Искуство «звериного стиля» кочевников раннего железного века. Ташковская культура.

Факты повышенной концентрации ташковских комплексов на незначительной площади  приустьевого участка р. Ук и весьма слабая репрезентативность объектов в  пределах основной части долины представляются, по меньшей мере, странными. В поисках  причины, обусловившей подобную локализацию  поселений раннего бронзового века, логично обратиться к данным палеогеографии. Согласно выводам Н. Е. Рябогиной, к  финалу эпохи энеолита ландшафты  Ингальской долины претерпевают серьезные  изменения, характер растительности, определяющий своеобразие территории, сопоставим с южным вариантом лесостепи. Общее количество древесной растительности, представленной преимущественно березой, не превышает 20–25 %. Открытые остепненные  пространства Ингальской долины в рассматриваемую  эпоху должны были благоприятствовать развитию производящего хозяйства  животноводческой направленности. Однако система жизнеобеспечения ташковских общин, как наглядно показывают данные палеозоологии, базировалась на отраслях присваивающей экономики с полным доминированием охоты. Среди пищевых  остатков с площадей северных памятников ташковской культуры (Ук-3, Иска-3) доминируют кости диких животных, представленных лосем и даже северным оленем. Полное господство подобных тафонокомплексов на поселении Ук-3 в Ингальской долине позволяет сделать несколько  интересных предположений.

Вероятно, система жизнеобеспечения ташковских общин, базирующаяся на охоте  на лесных животных, для нормального  развития сообществ которых необходимы значительные площади, занятые лесной растительностью, не могла функционировать  в условиях тотальной аридизации и остепнения территории. Следовательно, правомерна постановка вопроса о  локальности накопления спорово-пыльцевых  спектров, что неоднократно отмечалось в литературе. К сожалению, палинологические изыскания проводились исключительно  в центральной части Ингальской до-лины. Данных с правобережья р. Тобола — территории распространения интразональных ленточных боров — нет. Однако, учитывая факты массового нахождения костных остатков лесных животных на поселении Ук-3, можно предположить, что во время функционирования поселка  его окрестности были покрыты  лесами, вероятно более разреженными и осветленными, чем в современности.

Общий состав древесной растительности, отражающий условия финала энеолита и раннего бронзового века, не превышающей 20–25 %, вероятно, иллюстрирует развитие лесов и березовых колков на останцах первой надпойменной террасы и коренной террасе левого берега р. Исети. Наиболее логичным и оправданным выглядит предположение о том, что лесная растительность в эпоху функционирования ташковских комплексов была распространена на тех же участках поверхности, что  и в современности. Однако, судя по всему, лесные массивы были представлены более осветленными и разреженными лесами с незначительным участием хвойных  пород. Вероятно, все известные ташковские поселения Ингальской долины были приурочены к заселенным территориям, что, на наш  взгляд, еще раз подтверждает тезис  о присваивающем характере экономики.

Принцип локализации ташковских поселков, по всей вероятности, обусловлен особенностями  системы жизнеобеспечения носителей  традиции. Однако не совсем понятным остается факт слабого использования ташковцами правобережной поймы р. Исети  и широкой правобережной поймы  р. Тобола, в ландшафтах которых фиксируются  многочисленные останцы, занятые лесными  массивами.

Для решения данной проблемы логично  обратиться к этнокультурной ситуации в Зауралье рассматриваемого времени. Установлено, что ташковские комплексы  на определенных этапах своего развития (средний и поздний?) сосуществовали с алакульскими. В пользу данного  вывода свидетельствуют материалы  кургана 19 Чистолебяжского могильника, а также факт нахождения андроновской керамики в культурном слое поселения  Андреевское озеро-13.

Полагаем, что проникновение алакульских  коллективов, хозяйство которых  базировалось на мясомолочном скотоводстве андроновского типа, на территорию современной северной лесостепи  стало возможным благодаря прогрессирующему процессу аридизации, сопряженному с  существенным остепнением территории. Наиболее благоприятными территориями Ингальской долины, позволяющими вести  эффективное животноводческое хозяйство, являлись широкая правобережная  пойма р. Исети и участок правобережной  поймы р. Тобола, расположенный к  северу от г. Заводоуковска. Пространственная локализация алакульских памятников долины не противоречит данному предположению. На рассматриваемых территориях  функционировало абсолютное большинство  алакульских поселков Ингальской долины: Нижнеингальское-3, «82-й километр»  и др. [Матвеева и др., 2003, с. 20–25]. Видимо, не полная вовлеченность в эксплуатацию ташковскими коллективами рассматриваемых  частей Ингальской долины была обусловлена, прежде всего, активным использованием этих территорий алакульскими общинами. Совместное бытование ташковских и  алакульских групп населения  на рассматриваемых площадях неминуемо  вылилось бы в масштабное военное  столкновение. В то же время ландшафты, характеризующие приустьевой участок  р. Ук и правобережье р. Тобола в целом, в силу своей специфики были малопривлекательны для скотоводов-алакульцев, но позволяли  относительно комфортно и безопасно  функционировать ташковским поселениям.

