Голлисты на рубеже XX-XXI вв

Французский ежегодник 2003. М., 2003.

В сентябре 2002 г. голлизм как автономное политическое течение прекратил свое существование. Партия Объединение в поддержку республики (ОПР), декларировавшая свою приверженность его идеалам, объявила о самороспуске. Это произошло после того, как Жак Ширак, много лет возглавлявший ОПР, был переизбран на пост президента страны, и правый блок получил абсолютное большинство мест в Национальном собрании. Руководству правых удалось осуществить свою давнюю мечту – объединить политические формирования правого толка в единую партию «центра и правого центра». В новую политическую организацию – Союз за народное движение (СНД) вошли ОПР, Либеральная Демократия (ЛД), большая часть Союза за Французскую Демократию (СФД) и мелкие правые группировки. Каким же образом стало возможным объединение ранее конкурировавших друг с другом правых партий?

ОСОБЕННОСТИ ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ

ЖИЗНИ ПОСЛЕДНИХ ДЕСЯТИЛЕТИЙ ХХ в.

Политическая  система Франции издавна имела  двухполюсной характер. В стране традиционно  противостояли друг другу два  блока - «левый» и «правый», предлагавшие конкурирующие модели общественного устройства. Корни этого размежевания уходят во времена Французской революции XVIII в. Ныне левые представлены социалистами (Французская социалистическая партия – ФСП), коммунистами (Французская коммунистическая партия – ФКП) и организациями экологистов, левых радикалов и крайне левыми, а правые – правоцентристскими партиями (СФД, ЛД, ОПР), мелкими правыми группировками и крайне правыми (Национальный фронт – НФ).

В 1970-е  – начале 1980-х годов поляризация  политической жизни достигла апогея. Политические дискуссии шли, прежде всего, вокруг вопроса о роли государства  в экономике. Правые настаивали на сокращении государственного вмешательства, левые  же считали, что именно государство  должно быть главным регулятором  экономического и социального развития. Кроме того, если правым всегда была свойственна приверженность традиционным ценностям, иерархическому устройству общества, порядку, дисциплине, то левые  больше ориентировались на «свободу»  и «автономию личности».

Ключевую  роль в поляризации политической жизни сыграла мажоритарная избирательная  система, введенная в 1958 г. и для президентских, и для парламентских, и для муниципальных выборов. Мажоритарная избирательная система с двумя турами голосования обеспечивала завышенное представительство победившей на выборах коалиции партий, а внутри этой коалиции – партии, получившей больше голосов, чем ее партнеры. Координация избирательной стратегии партиями, входившими в один блок, как правило, приводила к тому, что во втором туре оставались два кандидата, представлявших соперничающие блоки. Если в первом туре избиратель голосовал за определенную партию, то во втором – поддерживал коалицию в целом.

В 1980-х  – 1990-х годах число партий, их идеологическая специфика и политический вес претерпели значительные изменения. Одной из главных причин перемен  в политической жизни страны стал кризис левых идеологий. После провала  «левого эксперимента» по строительству  «самобытной общественной модели», который проводила пришедшая  в 1981 г. к власти ФСП во главе с Ф. Миттераном, стало очевидно, что доминировавшие среди левых в послевоенный период идеи этатизма (вера в ведущую роль государства во всех сферах жизни общества, приоритет коллективистских ценностей над индивидуальными, эгалитаризм) остались в прошлом. Приспосабливаясь к реалиям социально-экономического развития и отметая устаревшие идейные догмы, ФСП сместилась вправо и начала осуществлять политику, близкую к той, что проводили неоконсерваторы в других странах Запада. Социалисты пересмотрели прежнюю стратегию «разрыва с капитализмом» и признали его способность к саморазвитию и совершенствованию. Вследствие идеологического поправения ФСП ценностные установки основных идейно-политических блоков сблизились и более не содержат взаимоисключающих социально-экономических концепций. Упадок левой политической традиции выразился и в резком падении влияния главного вдохновителя классовых столкновений – коммунистической партии.

В 1990-е  годы правящие круги Франции столкнулись  с необходимостью соблюдать определенные экономические параметры, чтобы  иметь возможность участвовать  в европейской интеграции. В связи  с процессами глобализации национальное государство все больше лишалось рычагов контроля над экономическими процессами, движением капиталов, информационных потоков и рабочей силы. Рамки  для маневра в социально-экономической  политике сузились. Значительно уменьшилась  амплитуда колебаний политического  курса в зависимости от идейных  установок партии или коалиции, находящейся  у власти. Так, в 1997 г. кабинет, возглавлявшийся социалистом Лионелем Жоспеном, продолжил политику правых в области приватизации, названной, правда, «открытием капитала». Между тем дилемма приватизация / национализация была в 1980-е годы яблоком раздора между правыми и левыми. Теперь же правительство ФСП придало процессу приватизации еще больший размах, чем правые кабинеты.

