Эрнесто Че Гевара как символ эпохи 60-х

  В 90-х ярким событием мирового кино стал выход фильма режиссера Ришарда  Дэндо «Эрнесто Че Гевара».  Он представляет собой повествование от первого лица. В основу которого был положен «Боливийский дневник» Че.

  Дэндо по-своему прочитывает страницы «Боливийского  дневника», который Че Гевара вел  в течение пяти месяцев, рассказывая  о попытке создания в Боливии  очагов революционной борьбы. Пять месяцев раздумий, предчувствия и описание провала.

  Для этого режиссер специально ездил  на Кубу и встретился с двумя оставшимися  в живых партизанами.

  И сейчас, в начале XX века, личность легендарного революционера не перестает волновать многих американских режиссеров: уже снят Уолтером Сэллесом фильм о ранних годах Эрнесто Че Гевары – «Дневники мотоциклиста», основанный на воспоминаниях Че о мотоциклетном пробеге.

  Заинтересовался личностью легендарного революционера  и Стивен Содерберг. Роль самоотверженного героя в фильме исполнит Бениссио дель Торо. Это далеко не полный список кинофильмов, которые находятся в производстве, либо уже сняты… [13, с. 56]

  И в заключение: кажется, что Че воспринял  смерть как элемент борьбы. Самопожертвование составляло для него часть его стратегии. Жизнь Че Гевары начинается войной и войной заканчивается. Все пропитано борьбой с самим собой, человеком, который, по выражению Режи Дебре, сам загнал себя в эту ловушку. [13, с. 57] 

  2.2 Бунтарский символизм. Характер эпохи 
 

  Че стал любимцем кубинского народа, легендой, кумиром молодежи еще при жизни. Имидж Че Гевары соответствует архетипу бунтаря. На протяжении своей «политической» карьеры он всегда шел против устоявшихся норм и правил. После установления нового режима на Кубе  его интересовало революционное движение во всем мире, он стремился быть его главным вдохновителем. Постоянное развитие, постоянное недовольство тем, что уже есть, постоянное желание добиваться чего-то нового – типичные желания бунтаря. Это касается не только его диверсионной, партизанской деятельности: не имея опыта в области государственного управления и экономики, Че Гевара в короткие сроки сумел трансформировать в наилучшую сторону дела во вверенных ему областях, осуществил денежную и промышленную реформы, не смотря на угрозу интервенции и в условиях жестокой американской блокады [1].

  Но  и на этом он не останавливается. «Я официально отказываюсь от своего поста  в руководстве партии, от своего поста министра, от звания команданте, от моего кубинского гражданства. Официально меня ничто больше не связывает с Кубой, кроме лишь связей другого рода, от которых нельзя отказаться так, как я отказываюсь от своих постов».«...Я вновь чувствую своими пятками ребра Росинанта, снова, облачившись в доспехи, я пускаюсь в путь... Многие назовут меня искателем приключений, и это так. Но только я искатель приключений особого рода, из той породы, что рискуют своей шкурой, дабы доказать свою правоту». Слова типичного бунтаря, хотя для многих он был не просто, бунтарь, он был и остается бунтующим героем [1].

  Создание  мифа часто используется в качестве приема для формирования имиджа. Миф. Да же сегодня, по прошествии 43 лет после жизни Гевары, очень трудно избежать повседневных, расхожих фраз, преодолеть влияние его харизмы и мифа окутывающего практически всё, что связано с его личностью. Латиноамериканцы считают команданте практически новым Иисусом, пришедшим освободить их от нападок империалистов. Ни один мертвый не был так похож на Христа, как Че, на фотографии, облетевшей весь мир. Крестьяне Боливии (где в 1967 году и был убит Гевара), хранящие как священную реликвию клочки волос, срезанные с его бороды на следующий день после убийства, считают его своим покровителем и называют его Святым Эрнесто Ла-Игерским. Крестьяне, которые отказали его отряду в поддержке и часто были осведомителями властей. Трагическая участь всех причастных к его казни продолжает питать миф о сверхъестественности земной миссии героического партизана. И даже сейчас, в современном мире, Кастро поддерживает в умах людей мысль о сверхъестественности Че: «…скоро, подобно Фениксу, вновь появится команданте Гевара…»

