Карибский кризис

Контрольная работа на тему:

Карибский кризис 
 
 
 
 
 
 
 

Работу  выполнила:

студентка 5 курса

 исторического  факультета

Денисова  Е.В 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

      2012

   После карибского ракетного кризиса 1962 года прошло уже почти 50 лет, а он по-прежнему остается предметом дискуссий и углубленного изучения учеными — от историков до психологов, а также политиками, дипломатами и военными. В США уже изданы десятки книг об этом кризисе и пишутся все новые, да и в нашей стране о нем написано и наговорено немало, нередко противоречивого.¹

   Что же собой представляли события Карибского кризиса?

В годы существования “холодной войны” велась острая и непримиримая борьба. Даже во время равновесия ракетно-ядерных вооружений, шла скрытая от мировой общественности интенсивная работа по опережению противоположного лагеря в развитии наступательного ракетно-ядерного потенциала.

     «Холодная война» не привела к прямому столкновению вооруженных сил противостоящих друг другу военно-политических блоков или разрыву дипломатических  отношений. Однако временами она  ставила мир на грань глобальной катастрофы.

     Одним из таких конфликтов стал Карибский (Кубинский) кризис – резкое обострение отношений между СССР и США  во второй половине 1962, поставившее  мир перед угрозой ядерной  войны. 
 

Почему все таки возник кризис?

   Принято считать, что единственной причиной возникновения в октябре 1962 года карибского кризиса было размещение на Кубе советских ракет средней  дальности, способных нести ядерные  боеголовки и поражать территорию Соединенных  Штатов. Но самоочевидность на первый взгляд этой причины является только кажущейся. В действительности же была и вторая, причем со всех точек зрения не менее, а пожалуй, даже более важная причина кризиса — то, что размещение советских ракет на Кубе было сочтено президентом Кеннеди и его командой неприемлемым для Соединенных Штатов.

     Правомерность такой постановки  вопроса признают сейчас и  серьезные американские ученые. Так, в упомянутой книге Дж. Блайта и Д. Уэлча мы читаем: «Решение Хрущева разместить ракеты на Кубе было лишь половиной причины случившегося в октябре 1962 года кризиса. Второй ее половиной было нежелание администрации Кеннеди смириться с ними».

   Соответственно, наряду с вопросом о том, какими мотивами руководствовались в Москве при принятии решения о размещении ракет на Кубе возникает и вопрос, а почему, собственно, в Вашингтоне было сочтено их размещение там неприемлемым, хотя аналогичные по дальности американские ракеты находились к тому времени в Турции, Италии и Англии?

   Ведь  с международно-правовой точки зрения ничто не препятствовало Советскому Союзу и Кубе осуществить этот шаг по взаимной договоренности. Понимание  этого присутствовало в рассуждениях Кеннеди и его соратников с  самого начала, что нашло отражение, в частности, в протоколе первого  заседания Исполкома СНБ 16 октября 1961 года. Показательно в этом смысле и то, что еще раньше Кеннеди  забраковал первоначальный проект его  заявления от 4 сентября, поскольку  в нем в качестве правового  обоснования для возражений против наращивания советских поставок оружия на Кубу упоминалась «доктрина  Монро». «Какого черта про это?»  — бросил он. И действительно, во-первых, эта доктрина как односторонняя  декларация не имела международно-правовой силы. Во-вторых, изначальный смысл  доктрины, выдвинутой президентом Монро  в 1823 году, состоял в провозглашении принципа взаимного невмешательства  стран Нового и Старого Света  в дела друг друга. Поскольку, однако, сами США давно отступили от этого  принципа в своих отношениях со Старым Светом, они тем более не могли  рассчитывать на уважение «доктрины  Монро» со стороны других государств.

   Итак, юридических оснований возражать  против размещения советских ракет  на Кубе у США не было. Ближайший  помощник президента Тед Соренсен позже прямо говорил: в Белом доме осознавали, что «юридически Советы имели полное право сделать то, что они делали, при наличии согласия кубинского правительства».

   Не  было у США и морально-политических оснований возражать против самого факта размещения Советским Союзом своих ракет вблизи их территории, учитывая предшествовавшие аналогичные  действия самих США. Это тоже хорошо осознавал Кеннеди. По словам того же Соренсена, президент был серьезно озабочен тем, что в мире скажут: «А какая разница между советскими ракетами на расстоянии 90 миль от Флориды и американскими ракетами в Турции, прямо у порога Советского Союза?»