В настоящее  время обычной является практика «сосуществования», когда президент  после поражения своей партии или коалиции на парламентских выборах  передает большую часть внутриполитических полномочий премьер-министру, представляющему  противоположный политический блок. Первое «сосуществование» в 1986-1988 гг. между президентом-социалистом Миттераном и представителем правых Шираком было достаточно конфликтным. Так, Миттеран отказался подписать указы о приватизации ряда промышленных и банковских компаний, выражал свое несогласие с отменой обязательного получения согласия трудовой инспекции на увольнение работника, с мерами по реформе гражданского кодекса и высшей школы. Последующие же «сосуществования» президента Миттерана с премьером Э. Балладюром (1993-1995) и президента Ширака с премьером Жоспеном (1997-2002) протекали более спокойно. Ширак поддержал Жоспена в ряде институциональных реформ, для чего ему потребовалось преодолеть сопротивление правого большинства в Сенате. Напротив, критика президентом мероприятий правительства, например, закона о 35 часовой рабочей неделе, носила сдержанный характер.

Вместе  с тем, выработанный в 1980-е годы консенсус  по основным проблемам общественного  развития не устранил противоречий между  правыми и левыми, сохранившими приверженность различным системам ценностей. Традиционными  для левых остались требования уменьшения рабочего времени, повышения оплаты труда, явный акцент на меры по стимулированию потребительского спроса для оживления  производства. Краеугольный же камень платформ правых партий составляло снижение налогов с целью поддержки  предпринимательской деятельности.

В 1990-е  годы большинство французов не видели значительной разницы между политикой  правых и социалистов в том, что  касалось борьбы с безработицей, социальной защиты населения, образования, культуры, защиты прав человека. Так, в марте 1991 г. 57 % избирателей считали, что если бы в 1981 г. президентом был избран кандидат правых партий, то итоги десятилетия были бы такими же[1]. Накануне президентских выборов 2002 г. большинство опрошенных (74 %) не находили больших расхождений между программами основных конкурентов – представителя правых Ширака и социалиста Жоспена.[2] Следует отметить, что существенных разногласий не обнаруживали не только избиратели, но и политические обозреватели и эксперты, которые отмечали явное сходство предложений кандидатов.[3]

Смещение  центра тяжести политической борьбы от основных принципов социально-экономического развития к решению конкретных вопросов привело к тому, что в центре внимания политиков оказались проблемы качества жизни. В партийной борьбе на первый план вышли вопросы, ранее  считавшиеся второстепенными (иммиграция, борьба с преступностью, охрана окружающей среды и др.). Так, в 1980-е годы произошла  институционализация движения экологистов. Из мелкой организации, занимавшейся специфическими проблемами защиты природы, она, благодаря  возросшей поддержке избирателей  на выборах, перешла на положение  полноправного члена левого блока, ее руководители получили министерские посты.

На исходе ХХ в. возникало все больше проблем, при обсуждении которых политические силы группировались независимо от деления на левых и правых. Примером могут служить дебаты по евроинтеграции, заключении и проведении в жизнь маастрихтских соглашений, или дискуссии о необходимости изменения иммиграционного законодательства, сокращении срока правления президента с 7 до 5 лет. Французов все чаще волновали проблемы, на первый взгляд не связанные с политикой: защита окружающей среды, борьба с употреблением наркотиков и со СПИДом. Если в 1979 г. 47 % избирателей полагали, что политические лидеры не занимаются интересующими электорат вопросами, то в 2002 г. эту точку зрения поддерживали уже 74 % французов.[4]

В тоже время политические деятели с  трудом отказывались от стереотипов, сформированных партийной практикой, утверждая, что  их программы не имеют между собой  ничего общего и что политический курс конкурентов – единственная причина всех общественных бед. Разочарование  избирателей в партиях как  организациях, предлагающих глобальный общественный проект, вызвало определенное отчуждение французов от политических движений. Даже многие из тех, кто голосовал  за кандидатов от одного из блоков на выборах, выражали недовольство деятельностью  «своего» блока. Так, при опросе людей, отдавших предпочтение левой коалиции на парламентских выборах 1997 г., о недоверии ей заявили 48 % лиц крайне левых взглядов, 25 % - коммунистов, 21 % - социалистов и 57 % сторонников экологистов.[5]

