Институциональные ловушки в российской экономике

Таким образом, предпосылки  для бартера были созданы благодаря  изменению фундаментальных факторов - темпа инфляции и риска неплатежа, повлекшему резкое изменение соотношения  между ТИ денежного обмена и бартера. Эффект координации ускорил формирование этой нормы. С течением времени ТИ бартера продолжали уменьшаться  в результате эффекта обучения: предприятия  научились выстраивать длинные  цепочки обменов. Возникшая норма  породила новый институт бартерных  посредников и оказалась удобным  инструментом ухода от налогов (эффект сопряжения).

К 1997 г. инфляция в России радикально уменьшилась, а технология денежного обмена существенно усовершенствовалась. Это, однако, не привело к ликвидации бартера. Бартерное поведение поддерживается эффектом координации, оно закрепилось  в результате обучения, сопряжения и культурной инерции. Каждый агент, решивший выйти из системы бартера, должен был бы нести трансформационные  издержки: порвать устоявшиеся связи, искать новых партнеров и быть готовым к тому, чтобы оказаться  под контролем налоговых органов. Поэтому законодательные санкции  за бартер могли бы привести к временному углублению спада производства - высоким  общественным трансформационным издержкам. Для бартерных посредников ликвидация бартера означала бы потерю их доходов, они несомненно являются потенциальными членами группы давления по поддержанию нормы.

Либерализация цен с последовавшим  инфляционным шоком оказали "кумулятивное" воздействие на систему - породили институциональные  изменения, так что при последующем  снижении инфляции и трансакционных издержек денежного обмена система не вернулась в исходный режим. Мы, таким образом, наблюдаем эффект гистерезиса - типичное явление для процессов формирования норм и, в частности, институциональных ловушек.

Из приведенного анализа  следует важный вывод, который мог  бы быть включен в "руководство  для реформаторов": либерализация  цен целесообразна лишь при достаточном  развитии денежных институтов, обеспечивающих низкие ТИ даже при высокой инфляции. Иначе система неизбежно попадет в бартерную ловушку.[4]

Если одно из предприятий  не платит своим поставщикам, это  сказывается на их платежеспособности и может послужить источником "лавины неплатежей". В России 1992 г. инфляционный шок в результате либерализации лишил предприятия средств на счетах. Запаздывания при трансакциях, как уже отмечалось, были очень велики, система кредитования работала крайне хаотично (хотя и с отрицательным реальным процентом), а закон о банкротстве и механизмы санации отсутствовали вовсе. В результате действия этих (фундаментальных и организационных) факторов большая часть предприятий обнаружила, что им не следует ждать от своих потребителей полной оплаты своей продукции, но зато и они могут лишь частично оплачивать поставляемые им ресурсы. Прекращение поставки неоплачиваемых ресурсов в этих условиях не имело смысла: фирма могла бы лишиться вовсе своих потребителей, кроме того, при нарушении неписаной нормы ("не можешь - не плати, но и не требуй от других") "сообщество неплательщиков" могло бы применить к ней те же санкции. Сформировавшийся таким образом эффект координации придал устойчивость механизму неплатежей, усилившуюся в результате сопряжения с бартером и уклонением от налогов. В результате применение закона о банкротстве было полностью блокировано массовостью неплатежей.[4]

Если люди не чувствуют  положительного эффекта от возрастающей налоговой нагрузки – как это  происходило в начале 1990-х годов  – кредит доверия к государству  подрывается. В начале радикальных реформ в России налоговая служба еще не сформировалась, возможности контроля были крайне ограничены, налоговая полиция появилась лишь через пять лет - в 1997 г. В 1992-1998 гг. государство одновременно увеличило налоги и уменьшило расходы на социальное обеспечение, в результате уклонение от налогов получило моральное оправдание, так как граждане хотят верить, что налоги будут потрачены на увеличение их благосостояния. Таким образом, уклонение от уплаты налогов становится выгодным для многих экономических агентов, что порождает появление консультантов и разработчиков методов ухода от налогов. В результате искажается отчетность, возникает бартер, неплатежи, коррупция. Выход же из теневого сектора связан с высокими трансформационными издержками, тем более что, раз уплатив налоги, предприятию будет сложнее уклоняться от их уплаты в дальнейшем.[4]