   Далее, при наличии существенно отличающихся мнений среди лиц, входивших в  состав Исполкома СНБ, относительно военной значимости появления советских  ракет на Кубе большинство, включая  президента и министра обороны, как  видно из документов, не усматривали  в этом чисто военной опасности. При имевшихся в то время у  США 5 тысячах единиц ядерного оружия, обеспеченных средствами доставки, против 300 единиц у СССР добавление к советскому ядерному арсеналу 40 ракет на Кубе не могло всерьез рассматриваться  как сколько-нибудь существенное изменение  соотношения сил. К тому же никто  из входивших в состав Исполкома  СНБ, даже те, кто склонен был переоценивать  военное значение этого факта, ни в какой момент не считали —  и это тоже видно из документов и устных свидетельств, — что СССР замышлял нанесение первого удара по США после размещения ракет на Кубе. Исключалась такая возможность даже со скидкой на непредсказуемость Хрущева. «Никто из нас, — говорил Соренсен, — никогда не предполагал первого ядерного удара со стороны Советского Союза, как и мы не собирались наносить его».

   И при этом, как явствует из преданных  гласности документов и устных свидетельств американских участников кризиса, было немыслимо смириться с тем, чтобы советские ракеты оставались на Кубе. Такой вариант фактически даже не обсуждался. Для всех них это было нечто само собой разумеющееся —не нуждающейся в обосновании.

   Судя  по всему, решающее значение здесь имел психологический фактор. Если для Советского Союза враждебное окружение, а после Второй мировой войны и наличие ядерного оружия у его порога стали хотя и малоприятным, но уже привычным состоянием, то Соединенные Штаты — и правительство, и народ — впервые в своей истории оказались в положении, когда у них под боком находилось бы оружие, способное поразить территорию их страны; к тому же речь шла о ракетах с ядерными боеголовками.

   Воздействие этого психологического фактора  на Кеннеди и его команду, безусловно, было значительно усилено тем, что  размещение Советским Союзом ракет  на Кубе осуществлялось не в открытую, как это делали в аналогичных  случаях США, а тайно. Более того, не просто без огласки, но с принятием мер дезинформационного характера, вплоть до прямого обмана, что не могло, когда обман раскрылся, не восприниматься как свидетельство наличия в этих действиях какого-то злонамеренного умысла. Для президента эта ситуация оказалась тем более невыносимой потому, что он сам и его ближайшие помощники, будучи введены в заблуждение советской стороной, до последней минуты невольно обманывали американский народ, отрицая наличие советских ракет на Кубе, как это сделал, например, в своем выступлении по телевидению М. Банди 14 октября — в тот самый день, когда в результате полета У-2 над Кубой были зафиксированы бесспорные свидетельства строительства там ракетных баз, но данные аэрофотосъемки не были еще доставлены в Вашингтон и обработаны.

   В свете всего этого, не кажется непонятной та реакция, которая последовала со стороны Кеннеди после обнаружения ракет. В то же время представляется правдоподобным и важным для понимания генезиса карибского кризиса высказанное Соренсеном следующее мнение: Кеннеди, заявивший в сентябре 1962 года о неприемлемости для США поставки на Кубу наступательных видов оружия, включая ракеты, исходил именно из того, что СССР в действительности не собирался делать этого, о чем заявляли его руководители. «Я полагаю, — сказал Соренсен, — президент провел линию точно в той точке, за которую, как он думал, Советский Союз не зашел и не зайдет; то есть если бы мы знали, что СССР размещает на Кубе сорок ракет, мы, исходя их этой гипотезы, провели бы линию на ста ракетах и с большими фанфарами заявили бы, что абсолютно не потерпим присутствия на Кубе больше ста ракет. Я говорю так, будучи глубоко убежден в том, что это было бы актом благоразумия, а не слабости».

   Не  все коллеги Соренсена согласны с подобным его предположением, но я думаю, что он, пользовавшийся репутацией alter ego (второе я) президента Кеннеди, близок к истине. Косвенное подтверждение его правоты усматривается в том, что незадолго до кризиса, 13 сентября, Кеннеди, отвечая на один из вопросов на пресс-конференции, заявил, что если Куба когда-либо «станет для Советского Союза военной базой со значительным наступательным потенциалом, то наша страна сделает все, что потребуется, чтобы обеспечить свою собственную безопасность и безопасность своих союзников». Стало быть, в принципе президент считал допустимым появление на Кубе какого-то количества оружия, относимого им к категории наступательного. Отзвуки этой мысли улавливались и в выступлении Кеннеди 22 октября, когда он, объявив об обнаружении советских ракет на Кубе, сделал особый упор на теме обмана со стороны советского руководства, клятвенно заверявшего в отсутствии у него намерения да и необходимости размещать свои ракеты где-либо вне пределов СССР, в частности конкретно на Кубе.

