История экономических учений

     Если  посмотреть на внутреннюю организацию  фаланстера, то можно увидеть там  нечто большее, чем обыкновенную гостиницу: это кооперативная гостиница, т.е. гостиница, принадлежащая определенной ассоциации и принимающая только ее членов. Следовательно, фаланга есть то, что сейчас называется кооперативным обществом интегрального потребления, т.е. более законченным кооперативом, чем современные потребительские общества, которые ограничиваются общей закупкой товаров, но вопреки их названию не потребляют их сообща, за исключением отдельных редких случаев, когда кооперативный ресторан устраивается вместе с кооперативным магазином.

     Но  фаланга не только потребительское  общество, она в то же время и  производительное общество. Для этого около дворца фаланстера, служащего жилищем, имеются земли, около 400 гектаров, с сельскохозяйственными постройками и промышленными заведениями, приспособленными для изготовления того, что необходимо для удовлетворения нужд обитателей фаланстера. Это маленький самодовлеющий мирок, микрокосм, производящий все то, что он потребляет, и потребляющий все то, что он производит, и в исключительных случаях, когда ему чего-нибудь не хватает или когда у него что-нибудь в излишке, вступающий в обмен с другими фалангами. Фаланга организована по образцу общества на акциях. Частная собственность в ней не уничтожена, она приняла лишь вид акционерной собственности — трансформация, не заключающая в себе ничего социалистического, а, наоборот, носящая в себе самый яркий капиталистический характер. С чрезвычайной для его времени проницательностью (ибо тогда общества на акциях редко встречались) Фурье перечисляет преимущества такой эволюции собственности и даже утверждает, что «акция есть более реальная ценность, чем имения и металлические деньги».

     Что касается дивидендов, которые, по обещанию Фурье, будут чудовищными, то они  должны распределяться между всеми  членами. Но по какому принципу? По сумме  ли их акций, что ныне является общим  правилом во всех торговых или финансовых обществах?

     Не  совсем так. Капитал будет, конечно, иметь хорошую долю, треть прибыли, 4/12, а за трудом останется 5/12 и за талантом — 3/12. Что нужно разуметь под талантом? Способность к руководству  делами, определяемому избранием. Предполагается, что избирать будут самых способных. Фурье, по-видимому, не очень беспокоит шаткость этого предположения — тогда еще не было опыта с всеобщим избирательным правом, а затем и вообще можно было предполагать, что в пределах маленькой группы выборы будут более сознательными.

     Как кооперативная производительная ассоциация, фаланга находит ныне почти полную реализацию в известных категориях рабочих обществ, носящих такое  название, — они распределяют прибыли  почти по арифметической формуле  Фурье. А затем, как бы для того чтобы лучше подтвердить, что они ведут свое происхождение прямо от него, они у него же взяли инициативу воздвигнуть ему памятник в их квартале, на бульваре Клиши.

     И не только современная форма кооперативной  производительной ассоциации была намечена Фурье, но им же с совершенной определенностью была указана и цель ее — видоизменение наемного труда в ассоциированный. «Первая задача политической экономии должна заключаться в том, чтобы научиться превращать наемников в собственников с общими интересами».

     А почему? Потому что такое превращение  есть единственное средство сделать  труд одновременно и привлекательным  и производительным, «ибо собственническое настроение является сильнейшим рычагом  для того, чтобы наэлектризовать  цивилизованных». «В Гармонии бедный владеет лишь одной парцеллой, одной двадцатой частью для приложения своего труда, и является собственником целого кантона вместе с другими. Он может сказать: наши земли, наш дворец, наш замок, наши леса, наши фабрики — все это его собственность». «Отсюда выходит, что роли собственника и капиталиста в Гармонии становятся синонимами».

     Рабочий будет участником в прибылях не только в силу своего труда, но и в силу своего капитала, потому что он будет  акционером, а может быть, и в  силу своего таланта, потому что его могут избрать, как и всякого члена общества. И не только в прибылях, но и в администрации и в дирекции он может участвовать в качестве акционера или в качестве избранного директора. Кроме того, рабочие будут участвовать в выгодах и в дирекции фаланги как члены потребительского общества.