Резюмируя вышеизложенное, отметим, что  яркие особенности расселения ташковских коллективов на территории Ингальской долины, по всей вероятности, обусловлены  как изменившимися природными условиями, так и обострением «военно-политической»  ситуации в связи с проникновением алакульских групп. Не исключено, что  немногочисленные ташковские поселения, зафиксированные на площади правобережной  поймы р. Исети, отражают кратковременные, сезонные посещения данных мест, в  то же время вероятна возможность  их датировки доандроновским периодом. Учитывая относительно недолгое бытование  ташковской традиции, предложенная версия достаточно логично и правомерно объясняет специфику этнокультурной и ландшафтно-климатической ситуации.

2.1 Поселение Ташково  2

В настоящее время благодаря  открытиям екатеринбургского археолога  В.Т. Ковалевой (Юровской) установлено, что древние аборигены Западной Сибири на рубеже III-II тысячелетий до н.э. применяли при сооружении своих  первокрепостей и другой, более рациональный вид архитектурно-строительного  и планировочного решения. Оказалось, что ранние первогорода Сибири представляли собой округлые укрепления, огороженные  наземными деревянными "жилыми стенами".

Это обнаружено раскопками В.Т. Ковалевой  на поселении Ташково II на р. Исети, левом притоке Тобола в 1984-1986 гг. Памятник относится к самому началу бронзового века. Дата его существования, полученная методом радиоуглеродного анализа, – 1830 г. до н.э. Вскоре выявилось, что в долине Тобола располагалась  целая ташковская культура с аналогичными деревянными крепостями, имевшими концентрическую  планировку. Три из них расположены  на левом берегу и одна на правобережье Тобола.

Первогород или, точнее, "зародыш" города, Ташково II состоял из одиннадцати  бревенчатых жилых домов подквадратной  формы площадью от 28 до 47,5 кв.м каждый. Все срубы были опущены в котлованы  глубиной до 0,4-0,5 м. Крыши домов были, скорее всего, двускатными. Все жилища стояли, приткнувшись друг к другу, образуя овал, вытянувшийся с юга  на север. Простенки между постройками, как указывает автор раскопок, дополнительно укреплялись завалом  из коротких бревен. "Тогда поселение  превращалось в своеобразную деревянную крепость с жилыми стенами, что технически было вполне возможно, хотя для сооружения такого поселения и требовались  усилия большого коллектива", – справедливо  заключает В.Т. Ковалева.

Существенно, что в замкнутом "зародыше города" Ташково II внутри крепостцы, близко от входа, находилось еще одно, двенадцатое (по авторскому счету № 4) деревянное "жилище". С нашей  точки зрения (основанной на вышеизложенных представлениях ученых относительно верований  и мировоззрения человека в период перехода от присваивающего к производящему  хозяйству), единственная постройка, расположенная  внутри сакрального пространства, должна быть храмом. Вход в первогород расположен с северо-западной стороны потому, что здесь проходила самая  прямая и короткая дорога к храму.

Культовое здание отличалось от остальных  жилищ внутренним устройством. Если в каждом из одиннадцати жилищ  находился один очаг, то в святилище  их обнаружено сразу три. Малый (южный) очаг, очевидно, бытовой, предназначался для обслуживающего храм "жреца", а два больших являлись жертвенными  кострищами: восточное – для встречи  восходящего Солнца и западное (с  запасом древесного угля вдоль стены) – для встречи восходящей Луны. От восточного очага в юго-восточный  угол отходит большая, глубокая жертвенная яма (2,4 х 1,3 х 0,8 м). В яме обнаружены обломки сосудов для жертвенной пищи и возлияний, принесенные в  дар богам кусочки кремневых  и глиняных орудий охоты, рыболовства, а также осколки медеплавильного  тигля¹³.

Очевидно, что ранние сибирские  первогорода с планировкой, подобной классическому поселку Ташково II, имели собственные храмы Огня, олицетворявшего Солнечное и  Лунное божества. Остается присоединиться к предположению В.Т. Ковалевой, что "поселение Ташково II было построено  по заранее сделанному проекту", что в числе жителей поселения  имелись жрецы, что обитатели  центрального дома "были хранителями  священного огня" и что "ташковские комплексы значительно древнее  синташтинских".

Следует также принять во внимание, что в предшествующее энеолитическое время в долине Тобола уже существовали святилища округлой формы, замкнутые  кольцевыми рвами, по дну и борт; которых располагались деревянные столбы-колонны и кострища. Исследователи  считают, что это святилища, связанные  с астральными культами.