   Таким образом, неизбежность той реакции  со стороны Кеннеди, с которой  столкнулся Хрущев, когда на Кубе были обнаружены тайно поставлявшиеся туда советские ракеты средней дальности, на мой взгляд, обусловливалась главным образом тем, что Хрущев совершенно не принял во внимание психологический фактор, сыгравший определяющую роль в такой реакции.

   В свою очередь, это упущение объясняется  тем, что Хрущеву вообще было свойственно, особенно в последние годы его  пребывания у власти, пренебрежительное  отношение к экспертным знаниям  и к мнениям людей, которые  располагали такими знаниями и имели  свое мнение. Сейчас известно, что он проигнорировал и имевшиеся у  А. И. Микояна сомнения насчет разумности размещения ракет на Кубе, и высказанную  А. А. Громыко уверенность в том, что такой шаг вызовет «политический  взрыв» в Вашингтоне. Известно и  то, что Хрущев не прислушался к  мнению кубинских руководителей, которые, лучше него понимая психологию американцев, предлагали не делать тайны из намерений разместить ракеты на Кубе. Я уж не говорю о том, что никто не удосужился поинтересоваться мнением советского посла в США (или хотя бы заранее поставить его в известность). Будь это сделано, смею думать, что посольство довольно точно предсказало бы реакцию Вашингтона на планировавшееся размещение ракет и особенно на то, каким обманным образом это предполагалось делать.

Чем же руководствовался Хрущев?

   Относительно  мотивов, которыми руководствовался Хрущев, решая разместить на Кубе советские  ракеты средней дальности, и по сей день нет единого мнения среди как участников карибского кризиса, так и его исследователей. Т. Соренсен, например, откровенно сказал: «Вот единственный честный ответ, который я могу дать: «Я не знаю этого сейчас и не знал тогда». Никто из нас не знал. Мы могли только гадать о том, к чему стремится Хрущев». То, что Кеннеди и его команда действительно не могли найти рационального объяснения того, зачем и почему Хрущев пошел на такой шаг, хорошо видно и из опубликованных документов Белого дома, относящихся к дням карибского кризиса.

   Тем, что действия Москвы в данном случае не поддавались рациональному объяснению, оправдывали впоследствии свои просчеты и руководители американских разведывательных служб. Все они считали невероятным размещение советских ядерных ракет на Кубе, поскольку это противоречило советской политике на размещения ядерного оружия вне пределов СССР и поскольку Москва, как они полагали, не могла не осознавать риска ответных действий со стороны США в условиях существовавшего в ту пору многократного превосходства США над Россией в ядерных вооружениях, достигающих территории друг друга. В очередной раз подобное заключение было представлено президенту Кеннеди Советом США по разведке 19 сентября 1962 года, то есть спустя четыре дня после тайной поставки на Кубу первых ракет СС-4.

   После того как размещение советских ракет  на Кубе стало свершившимся фактом, американские политики и ученые утверждали, что главным, если не единственным, мотивом Хрущева было стремление несколько подправить таким образом  в пользу СССР стратегический баланс. Заявление Хрущева, что ракеты были доставлены на Кубу только для того, чтобы удержать США от нового вторжения  на остров, практически все в США  считали «смехотворным», тем более  что США, дескать, и не собирались вторгаться на Кубу.

   Однако  с течением времени, особенно когда  у американских участников кризиса  и ученых появились контакты с  советскими и кубинскими представителями, стала наблюдаться определенная эволюция в их оценках мотивов  советского лидера. Правда, общение  американских ученых, скажем, с Ф. Бурлацким, не располагавшим фактическими знаниями по данному вопросу, но любившим пофантазировать, вряд ли помогало им в поисках истины. Так, высказывая мнение, что при принятии решения о размещении ракет на Кубе главным был не кубинский, а  стратегический мотив, Бурлацкий в  подтверждение этого поведал, будто  идея такого размещения была подброшена Хрущеву министром обороны Малиновским  во время их прогулки по берегу Черного  моря то ли в Крыму, то ли в Болгарии.

   Между тем, по-моему, нет никаких оснований  подозревать Хрущева в присвоении чужой идеи, когда он говорит в  своих воспоминаниях, что мысль  о размещении ракет на Кубе зародилась в его собственной голове. Это  подтверждает в своих воспоминаниях  О. А. Трояновский, бывший в то время  помощником Хрущева по внешнеполитическим вопросам. Малиновский же лишь поддержал  инициативу Хрущева, причем, насколько  мне известно, не без колебаний, в  отличие от Бирюзова, тогдашнего главнокомандующего Ракетными силами стратегического  назначения, который подхватил ее с энтузиазмом.