     Все это представляется какой-то довольно сложной смесью, но именно в намерение  Фурье входило спутать интересы рабочего, капиталиста и потребителя  таким образом, чтобы нельзя было распутать этот узел и чтобы каждый из членов общества соединял в своей личности все эти противоположные интересы. В современном строе эти интересы почти всегда находятся в конфликте друг с другом, потому что они разбиты по классам, а когда они будут соединены в одном и том же лице, конфликт будет устранен благодаря «совместительству», как говорят юристы, или, по крайней мере, он будет заложен в такую глубь души каждого, что непременно произойдет примирение интересов.

     Такая программа, которая имеет в виду не уничтожение собственности, а, наоборот, уничтожение наемного труда посредством приобретения ассоциированной и ставшей всеобщей собственности; которая принимает за средство не борьбу классов, а ассоциацию ума, труда и капитала; которая стремится к примирению антагонистичных интересов капиталиста и рабочего, производителя и потребителя, кредитора и должника, соединяя эти интересы в одной личности, — такая программа, конечно, не может считаться маловажной. Она будет служить идеалом рабочего класса, по крайней мере, во Франции в течение всего XIX столетия, до тех пор, пока марксистский коллективизм не устранит ее, но, может быть, не окончательно.

     Фурьеризм не произвел на своих современников  такого обаятельного влияния, как сенсимонизм, но его воздействие, хотя и менее  шумное и более ограниченное, было, однако, гораздо длительнее. Уже полвека, как не существует больше сенсимонистов, между тем как существует еще фаланстерская школа, правда, маленькая, если причислять к ней только тех, кто фактически к ней приписывался, но очень большая, если причислить к ней, как это и должно сделать, по крайней мере, отчасти, кооператоров всяческих категорий. Сам Фурье, с давних пор презираемый, снова, по-видимому, начал привлекать к себе внимание и симпатию.

     Один  из известных социальных экспериментаторов Роберт Оуэн родился в семье мелкого ремесленника, в маленьком уэльском городке Ньютаун. Уже с девяти лет Оуэн работает в местной лавке. Через год Роберт самостоятельно отправляется в Лондон, где обосновался его старший брат — мастеровой, нанимается на работу. С 1787 г. он живет в Манчестере. Именно здесь начинается стремительный профессиональный рост юного Оуэна, быстро утвердившего себя в качестве хорошего знатока текстильного производства. Он становится управляющим одного из крупнейших предприятий, осуществляет серьезное усовершенствование производства. С этого времени знания Оуэна, его организаторские способности получают широкое признание. Он становится одним из директоров крупной прядильной компании.

     Некоторое время спустя наступает пора знаменитого эксперимента в Нью-Ленарке. Нью-Ленарк — шотландский фабричный поселок.

     В начале 1800 г. Оуэн становится совладельцем и директором этой фабрики. Последовательно, шаг за шагом осуществляет он не только техническую реорганизацию  и рационализацию, но и социальные мероприятия, которые носят филантропический характер.

     В относительно короткий срок Нью-Ленарк становится образцовым поселком, население  его возросло до 2,5 тысячи человек. В 1813 г. выходит в свет книга Оуэна «Новый взгляд на общество, или Опыты о выработке характера».

     Оуэн  выступает инициатором «гуманного фабричного законодательства» и  целых пять лет ведет неустанную борьбу за новый фабричный закон. К 1829 г. обнаруживается полная неудача  этой затеи.

     Но  Оуэн не складывает оружия. Ему остается еще без малого 30 лет жизни, и все эти годы он ведет самую активную деятельность: участвует в рабочем профессиональном и кооперативном движении, неустанно пропагандирует идею преобразования общества на коммунистических началах.

     Среди всех социалистов Роберт Оуэн представляется чрезвычайно оригинальной и даже единственной фигурой. Он никогда не намечал целью рабочих экспроприацию капиталистов, он пропагандировал идею создания новых капиталов, и еще ныне в этом заключается разница между кооператистской и коллективистской программами. Тем не менее он был социалистом в истинном смысле этого слова и даже коммунистом.