Рассмотрим также в качестве примера коррупционную ловушку. В начале реформы вследствие шоковой либерализации и перераспределения переходной ренты резко возросла дифференциация доходов. Индекс Джини за три года с 1991 по 1994 г. увеличился более, чем в полтора раза — с 0.26 до 0,41. Относительная зарплата управленческого персонала упала: в 1990 г. она составляла 120 % средней по экономике, а в 1992 г. — всего 94%. Если учесть официальные льготы, то различия станут еще больше. И теория, и эмпирические данные свидетельствуют о том, что подобные изменения приводят к увеличению коррупции. Дополнительными факторами послужили ослабление государственного контроля, неопределенность норм "рыночного поведения" и пробелы в законодательстве. Чем более распространена коррупция, тем меньше вероятность наказания для каждого отдельного коррупционера тем более распространена коррупция. Это так называемый эффект координации, характерный для многих институциональных ловушек. Дальнейшее закрепление неэффективной нормы поведения происходит под действием трех механизмов. Во-первых, коррупционная деятельность совершенствуется, возникают коррупционные иерархии, развивается технология дачи взятки (эффект обучения). Во-вторых, неэффективная норма встраивается в систему других норм, сопрягается с ними. Так, коррупция связана с уходом от налогов и лоббированием законов. Это еще больше затрудняет борьбу с ней (эффект сопряжения). Наконец, коррупция оказывается столь обычной и ожидаемой, что отказ от нее воспринимается как нарушение общепринятого порядка вещей: включается механизм культурной инерции. В результате действия этих механизмов уменьшаются трансакционные издержки коррупционного поведения и увеличиваются трансформационные издержки перехода к альтернативной норме. Коррупция "устраивает каждого", потому, что к ней причастны "все остальные". Система оказывается в равновесии — в коррупционной ловушке.

После того, как ловушка  сформировалась, возврат к начальным (дореформенным) условиям не приведет к ее разрушению: имеет место так  называемый эффект гистерезиса. Поэтому  ряд стран, осуществляющих программы  борьбы с коррупцией, прибегают к радикальным мерам. Сингапур стал одной из наименее коррумпированных стран, резко повысив зарплату чиновников. Китай недавно ввел смертную казнь за коррупцию. В результате уровень коррупции в Китае снижается. В 1996 г. Китай занимал 50-ю позицию среди 54 стран, Россия — 47-ю. В 1998 г. среди тех же стран Россия сохранила свой рейтинг, а Китай передвинулся на 35 место (Китай стал 52-м среди 85 стран, а Россия — 76-й).

Итак, "институциональная  ловушка" постприватизационного развития российской экономики описывается следующим образом. С одной стороны, существуют объективные тенденции к административному перераспределению прав собственности, продиктованные экономической неэффективностью и социальной нелегитимностью их структуры, сложившейся на начало 2000-х годов. С другой стороны, попытки волевого перераспределения прав собственности при сохранении без изменения существующих формальных и неформальных институтов не только не решат проблемы, но и приведут к их обострению. Известная фраза "казнить нельзя помиловать" звучала бы в итоге как "перераспределять собственность нельзя сохранять status quo".[3]

2.2 Последствия институциональных  ловушек

В результате приватизации в России возникла третья форма контроля над корпорациями, ранее в больших  масштабах опробованная разве что  в Югославии. Контрольные пакеты акций большинства предприятий  оказались в собственности их работников. И менеджеры защищали свою власть, не допуская банки к  управлению, даже когда они оказывались  крупными акционерами. Фактически это  означало отсутствие контроля над менеджерами. Естественно, что банки не решались кредитовать бесконтрольные предприятия. С другой стороны, быстрое развитие рынков валюты и государственных  облигаций сулило им гораздо больше прибыли. Банковская система оказалась  в институциональной ловушке  бурного, но не эффективного роста.

Одно из  наиболее серьезных  последствий  «институциональных ловушек» заключается в том,  что хотя они и  смягчают отрицательные  краткосрочные последствия неподготовленных, слишком быстрых преобразований, в то же время они препятствуют долгосрочному экономическому росту.

Проведенный выше анализ позволяет  воссоздать механизм производственного  спада в России, основная часть  которого пришлась на 1992–1994 гг. После  либерализации цен и внешней  торговли цены на товары росли неравномерно. Продукция топливно-энергетического  комплекса, конкурентоспособная на внешнем рынке, дорожала максимальными  темпами; легкая промышленность испытывала жесткую конкуренцию со стороны  импорта и наращивала цены медленнее  других отраслей. Если расположить  отрасли “в технологическую цепочку” по глубине переработки сырья, то окажется, что ресурсы практически всех отраслей дорожали быстрее, чем выпуск. Ясно, что отрасли должны были снижать производство.[4]

В рыночной экономике снижение внутреннего производства должно было бы с избытком компенсироваться выигрышем  во внешней торговле и результатами альтернативного использования  высвободившихся ресурсов. Частичная  компенсация имела место. Об этом свидетельствует тот факт, что  спад конечного потребления был  существенно меньше производственного. Однако полной компенсации не произошло  из-за “коллективистской” природы  фирм, не увольнявших ненужных работников, и из-за колоссальных трансформационных  издержек. Когда же к 1995 г. структура  цен стабилизировалась, то оказалось, что сформировавшиеся нормы поведения  неэффективны, экономика попала в  систему институциональных ловушек.