  Сопереживание провалам в начале повстанческого движения, чувство радости за победу революции, чувство горечи после смерти Че. Именно его образ (а не Фиделя) отождествляют с надеждой на перемены, с желанием бороться, стремлением все изменить. Он был молодым и энергичным и знал, чего хотел. Люди  искренне сочувствовали и желали поскорей увидеть, как чистые идеалы социализма на глазах превращаются в человеческое счастье. Неудивительно, что экспериментаторы были популярны. Фидель с Раулем - и особенно неугомонный Эрнесто Че Гевара, в берете, с горящим, устремленным в будущее взглядом. Беретка со звездочкой и самая знаменитая фотография вечного бунтаря давно уже стали символами борьбы, юношеского максимализма, сопротивления и т.д. Эрнесто Гевара, наряду с другими борцами за возвышение (освобождение) человечества, воспринимается не только как личность, воевавший не только против невежества, угнетения, эксплуатации, отчуждения своего времени, но и против постоянного, общего всем временам содержания этих структур. Он представляет вечный, не зависящий от “тысячелетия на дворе” интерес угнетенных, меньшинства.  Нынешняя притягательность, практически граничащая с религиозной, фигуры Гевары (прежде всего — для молодежи) объясняется не только “жаждой альтернативы”, но  и желанием быть таким как ОН, ведь он был таким как МЫ – «выходец из народа» [1].

  Наверное, это был самый человек в  истории человечества. Этот человек всем своим существом утверждал свободу, которая состояла в непонятном для обывателя равнодушии и даже презрении к опасности, равно как к удобствам и лишениям и даже инстинкту самосохранения. Такая свобода, по меткому определению А. Камю, совпадает с героизмом. Но главное: это свобода была свободой пожертвовать собой ля великого дела – дела освобождения человечества. Его свобода проистекает не только из личного бесстрашия, но и из удивительно полного отождествления себя с Историей, из острого чувства личной ответственности за то, каким путём пойдёт мир: «Я чувствую в жизни что-то – не только мощную внутреннюю силу (это я чувствовал всегда), но и способность зажигать других и совершенно фантастическое ощущение своей миссии, которое начисто убивает страх.

  Секрет  этой магической свободы, которую излучает личность Че, кроется в утверждении  беспримерного по силе императива, по которому так истосковался наш  погрязший в материальной корысти  век. Гевара явился нравственным фактором выдающегося порядка. Че присущ глобальный воинствующий, если можно так сказать, вооружённый гуманизм, формула которого – «чувствовать как удар, нанесённый по тебе самому, любую агрессию, любое оскорбление, любе действие, направленное против достоинства и счастья человека в любом уголке мира». Обладая способностью ощущать великие проблемы человечества как свои собственные, Че искал решение «проклятых вопросов», ставших повседневной данностью для широких слоёв интеллигенции, и нашёл его в своей собственной борьбе, ярко осветившей реальные перспективы самоотдачи и подвига не только для себя самого, но и для каждого, кто хочет спасти в себе личность от дегуманизирующего яда обывательщины позднего капитализма [7].

  Э. Гевара стал “любимцем народа” (кубинского), “живой легендой”, “кумиром молодежи мира” и т. п. еще при жизни. все прежние формулы (со снятием слов “живой”, “живое”, “живая”) были закреплены и возведены в степень его Уходом (из Власти), его смертью — и после его смерти. В считанные недели образ Че стал материальной силой в Латинской Америке и далеко за ее пределами.

  Эта “первоначальная” реакция мира (прежде всего молодежи и культуры) на фигуру и судьбу, метеором пронесшиеся по его истории (еще один “шестидесятник”...), имела гораздо более глубокие корни, чем это себе представляли тогда в СССР (да и в Вашингтоне).

  Суть  дела, по-видимому, в том, что судьба и идеи Э. Гевары преломили и сфокусировали какие-то определяющие тенденции, императивы, мечты, противоречия, нерешенные проблемы XX века и особенно той его эпохи, которая на наших глазах ушла (или уходит?) в историю. Эпохи, начавшейся первым структурным кризисом века, трагическими 50-ми годами (политическое пробуждение Гевары — движением солидарности с революционной Испанией). Окончательное же формирование мировоззрения Эрнесто, его превращение в Че, главные “выборы” его жизни, военно-политическая часть его биографии закономерно совпали с центральной (1953/1954—1968 годы) фазой этой эпохи [12, с. 544].

  Главной специфической чертой данной фазы была максимальная выраженность — и напряженность, сила, подъем тенденции альтернативности мирового развития. Оно пребывало в ситуации своеобразной раздвоенности, относительного равновесия двух путей в будущее: либо продолжить развитие по капиталистическому пути; либо (через революцию) вырваться на иную “спираль”, сокращая при этом число объективно “необходимых” витков развития.

  Это была та самая “возможность изменения” в рамках данной исторической ситуации, осознание которой (возможности) массами представлялось Эрнесто Геваре одним из двух основных условий революции, исходных моментов исторического действия.

  В 50—60-е годы капиталистические общества Запада и европейские страны альтернативного развития находились (уже — и еще) на качественно едином, общем для обоих уровне социально-экономического развития: речь шла об урбанизированных индустриальных обществах, с преобладающей тенденцией “господствующего этатизма (вмешательства государства в экономическую жизнь общества)” С этим и была связана объективная способность альтернативного блока (прежде всего — СССР) к соревнованию с капитализмом Запада. Будь то в космосе или в переживавшем становление “третьем мире”, или — пока еще — на идеологическом поприще [6].