Анализируя эти факты, полученные при раскопках древних памятников, археологи сознают, что сами вещественные источники не говорят, поэтому некорректно  заключать, что бревенчатые поселки  ташковской культуры, существовавшие четыре тысячи лет том; назад, оставлены "пришлым степным (ираноязычным) населением". Между тем полученные данные не оставляют сомнений в нормальном прогрессивном развитии коренного  населения Сибири в древности, в  наличии периодического идеологического  и материального воздействия  развитых южных центров на северные земли. Есть основания думать, что  и сибирские племена и народности в свою очередь пускались в  далекие переселения в южные  страны.

В последние годы новые открытия археологов все более убеждают многих исследователей во мнении, что Южное  Зауралье и Западную Сибирь можно  отнести к числу вероятных  центров, где на самом пороге бронзового века занялась заря такой крупной  религиозной системы Древнего мира, как зороастризм.

Это возвращает сибирскую археологию и ее историю к проблеме происхождения  ариев и их древней культуры.

Следует вспомнить, что о "городищах  с жилыми стенами" первым заговорил 50 лет назад С.П. Толстов, ссылаясь на Авесту и имея в виду руины  больших городов Хорезма, относившихся, по его мнению, к "ахеменидскому  периоду". Последующие раскопки хорезмийских городищ не подтвердили, правда, первоначальных предположений этого ученого.

Однако если деревянные "городища с жилыми стенами" действительно  связаны с древними ариями, то средой их обитания вполне могли быть как  раз зауральские, сибирские земли  в междуречье Урала, текущего на юг, и Тобола, устремленного на север¹⁹. Факты показывают, что деревянные города с наземными жилыми стенами вообще характерны для Сибири с ее необозримыми лесными и таежными пространствами. И едва ли этот тип крепостной архитектуры может быть строго связан с каким-либо конкретным временем, этносом или языком аборигенного населения.

Приведем лишь один пример: подобные фортификационные сооружения с успехом  использовались сибирскими татарами, входившими в XVI в. в войско хана Кучума. Об этом сообщают русские документы  того времени. Так, о крепости кучумовского царевича Алея сказано в грамоте  царя Федора Ивановича от 1595 г.: "Алей де собрал Оялымские волости татар 150 человек и отвел их вверх  по Иртышу на Черной остров, и тут  де и они на Черном острову поставили  городок и в том городке  зимуют". А вот как описан один из таких городов в документе  от начала 1601 г.: "А поставлены де у них избы рублены в стену  кругом, по смете де изб с полчетверта-десять; да у них же де, господине, обдернуто  около изб телегами кочевными  большими для крепости от приходов" врагов²⁰.

"Полчетверта-десять" в записи XVI-XVII вв. по современному счету  есть цифра 35. Итак, круглая жилая  стена татарской крепости была  составлена из тридцати пяти  вплотную срубленных из бревен  жилых изб. В каждой из них  обитало по 4-5 воинов.

Таким образом, становится очевидным, что в Сибири на протяжении свыше 3600 лет, соединяя собой эпохи бронзового, раннего и позднего железного  веков, сосуществовали параллельно  три основных вида фортификационных сооружений, которые иногда перерастали  в города. Это мысовские крепости с дополнительными сооружениями из валов, рвов и деревянных палисадов, во-первых; сильно укрепленные семейные форты охотников, во-вторых; и деревянные, округлые первогорода с жилыми стенами, в-третьих. Последние из-за почти  полного исчезновения со временем деревянных конструкций нелегко обнаруживаются археологами, но их существования в  прошлом нельзя недооценивать, как  нельзя и забывать эту категорию  памятников. Их следует разыскивать  и изучать.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

План поселения Ташково II

 

Список литературы.

1. Королькова Е. Ф. Звериный стиль Евразии. Искусство племен Нижнего Поволжья и Южного Приуралья в скифскую эпоху (VII—IV вв. до н. э.). Проблемы стиля и этнокультурной принадлежности. — СПб.: Петербургское Востоковедение, 2006. — 272 с.
2. Ковалева В. Т. Взаимодействие культур и этносов по материалам археологии: Поселение Ташково 2. Екатеринбург: УрГУ, 1997. 131.
3. Археология: Учебник / Под редакцией академика РАН В. Л. Янина. – М,:     Изд- во Моск. ун-та, 2006. – 608с.
4. 3. Мартынов А.И., Шер Я.А. Методы археологического исследования. М., 1989
5. 4. Шер Я.А., Колчин Б.А. Статистико-комбинаторные методы в археологии. М., 1970
6. Клейн Л.С. Археологический источник. Л., 1978