     С другой стороны, хотя он был большим  охотником до построения утопических  общин, скоро угасавших, однако вместе с тем он не переставал быть инициатором бесчисленных реформ и учреждений самого практического характера, которые после него расширились и выросли, — это так называемые патрональные учреждения.

     Он  начал с патрональных учреждений. На его фабрике в Нью-Ленарке  были уже осуществлены почти все те институты, которые впоследствии будут фигурировать в социальных отделах выставок: рабочие жилища с садиками, столовые, фабрично-заводские лавки, сберегательные кассы и т.д.

     Кроме того, он на полвека предупредил  фабричное законодательство:

     1) понизив рабочий день для взрослых с 17 до 10 часов;

     2) отказавшись пользоваться трудом детей в возрасте ниже 10 лет и создав для них школы, которые впервые были светскими;

     3) уничтожив штрафы, которые были тогда весьма обычны.

     Создание  социальной среды — основная идея Оуэна, которая руководит им во всех его разнообразных попытках; и осуществления этой идеи он ждал то от хозяев, то от государства, то, наконец, от кооперации.

     В этом смысле можно сказать, что Оуэн был отцом того, что социологи  ныне называют этиологией, т.е. приспособлением и подчинением человека среде. Он видит только социальную среду, созданную или воспитанием, или законодательством, или обдуманным действием индивидов. Изменим среду — и человек изменится. С нравственной точки зрения эта детерминистская концепция, очевидно, клонилась к отрицанию всякой ответственности индивида, всякой мысли о заслугах или о проступках, о похвале или порицании, о вознаграждении или наказании, так как индивид не может быть не чем иным, как тем, что он есть.

     С тем большим основанием он исключал всякое религиозное влияние, особенно же христианскую религию. Это замечание  не излишне, так как оно объясняет, почему Оуэн не нашел никакой поддержки  в английском обществе, возмущенном  доктриной, которая казалась ему  циничной проповедью атеизма, хотя на самом деле Оуэн был деистом.

     С экономической точки зрения эта  доктрина приходила к самому абсолютному  эгалитаризму, к вознаграждению по потребностям, а не по способностям, ибо на каком основании большая  интеллигентность, или большая сила, или даже большее трудолюбие будет создавать право на большее вознаграждение, если все это является исключительно результатом обстоятельств? И вот почему ассоциации Оуэна были коммунистическими.

     Оуэн  вынужден был признать, что ему  не удалось создать среды, которая пересоздала бы человека. Отказавшись от претензии создать отдельные составные части новых обществ, он попытался отыскать решение вопроса в существующем обществе, ограничившись выкорчевыванием наводнивших его паразитических растений.

     Для того чтобы изменить экономическую  среду, нужно, прежде всего, уничтожить прибыль. Стремление к прибыли —  вот главное зло, первородный  грех, запрещенный плод райского сада, который привел к падению человеческого  рода. Прибыль это некоторый плюс к своей цене. Следовательно, уже по своему определению — несправедливость, ибо справедливой ценой является своя цена: продукты должны продаваться за то, что они стоили, — ни дороже, ни дешевле. Но прибыль не только несправедливость, она постоянная опасность, истинная причина экономических кризисов перепроизводства или скорее недопотребления, ибо благодаря ей рабочий не может купить продукта своего труда и, следовательно, потребить эквивалент того, что он произвел. Как он сможет это сделать, если продукт, вышедший из его рук, тотчас же повышается в цене, которая делает его недоступным для человека, создавшего его, или для того, который доставил столько же труда, сколько пошло на него, и может предложить за него в форме покупной цены лишь ценность, равную его труду.

     Как достичь уничтожения такого паразитического  повышения? Прежде всего, недостаточно ли будет для уничтожения прибыли  естественного воздействия конкуренции, при условии, если она станет совершенно свободной и полной? Экономисты отвечают на этот вопрос положительно. Но Оуэн так не думал. Для него, наоборот, конкуренция и прибыль представляются нераздельными, ибо если одна есть война, то другая — военная добыча.