Организация и стимулирование труда на различных этапах советского периода в истории России

3. Трудовая этика первых пятилеток

После проведения коллективизации для подавляющего большинства крестьян переезд на стройки и промышленные предприятия стал терять черты отхода. Люди были поставлены перед необходимостью приспосабливаться к новым условиям жизни. На начало 1929 г. пришлись и радикальные изменения в организации индустриального труда — было объявлено о развертывании социалистического соревнования на фабриках, заводах, на транспорте и в строительстве. Социалистическое соревнование провозглашалось одним из главных условий выполнения заданий пятилетки, формирования нового отношения к труду и нового человека социалистического общества. Новая политика в сфере трудовых отношений опиралась на способность к интенсивной работе в экстраординарных ситуациях, на которую обратил внимание Б. Н. Миронов, анализируя источники рубежа XIX — XX вв. Качественный труд, квалификация, знания, рачительность, предприимчивость и элементарная дисциплина не были востребованы в годы первой и отчасти второй пятилеток. На стройках первых лет индустриализации превалировал в основном физически тяжелый малоквалифицированный труд. Темпы индустриализации настраивали людей на авральный, штурмовой ритм работы, на ударное, коллективное, одномоментное и конечное в обозримой перспективе действие [11].

Не следует сбрасывать со счетов и пропаганду тех лет, направленную на молодых, физически выносливых людей, не обремененных еще семьей и всеми вытекающими отсюда материальными проблемами. В пропаганде был взят курс на «насаждение радости», что наиболее ярко отразилось в песнях. В них «радость поет, не скончая», страна встает «со славою навстречу дня», люди выходят «навстречу труду и любви».

Совершенно отчетливо прослеживается архетип труда борьбы, битвы. И если в песнях 1920-х гг. труд-борьба окрашивается в тревожно-мрачные тона, то в первой половине 1930-х гг. труд эмоционально связывается с удалью, весельем, смехом «веселых ребят».

Мы можем петь и смеяться, как дети,

Среди упорной борьбы и труда"

Вполне естественно, поэтому социально значимым результатом этого труда-битвы является подвиг (а не нормальный, монотонный трудовой ритм).

Труд наш есть дело чести,

Есть подвиг доблести и подвиг славы.

В бою обычно не принято задумываться над приказом командира и уж тем более о материальном вознаграждении. Сам по себе процесс труда-битвы, победа в ней, совершение подвига является вполне достаточной мотивацией. Важен процесс как таковой, предвкушение победы:

К станку ли ты склоняешься,

В скалу ли ты врубаешься, -

Мечта прекрасная, еще неясная,

Уже зовет тебя вперед

Вместе с тем, ориентироваться на аврально-штурмовой ритм в качестве долговременной перспективы оказалось совершенно не продуктивно. Тем более, что в начале 1930-х гг. в стимулировании ударников применялись, главным образом, формы морального и общественного поощрения (грамоты, свидетельства, удостоверения, помещении фотографии на доску почета и пр.). Материальное вознаграждение в виде премий выдавалось только за превышение плана, премирование же за выполнение производственных заданий допускалось лишь в тех случаях, когда это было связано с исключительным напряжением в работе. Премии были иногда просто мизерными. Так, в литературе упоминаются случаи, когда ударникам было выдано по две пачки папирос. Следует подчеркнуть, что материальное стимулирование труда ударников сочеталось с льготами — путевками в санатории и дома отдыха, правом поступать в вузы и техникумы. Система льгот была закреплена в постановлении ЦИК и СНК от 15 декабря 1930 г. Решениями 1929-1931 гг. денежное вознаграждение ударного труда четко регламентировалось. Поэтому для 12 млн. крестьян, ушедших из деревень в поисках лучшей жизни, особых материальных перспектив не прослеживалось. Не имея даже элементарных навыков индустриального труда, вчерашние крестьяне странствовали по стране, порождая неимоверную текучесть кадров. Так, на Метрострое и легендарной Магнитке текучесть кадров в годы второй пятилетки достигала в отдельные моменты 300-400%. В отраслевом отношении наиболее высокая текучесть кадров была в каменноугольной промышленности: «в 1930 г. поступивших на шахты рабочих было в 3 раза больше и уволившихся почти в 3 раза больше, чем в среднем за год в период первой пятилетки» [11].

На фоне всей этой аврально-штурмовой индустриализации первой половины 1930-х гг. , основной движущей силой которой был вчерашний крестьянин с тачкой и лопатой, повсеместно разворачивалась подготовка инженерных кадров. Рабфаки стали для многих, особенно для молодежи, исключительно мощным карьерным стимулом. Таким образом, оба обстоятельства — переходы с предприятия на предприятие в поисках лучших условий и поступление на учебу — формировали отношение к индустриальному труду как к временному факту собственной биографии.

