внутренней изоляции. Началось возвращение в культурный оборот общест- ва ранее изъятых ценностей (к читателям вернулись Ф. Достоевский, И. Бунин, С. Есенин). Модернизация способствовала преодолению "профанного" статуса элементов куль- туры, лишенных прямых связей с "сакральным ядром". "Лирический взрыв" середины 50-х годов породил феномен новой советской культуры, с которым связаны новые имена и новые подходы в поэзии, прозе, кинематографии, театре, музыке. В культуре была восстановлена ценность человеческой жизни, личности и ее чувств, пере- живаний. В литературе и кинематографии сложилось целое направление, ориентиро- ванное на "смягчение нравов". Прозвучали первые разрозненные и пока негромкие вызовы официозной патриархальной морали (кинокартины С. Ростоцкого "Дело было в Пенькове", "А если это любовь?").

Ранние формы культурно-идеологической дифференциации Идеологическое обновление подтолкнуло культурную и политическую дифферен- циацию советского общества. Формой организации противостоящих культурных полюсов стали "литературно-журнальные партии". Противостояние "Нового мира" и "Октября" послужило  первой линией открытой культурной дифференциации, полу- чившей широкий публичный резонанс. Возник феномен интеллигентов-"шестидесят- ников", ориентированных на продолжение  модернизации, но не выходящих за границы  достаточно широко понимаемой социалистической идеологии. Началась открытая борьба группировок, протекавшая в форме литературной полемики. Впос- ледствии состав противостоящих культурных полюсов расширился и  усложнился. Модернизация преобразовала  прежнюю зону профанных значений в "новую периферию" советской  культуры. Между официальной культурой  и зоной профанных ценностей  возникло "промежуточное" культурное пространство, которое вобрало в  себя ценности, частично преодолевшие свой неполноценный статус. Оказавшись в незапрещенной, но внеинституциональной среде, "новая периферия" сложилась  в особую систему неформального  культурного творчества, со своими звездами, ценителями и центрами. Со временем часть "новой периферии" обретает ограниченную возможность  общественной репрезентации (площадь  Маяковского, Политехнический музей, затем - журнал "Юность", театр "Современник", Театр на Таганке, радиостанции "Маяк" и "Юность"). В отличие от корпоративно организо- ванной официальной культуры "новая периферия" была непосредственно  погружена в повседневность. Ранние формы открытой дифференциации, казалось, подтверждали тезис о