Деятельность  политических лидеров приобретала  в сознании избирателей все более  негативную окраску. Этому способствовала серия политических скандалов. Обвинения  в присвоении средств из общественных фондов, предъявлявшиеся лицам, занимавшим выборные посты, стали привычным  фактом политической жизни. Под следствием оказались такие видные политики, как, например, бывший председатель Конституционного совета и бывший министр иностранных  дел Р. Дюма, бывший министр экономики кабинета Жоспена Д. Стросс-Канн среди левых; а среди правых – бывший мэр Парижа Ж. Тиберии и руководители Республиканской партии, занимавшие министерские посты в правительства Балладюра (1993-1995). Наибольший размах получили расследования о незаконном финансировании политических партий со стороны коммерческих организаций. Если бы не статус неприкосновенности президента, то и Ширак мог бы быть привлечен к ответственности, как минимум, по четырем делам о злоупотреблениях, имевших место в то время, когда он занимал пост мэра Парижа. Поэтому неудивительно, что, согласно данным опросов, из года в год уменьшалось число избирателей, полагавших, что политические лидеры «в основном честные люди» и что политическая деятельность – «очень почетное» или «почетное» занятие.

В 1980-е  – 1990-е годы неуклонно сокращалось  количество принимавших участие  в выборах. Около 4 млн. французов, т.е. 9 % потенциальных избирателей, вообще не вносило себя в избирательные списки. Неуклонно росло число неправильно заполненных или испорченных бюллетеней. Так, если во втором туре президентских выборов 1981 г. было неправильно заполнено 2,47 % бюллетеней, то на президентских выборах 2002 г. – 5,38 %.[6] Рекордное число неявившихся голосовать было зафиксировано на парламентских выборах 2002 г. – 35,6 %. Особенно высок уровень абсентеизма среди молодежи от 18 до 24 лет – 58 % и от 25 до 34 лет – 54 %.[7]

С разочарованием избирателей в ведущих партиях  связана активизация деятельности и рост результатов на выборах  «периферийных» политических формирований, таких как крайне правый НФ или  крайне левые организации (например, «Рабочая сила» под руководством Арлетт Лагийе), а также консервация  на уровне 6-8 % влияния коммунистов. Практика «сосуществования» привела к тому, что правые и левые «системные» партии начали восприниматься французами как один блок, поэтому недовольные все чаще стали голосовать за экстремистские течения. Отдавая свои голоса организациям, не имевшим шансов на успех в национальном масштабе и не претендовавшим на формирование правительства, избиратели демонстрировали свое недовольство ведущими партиями. Примечательно, например, что подавляющее число избирателей, голосовавших за крайне левых, в действительности, ни о каком революционном преобразовании в стране и не помышляет. Только 14 % голосовавших за Лагийе на президентских выборах 2002 г. выступали за «радикальные изменения» и 10 % - за революционные перемены в обществе.[8] Если в 1986 г. «системные» партии набрали 84,5 % голосов, а периферийные – 15,1 %, то в 1997 г. за первые проголосовало 66,9 % , а за вторые – 33,1 % французов.[9] По данным опросов, именно те избиратели, которые считают, что «демократия функционирует плохо», имеют наибольшую склонность поддерживать на выборах мелкие и экстремистские группировки.

Рост  недоверия к крупным партийно-политическим блокам, расширение влияния мелких и экстремистских организаций усиливали  электоральную мобильность избирателей. Все больше французов делали свой политический выбор накануне или  в день голосования. Если на президентских  выборах 1988 г. только 18 % опрошенных приняли решение накануне или в день голосования, то в 1995 г. – уже 41 %, а на парламентских выборах 1997 г. – 56 %.[10]

Постепенно  размывалась и социальная база политических партий. Корни конфликта между  правыми и левыми уходили в  социальное размежевание между рабочими и государственными служащими, с  одной стороны, и так называемыми  «независимыми производителями», крестьянами, ремесленниками, владельцами собственных  торгово-промышленных предприятий, не работающей по найму интеллигенцией, с другой. Стремительный рост «среднего  класса» и преемственность политики правых и левых привели к тому, что некоторые социальные группы постепенно перестали считать выразителями своих интересов строго определенные политические партии. Так, в начале 1990-х годов, несмотря на сохранение традиционных черт правого электората, в его рядах произошел рост числа молодежи и наемных работников. Результаты Ширака на президентских  выборах 1995 г. дали возможность социологам сделать вывод о появлении нового «электората Ширака», с непривычно высокой для правых долей рабочих, служащих и молодежи. В то же время среди традиционно приверженных правым высших кадров управленцев выросло число сторонников левых. Если на парламентских выборах 1986 г. за левых проголосовали 37 % высших кадров, то в 1997 г. - 52 %.[11] Напротив, ухудшаются показатели левых среди рабочих. На парламентских выборах 2002 г. только 32 % служащих государственного или частного сектора проголосовали за ФСП или ФКП, в то время как 46 % поддержали правых или крайне правых, а из безработных 45 % отдали предпочтение правым и лишь 29 % левым.[12]