Все перечисленные обстоятельства и стали объективной основной кризиса трудовой этики первых пятилеток. Особой остроты ситуация достигла в средине 1930-х гг. после проведения реконструкции большинства промышленных предприятий. Реконструкция предприятий шла в основном по линии экстенсивного расширения производственных мощностей при сохранении прежних тяжелейших условий труда, отсутствии даже простейшей механизации производственных процессов.

Ручной тяжелый труд, высокий уровень производственного травматизма продолжал сохраняться и после реконструкции. Так, на заводе «Серп и молот» в 1935 г. произошло 9 несчастных случаев со смертельным исходом, а в 1936 – 10. Причиной большинства несчастных случаев было пренебрежение элементарными правилами техники безопасности, спешка при выполнении производственных заданий. Приток крестьян на промышленные предприятия, особенно сильно ощущавшийся в Москве и Ленинграде, привел к настоящему коллапсу заводской инфраструктуры, практически все «объекты» которой строились еще до 1917 г. На заводе «Серп и молот» практически все бараки для рабочих были построены еще при Гужоне. По данным заводских отчетов жилая площадь в бараках завода на 1 человека составляла в 1936 г. 1,6 кв. м., а в домах - 2,5 кв. м.

На всем протяжении 1930-х гг. ситуация оставалась без изменений. В годовом отчете за 1937 г. отмечалось, что «дома и бараки крайне ветхие, не благоустроенные, разбросаны по пяти районам с расстоянием друг от друга и от завода до 15 км». В отчете 1938 г об условиях жизни в заводских бараках сказано, что «... семейные с детьми малого и среднего возраста отгорожены лишь ситцевыми занавесками и занимают койки не по количеству членов семьи, а помещаются в большинстве случаев по 2 чел. на одной койке, что вызывает недовольство среди рабочих» [8]. Если называть вещи своими именами, то во второй половине 1930-х гг. рабочие начали фактически бежать с промышленных предприятий. В ситуации дефицита рабочей силы увольнение как санкция за прогул, предусмотренная действовавшим в этот период постановлением ЦИК и СНК. СССР от 15 ноября 1932 г. «Об увольнении за прогул без уважительных причин», была абсолютно недейственной и практически не применялась предприятиями на практике.

4. Вознаграждение и принуждение в системе трудовых отношений

В этой ситуации прослеживаются явные изменения в области трудовых отношений. Основные усилия руководства страны направлены на то, чтобы любой ценой прикрепить рабочих к промышленным предприятиям. С точки зрения этики труда суть этих мер состояла в том, чтобы любой ценой сформировать отношение к индустриальному труду как к постоянному процессу. Важно назвать следующие направления новой политики.

Прежде всего речь шла о развитии и расширении инфраструктуры предприятия, которая была бы способна реально обеспечить материальное вознаграждение в натуральной форме, сочетавшееся с прочной системой социальных гарантий. И администрация завода, и рабочие считали возможность получения различного натурального вознаграждения существенно важнее денежного, во всяком случае до 1947 г., когда роль денег в обществе была довольно противоречива и непостоянна. Речь идет, главным образом, о собственной заводской инфраструктуре, включающей жилье, организацию питания, отдыха, распределение товаров широкого потребления и др.

Можно сказать, что предпринимается попытка адаптировать существовавшие на промышленных предприятиях формы патернализма к новым условиям, но с прежней целью — прикрепления рабочих к предприятию. Практически реализовывали вознаграждение в натуральной форме Отделы рабочего снабжения (ОРС), существовавшие с 1932 г. на всех крупных предприятиях и в отраслях промышленности. Их роль на фоне кризиса снабжения рубежа 1930-40-х гг. существенно усилилась. ОРС представлял собой мощнейшую инфраструктуру, обеспечивавшую в буквальном смысле жизнедеятельность рабочих и членов их семей. Например, хозяйство ОРС завода «Серп и молот» с начала 1940-х гг. постоянно разрасталось и на 1 января 1946 г. включало: 3 продуктовых магазина, 1 промтоварный магазин, 12 столовых, 2 продуктовые базы, 1 товарную базу, 2 овощехранилища, 1 перевалочную базу овощей, 1 трикотажную мастерскую, 1 обувную мастерскую, 1 сушильный цех для сушки овощей, 2 совхоза (в Реутово Московской области и в Кольчугино Владимирской области). В полной мере эффективность собственной инфраструктуры проявилась в годы войны, ее развитие продолжалось и в дальнейшем [8]. В этом же контексте следует рассматривать организацию огородничества, которое началось на заводах уже в последние годы войны и постепенно стало перерастать в садово-огородные товарищества, а затем в организацию дачных участков.

Строительство жилья для рабочих, начавшееся перед войной следует рассматривать в русле той же системы мер. Объемы жилищного строительства и распределение его по месту работы стали набирать обороты в конце 1940-х гг., когда были заложены все материальные предпосылки «хрущевской жилищной революции». Именно работа «за квартиру» стала важнейшим фактором стабильности трудовых коллективов почти на всем протяжении послевоенного периода.

Вторым важным фактором прикрепления рабочих к предприятию и формирования отношения к труду как к постоянному процессу стало принуждение, эффективное в гораздо меньшей степени и носившее характер кампаний [4].

