Кейнсианская теория денег

Особенно важные результаты для анализа российской экономики, по нашему мнению, может дать обращение к работам Василия Леонтьева, включая не только его основные, широко известные работы, но и ряд статей, трактующих специальные проблемы структуры конечного спроса и вопросы распределения [4]. Мы опираемся на теорию Леонтьева при рассмотрении мультипликативного процесса в российской экономике.

Леонтьев не относил себя к кейнсианскому направлению, но, как нам представляется, близок к нему в ряде аспектов. Мы стремимся к плодотворному синтезу количественных методов и теоретических постановок Леонтьева с теоретической системой Кейнса.

Важным направлением, существенно обогатившим кейнсианский анализ, является теория экономической динамики.  Мы подробно рассмотрим динамические модели Харрода и Тобина, как нам представляетя, актуальные для анализа процессов, протекающих в российской экономике.

В 60-х годах влияние кейнсианства казалось неоспоримым. Кейнсианство доминировало в университетском преподавании, публицистике, определяло экономическую политику западных стран. Наиболее жесткий вариант кейнсианской политики осуществляла Япония, добившаяся в 50-60-х годах беспрецедентного экономического роста. Однако, начиная с 70-х годов, влияние кейнсианства стало быстро слабеть. В течение 70-х –  в начале 80-х годов в западной экономической науке, публицистике, преподавании, экономической политике, по-видимому, возобладали антикейнсианские, консервативные направления. В  70-х – 90-х годах ХХ века кейнсианство развивалось в условиях острого соперничества с рядом консервативных направлений в экономической науке. В этот период общепризнанным лидером кейнсианского направления в  США  (и, вероятно, не только в США) явился Джеймс Тобин. Именно Тобин противостоял натиску монетаристов, новых классиков, сторонников «экономики предложения». Поэтому его работы 80-90-х годов носят остро полемический характер.

Возрождение консервативных течений, вернувших себе, по крайней мере, на время, доминирующее положение получило название «антикейнсианской контрреволюции». В чем причины этого явления? Кейнсианство возникло как течение, отвергавшее «классические» постулаты, превратившиеся в набор догм, явно противоречивших реальности. Однако, добившись доминирующего положения, кейнсианство само превратилось в  «классику», в набор догматических постулатов и рекомендаций, манипуляция  которыми, как ожидалось, должна была автоматически давать одинаковые, позитивные результаты. Против такого восприятия научной теории в свое время предостерегал сам Кейнс. Но, по-видимому, такова судьба всякой экономической теории, получившей неоспоримое доминирование в обществе – она неизбежно догматизируется, упрощается, ее рекомендации воспринимаются как однозначные приемы, действенные в любых обстоятельствах и в любые времена. И когда набор ее рекомендаций, превратившийся в догму, дает осечку (а такой момент наступает неизбежно),  общественное мнение обращается против господствующей экономической теории как таковой. Такой момент наступил в первой половине 70-х годов, когда вследствие нефтяного шока начался экономический спад, сопровождавшийся  инфляцией (это явление получило название «стагфляция»), что противоречило одному из догматически трактуемых положений Кейнса, согласно которому подлинная инфляция возможна только в условиях бума и полной занятости. Всю политику экономического «активизма» и «тонкой настройки», рекомендуемую кейнсианцами, стали обвинять в том, что она не способна обеспечить устойчивый рост, а лишь генерирует инфляцию. «Стагфляция 70-х годов была для кейнсианской теории тем же, чем Великая депрессия – для классической ортодоксии»  – пишет Тобин [5]. 

Однако методы монетаристов, «новых классиков» и сторонников «экономики предложения» на практике себя не оправдали. Резкое снижение налогов при Рейгане привело к лавинообразному росту государственного долга, который поглотил сбережения частного сектора, высвободившиеся в результате снижения налогов. Рост государственных заимствований взвинтил ставку процента. Одновременное сжатие количества денег резко ограничило кредит. Вопреки прогнозам авторов «теории предложения», инвестиции упали, выросла безработица. Началась самая глубокая депрессия послевоенного времени. Правда, высокие ставки процента привлекли иностранный капитал, который и явился практически единственным источником производственных инвестиций.