  Предчувствия Запада (и Востока) уже с середины 50-х годов стали “героической реальностью” в Латинской Америке. Самый развитый (в социально-экономическом плане) регион Юга и самый напряженный (в плане социальном и политическом) регион капитализма стал своеобразным центром борьбы направлений, порожденных исторической ситуацией в мире. Здесь, на пересечении противоречий и векторов развития всемирной системы глобальная альтернативность будущего как бы умножалась на альтернативность региональную. Затянувшийся — на десятилетия — кризис структур вступал в свою решающую фазу: возникла объективная возможность разнокачественных “выходов” из этого кризиса, “полярного” решения комплекса проблем и противоречий обществ “среднеразвитого зависимого капитализма”. Подобная историческая ситуация превращала народы далекого (от прежних магистралей исторического прогресса), “экзотического” континента в современников и субъектов мирового развития. История и здесь обретала общечеловеческое дыхание, “упиралась” в глобальные структуры — и новейшие проблемы мира, в равнодействующую решения которых Латинская Америка была призвана внести свой вклад, — своими культурой, мыслью, действием...

  Поэтому в отблеске битв “героических десятилетий” родилась великая латиноамериканская литература второй половины века. Поэтому переместился сюда (60-е годы) центр мировой марксистской мысли. И поэтому же юноши 20-х и 30-х годов рождения вырастали здесь в революционных деятелей всемирного масштаба [12, с. 545].

  Именно  эта историческая атмосфера рождала  восприятие революции как “рычага” - и одновременно “точки опоры” решения проклятых вопросов современности; как тотального освобождения - от нищеты, унижения, отчуждения, покорности, догм. И то ощущение полной внутренней свободы в определении своей судьбы, в противостоянии - астме и заемному здравому смыслу, единовластию северной империи и - впоследствии - единомыслию “реал-социализма”, - которые сформировали Че как личность, как образ, как идеал. И мироощущение “его”, Кубинской революции, точнее - “героической фазы” ее развития [6].

  Иначе говоря, исходное и постоянное ощущение Геварой свободы своего индивидуального  выбора — призвания, характера, судьбы — во многом отражало и преломляло объективные направления “его” исторической ситуации. Ни утопизм - без объективной почвы под ногами, ни попрание действительного во имя желаемого, - но осознание объективной альтернативности будущего, ситуации “развилки путей”, возможного, необходимого, но никоим образом не гарантированного (теорией) прорыва [12, с. 546]. 
 
 

2.3 Третья революционная волна ХХ века. Новые левые 
 

  К середине 60-х годов Гевара круто  разворачивает свою судьбу. К этому  времени Че уже отчётливо понимал, что мир на всех парах устремился к кризисной развилке. И по большому счёту не было в его действии никакого волюнтаризма. Его активизм проистекал из глубокого проникновения в ход истории. Каким-то звериным чутьём он чувствовал поднимающуюся по нарастающей в 1960-х годах в ХХ веке глобальную революционную волну. Она вылилась в целую цепь революционных (хотя и разнородных) событий, охвативших мир приближавшийся «второй тур» революций в Латинской Америке, массовые протесты в США против войны во Вьетнаме, движение «чёрных пантер», антиколониальные революции в «третьем мире», «пражская весна» и попытки реформ в Советском Союзе, «культурная революция» в Китае, «красный май» во Франции, «жаркая осень» в Италии, вплотную приблизившая страну к социалистическому перевороту…

  Решающее  поражение этой волны в 1968-1969 годах  обернулось, в конечном счете, широким  наступлением неоконсерватизма Рейгана и Тэтчер. Откат этой глобальной революционной волны ещё долго будет сопровождаться отчаянным, но уже обречённым сопротивлением радикальной молодёжи, вылившимися в трагедии «красных бригад» в Италии и «Роте Арме фракцион» в ФРГ.

  Че  чувствовал эту волну на уровне инстинкта. Это была его мировая революция. Он старался любой ценой не упустить, поймать её, словно руководствуясь словами Маркса о том, что история мстит, если революционный класс упускает возможность революции. Именно поражение революционной волны 60-х – первой половины 70-х годов предрешило переход мирового капитализма в постиндустриальную фазу и открыло дорогу неолиберальной глобализации.

  Гевара  был пророком глобальной революционной  волны, охвативший мир. Вождь мировой  бедности, он был первым глобальным революционером. До него даже самые крупные революционные деятели (Ленин, Мао, Хо Ши Мин), по существу, не выходили за национальные рамки. Именно поэтому он и стал «крестным отцом» современного альтерглобалистского движения. Именно поэтому Гевара, погибший за 30 лет до этого движения, стал его знаменем [7].