Среди таких мер центральное место занимает Указ ВС СССР от 26 июня 1940 г., согласно которому любой случай неоправданного отсутствия на работе подлежал рассмотрению в народном суде. Признанные виновными приговаривались к исправительным работам на рабочем месте сроком до 6 месяцев с удержанием 25% заработка.  Одновременно вместо 7-часового вводился 8-часовой рабочий день и семидневная рабочая неделя. Согласно этому Указу было также запрещено расторгать договор о найме в одностороннем порядке, что фактически означало прикрепление работника к предприятию. Еще более жесткий режим на производстве устанавливался уже после начала войны Указом Верховного Совета СССР от 26 декабря 1941 г., по которому самовольный уход с работы (дезертирство) наказывался в уголовном порядке вплоть до тюремного заключения, вводились уголовные наказания за опоздания на работу свыше 20 мин [11].

На первых порах применение на практике чрезвычайных мер привело к существенной стабилизации ситуации на заводе. Так, если в первой половине 1940 г. (до принятия Указа) за прогул было уволено около 10% списочного числа рабочих, то к концу года число уволенных за прогул составляло лишь 0,7% от количества наличных рабочих. Вместе с тем, сокращение прогулов было временным эффектом от очередной кампании руководства. Анализ архивных документов позволяет констатировать, что напряженная ситуация в социальной сфере, еще более усугубившаяся в связи с войной, была постоянным фактором, вызывавшим нарушения дисциплины.

Важным обстоятельством, существенно повышавшим статистику нарушений трудовой дисциплины, стали демографические изменения в составе рабочих завода. Большое количество молодежи, недавних выпускников РУ и ФЗУ (системы Трудовых резервов), а также завербованных молодых колхозников вело к повышению фактора «социальной необустроенности».

Именно этот контингент жил в бараках, не имел необходимой одежды и обуви, испытывал чувство голода в условиях карточной системы. Следует заметить также, что несмотря на суровость указов 1940-х гг., статистика прогулов по отношению к наличному составу рабочих ежегодно в 1942-1946 гг. держалась на уровне 8-10%. Это обстоятельство, по всей вероятности, свидетельствует о действительной серьезности причин нарушений трудовой дисциплины. В целом можно согласиться с О. В. Хлевнюком, первым написавшим о чрезвычайных указах еще в годы перестройки, что такого рода методы «направлены против реальностей жизни, конструируют искусственную среду, а значит, не обладают внутренними источниками развития и нуждаются в постоянных, причем все более существенных, внешних импульсах...» [8].

Действие чрезвычайных указов было отменено 25 апреля 1956 года. Говоря об этике труда в этот период, следует отметить, что в годы войны, при всей суровости принудительных мер, максимально расширенной патерналистской практике наиболее действенной была опора на сознательность. Мобилизационная трудовая этика, реализованная в системе отношений «завод - моя семья», является предметом особого рассмотрения. Тем более, что действие факторов, определивших своеобразие трудовых отношений военного времени, судя по архивным документам, носило кратковременный характер и прекратилось в 1943 - начале 1944 г.

5. «Коммунистический труд» и потребительская революция

Попыткой реанимации ленинской идеи опереться на сознательность тружеников, без сомнения, следует считать движение «за коммунистическое отношение к труду». В нем наиболее наглядно проявился менталитет хрущевского поколения руководителей, формировавшихся в годы «социалистического наступления», а в его отторжении обществом - новый разворот общественного сознания. Руководители сразу же после объявления курса на строительство коммунизма предприняли все меры к тому, чтобы срочно найти в повседневной жизни «ростки коммунизма» или, на худой конец, взрастить их искусственно. В октябре 1958 г. труженики легендарного депо «Москва—Сортировочная» выступили с лозунгом «сочетания борьбы за высокопроизводительный труд, повышения общеобразовательных и технических знаний с укреплением социалистического коллективизма, воспитанием коммунистической морали». Иными словами, сознательное отношение к труду теперь должно было включать практически все проявления во всех сферах повседневной жизни. Согласно новой идее, одного только высокопроизводительного труда было не достаточно. Требовалось, чтобы передовик производства сочетал ударный труд с учебой в вечернем институте, занятиями в самодеятельности и пр. За «коммунистическое отношение к труду» следовало бороться не в одиночку, а целыми бригадами, цехами и предприятиями, что должно было отвечать коллективистскому духу и характеру грядущих общественных отношений. За исключением единичных случаев действительно искренней коллективистской атмосферы, движение в целом быстро переросло в формализм. Об этом наглядно свидетельствуют темпы роста участников движения: если в конце 1958 г. в соревновании на звание бригад коммунистического труда участвовало 35 тыс. рабочих коллективов, то в мае 1960 г. - более 5 млн. человек, а в 1961 г. - уже более 20 млн. Таким образом, количество участников движения в 2 раза превысило численность коммунистической партии и составило 10% от всего трудоспособного населения страны [8].