Циклический подъем американской экономики, начавшийся с 1983 года, иногда рассматривают как заслугу консервативных, антикейнсианских течений экономической мысли. Однако в действительности ход событий вполне объясним с кейнсианских позиций. Государственные расходы и дефицитное финансирование при администрации Рейгана не только не сократились, но напротив резко возросли (хотя, в отличие, скажем, от Кеннеди, Рейган делал упор не на социальные, а на военные программы). Соответственно, вырос агрегированный спрос, стимулировавший выход из депрессии. Федеральная резервная система (центральный банк Соединенных Штатов) с 1982 года отказалась от использования слепого правила, предлагаемого  монетаристами (неизменного прироста количества денег на 3-5% в год), и вернулась к рекомендуемой кейнсиансцами «тонкой настройке» денежного предложения и ставки процента. Страны Западной Европы придерживались монетаристских рекомендаций еще ряд лет, соответственно,  депрессия продолжалась в этих странах дольше, чем в Соединенных Штатах.

Как пишет Тобин, «кейнсианские идеи отчасти вернули себе доверие общества. Теоретики вернулись к построению моделей, пытаясь заделать трещины в кейнсианской теории, уязвимые для атак контрреволюции» [6].

Течения, альтернативные кейнсианству, получившие широкое распространение в последние десятилетия ХХ  века – монетаризм, школа «новых классиков», «теория предложения» –  стремятся доказать неэффективность и нежелательность активной правительственной политики, делают упор на саморегулирование рынка.

Нужно отметить, что все эти теории, в своей основе, не являются новыми. Как пишет Джеймс Тобин, «Монетаризм – старейшее из этих направлений. Его основные идеи восходят к Давиду Юму. …Своим современным возрождением он обязан, в наибольшей степени, Милтону Фридмену, который берег его традиции, в целости и сохранности, во времена расцвета кейнсианства. Он дожидался за кулисами своего часа, когда кейнианская теория и политика споткнется о какое-нибудь препятствие. Фридмен возражал против тонкой настройки и всей активной политики и защищал слепое правило: всего лишь поддерживать денежное предложение на неинфляционном уровне, безотносительно к тому, что происходит в экономике из месяца в месяц» [7]. 

Попытки следовать монетаристским рекомендациям, предпринятые в конце 70-х – начале 80-х годов центральными банками и правительствами некоторых западных стран, дали негативные результаты и были вскоре оставлены.

Не являются новыми основные положения и двух других антикейнсианских направлений, восходящие к Смиту и Рикардо. «Теория предложения» противопоставляет государственным расходам политику снижения налогов как инструмент поощрения частного предпринимательства. Собственно, в тезисе о том, что высокие налоги не всегда эффективны, нет ничего нового: об этом можно прочесть у Адама Смита. Новым является утверждение лидера школы «теории предложения» Лаффера, будто бы доходы государственного бюджета закономерно возрастают по мере снижения ставок налогообложения (после того, как ставки налогообложения достигли определенного уровня). Это утверждение может быть верным лишь в специфических ситуациях и на ограниченном отрезке значений, как ставок налогообложения, так и доходов бюджета.  Вряд ли есть основания возводить его в ранг экономического закона.

Единственной страной, последовавшей рекомендациям «теории предложения», явились Соединенные Штаты при администрации Рейгана. Понятно, что резкое снижение ставок налогообложения (при сохранении огромных социальных программ и военных расходов) привело не к увеличению налоговых поступлений, а к гигантскому росту государственного долга. При этом снижение налогов не вызвало всплеска инвестиционной активности: американцы предпочитают вкладывать свои сбережения в государственные облигации, тогда как инвестиции в основной капитал осуществляются за счет ввоза капитала и соответствующего ему пассивного сальдо торгового баланса.

Однако США – единственная страна, которая могла позволить себе такой эксперимент, потому что только Соединенные Штаты в состоянии за счет эмиссии национальной валюты обслуживать и погашать как внутренний, так и  внешний долг.

Утверждения «новых классиков» о всесилии автоматических рыночных процессов основаны на принимаемых ими предпосылках (об абсолютной гибкости цен, непрерывной и моментальной «расчистке рынков», общедоступной исчерпывающей информации, рациональных ожиданиях), и являются совершенно произвольными вне этих нереалистичных предпосылок. «В своей приверженности точке зрения, согласно которой цены расчищают все рынки, они (новые классики) более  тверды, чем их предшественники 60 лет назад и даже чем Фридмен. Одно из приложений этой теории заключается в том, что никогда не может быть вынужденной безработицы. …Очевидно, что согласно «новым классикам» для макроэкономической политики не должно быть места, они не видят точки ее приложения» [8].

Простота и абсолютная «стерильность» предпосылок школы «новых классиков» делают их теорию удобной для преподавания, но  бесполезной для анализа экономической реальности. Впрочем, концепция, отрицающая всякое государственное регулирование, не нуждается в реалистичном макроэкономическом анализе.

Школу «новых классиков» не следует отождествлять с неоклассическим направлением в экономической науке второй половины XIX – начала XX веков. Предпосылки, принимаемые «новыми классиками», весьма далеки от научного реализма, характерного для микроэкономического анализа, данного Маршаллом, Чемберлином, Хиксом, Пигу и другими экономистами неоклассического направления. Хикс и Пигу многое восприняли у Кейнса и положили начало синтезу кейнсианства и неоклассики. Как пишет Джеймс Тобин, «классики –  оппоненты Кейнса в 30-х годах были значительно умереннее, чем их нынешние последователи. …Ни Пигу, ни другие ортодоксальные экономисты того времени не утверждали, что модель, согласно которой цены «расчищают» все рынки в любой момент времени, действительно применима к реальной экономике и может служить практическим руководством для политики правительства. …Пигу отвергал положение, согласно которому мир Кейнса – это действительно «общий» мир.  Но в практическом плане он соглашался с Кейнсом в том, что расходы на общественные работы являются средством уменьшения безработицы. Напротив, теоретики новой классической школы в настоящее время не допускают, что проблема избытка предложения над спросом может стоять на первом плане» [9].

Сказанное не означает, что в рамках антикейнсианских направлений экономической науки не ведутся полезные исследования тех или иных практических и теоретических проблем. В рамках монетаризма исследуются взаимозависимости между различными денежными агрегатами и банковскими резервами, в рамках «теории предложения» ведется поиск оптимального сочетания различных форм налогообложения, прямых и косвенных налогов. Однако в качестве обоснования макроэкономической политики все эти направления оказались, в конечном счете, несостоятельными, причем не только в России. Имея в виду несостоятельность этих концепций как основы макроэкономической политики, Джеймс Тобин писал: «Позор, что все еще существуют «школы» экономической мысли, избежавшие реальной проверки опытом» [10].

Эхо «антикейнсианской контрреволюции» докатилось до России с началом эпохи реформ, когда на Западе «контрреволюция» в экономической теории себя, в основном исчерпала.               Практически в течение всех лет реформ проводимая в России экономическая политика основывалась на постулатах дерегулирования и минимального вмешательства государства в экономику. Теоретическим (или идеологическим) обоснованием такого курса экономической политики служили течения западной экономической мысли, временно возобладавшие в 70-80-х годах над кейнсианством.

Важно отметить, что ни одно из современных антикейнсианских направлений не претендует на демонтаж той социально-экономической системы, которая сложилась в западных странах в 40-х – 60-х годах, в значительной мере, под влиянием кейнсианской теории. Эта система включает в себя крупные социальные программы, огромные государственные расходы, в том числе – за счет дефицитного финансирования, регулирование ставки процента через операции центральных банков на открытом рынке ценных бумаг, политику доходов. На деле речь идет лишь об ограничении дальнейшего роста государственных расходов и более сдержанном реагировании на циклические колебания.

Напротив, в России догматическое обращение к антикейнсианским теориям сопровождалось шоковым разрушением сложившейся экономической системы, уходом государства из экономики, отказом от социальных обязательств, и послужило не научным обоснованием, а, скорее, идеологическим прикрытием осуществившегося варианта реформ. Ни в одной другой стране монетаристский эксперимент не проводился с таким упорством и такими разрушительными последствиями, как в России в 90-х годах ХХ века. В результате российская экономика оказалась в состоянии затяжного, разрушительного кризиса, который по своей глубине превзошел Великую депрессию 30-х годов в экономике капиталистических стран. Необходимость смены парадигм экономической политики более чем очевидна.

В последнее время Президент и Правительство декларируют широкие социальные и инвестиционные программы, и соответствующие планы государственных расходов. Вместе с тем, ряд экономистов и высокопоставленных чиновников (включая некоторых министров) выступают с предупреждениями, что форсирование государственных расходов может привести лишь к всплеску инфляции. С некоторой долей условности, можно сказать, что спор между кейнсианцами и антикейнсианцами, осознанно или неосознанно, переносится на российскую почву.

Однако обращение к кейнсианской теории и традиционным рекомендациям кейнсианцев не должно быть столь же некритичным, каким было использование антикейнсианских доктрин в 90-х годах. Ни одна теоретическая доктрина не может служить безошибочным путеводителем экономической политики, без предварительного анализа адекватности ее предпосылок и выводов конкретной исторической ситуации в той или иной стране.

В этой книге мы стремились, во-первых, дать критический анализ кейнсианской доктрины, во-вторых, показать  адекватность тех или иных ее предпосылок и рекомендаций реалиям российской экономики, в-третьих, исходя из российских реалий, предложить необходимые модификации традиционных приемов экономической политики, рекомендуемых кейнсианцами.