Одна из фундаментальных  угроз финансовой и экономической  безопасности России состоит в резком снижении за последнее десятилетие  капитализации кредитно-денежных учреждений страны (уменьшении размеров денежного  капитала России) и предприятий сферы  материального производства, возникшая  в результате действия институциональных  ловушек и правонарушений, связанных  с оценкой приватизируемых основных фондов. Занижение капитализации  отечественных предприятий ослабляет  их конкурентоспособность.

Наивная вера в спонтанное формирование эффективных рыночных институтов, гипертрофия макроэкономической политики в ущерб институциональной, легкомысленное заимствование институтов из чужой культурной среды послужили  источником крупных ошибок при реформировании централизованных экономик.[4]

Глава 3. Пути выхода из институциональных  ловушек

Проблема выхода из «институциональной ловушки» представляет практический интерес. И главную роль в этом процессе должно сыграть государство, поскольку в условиях институционального неравновесия ни один другой агент, кроме правительства, не способен принимать эффективные долгосрочные решения. Ни менеджеры, ни коллективы предприятий, ни частные предприниматели не обладают достаточно длительным горизонтом планирования. Не чувствуя уверенности в будущем, экономические агенты ставят перед собой краткосрочные задачи, стремятся к личному обогащению, а «невидимая рука» несовершенного рынка еще не умеет трансформировать эгоистическое повеление в общественно полезное.[1]

Причем акцент делается не на «сильном», а «эффективном» государстве. По утверждению В.Полтеровича, тезис о необходимости «сильного правительства» ошибочен, поскольку сильное авторитарное государство может преследовать цели, не имеющие ничего общего с увеличением благосостояния общества. Сильная власть может быть хищнической, ориентированной на интересы малочисленной правящей элиты. Такая власть не борется с коррупцией, а лишь регулирует ее, заботясь о том, чтобы «брали по чину». Такая власть препятствует выявлению общественных предпочтений и более всего боится сокращения сферы своего влияния. Эффективность означает развитие и поддержание механизмов выявления и интеграции общественных предпочтений, ориентацию на цели, разделяемые обществом, и способность их достижения.[10]

Основные мероприятия  по институциональной стабилизации в странах с переходной экономикой включают разработку следующих пунктов:

1) программы выхода из  четырех взаимосвязанных «институциональных  ловушек»: бартера, неплатежей, уклонения  от уплаты налогов и коррупции;

2) мер по преодолению  институциональных конфликтов, приведшим  к неэффективным формам организации  предприятия и финансовой системы. Реформа предприятия должна способствовать установлению рационального баланса прав собственников, менеджеров, рабочих и внешних инвесторов и эффективной системы взаимоконтроля;

3) реформы финансовой  системы, снижения инвестиционных  рисков, стимулирования участия  банков в управлении предприятиями;

4) мер по изъятию переходной  ренты государством, чтобы предотвратить  неоправданную дифференциацию доходов  и, как следствие, рост теневой  экономики и коррупции;

5) мер социальной политики, предусматривающих компенсацию  потерь тех групп населения,  благосостояние которых снижается  в результате преобразований. Так  как насильственные реформы редко  бывают успешными в связи с  высокими трансформационными издержками, то важнейшей задачей государства  является поиск компромиссного  варианта реформ.[10]

Каждый этап реформы должен быть тщательно подготовлен, включая  оценку трансформационных и трансакционных издержек выгод реформирования, предусматривать справедливое распределение реформенных тягот, компенсацию потерь проигравшим.[1]

Для выхода из ловушки необходимо изменение действующих институтов в результате спонтанной эволюции или  целенаправленного государственного вмешательства. Вопросу о том, как  выйти из той или иной конкретной институциональной

ловушки (как бороться с  коррупцией, с неплатежами, с теневой  экономикой, и т.п.) посвящена обширнейшая  литература. Но подавляющее большинство  предложений носят характер рецептов, не вписанных ни в какую теорию и не имеющих серьезного обоснования. Они, как правило, не приводят к успеху и в лучшем случае дают лишь временный эффект.

Эффекты координации, обучения и сопряжения уменьшают трансакционные издержки действующей нормы и увеличивают издержки ее трансформации; благодаря этому выход из институциональной ловушки связан с высокими затратами. Требуется масштабное изменение фундаментальных или организационных факторов, например, радикальное ужесточение наказания за отклонение от общественно эффективной нормы. Такая стратегия сопряжена с высокими издержками и в свою очередь может порождать неблагоприятные кумулятивные эффекты. История борьбы с неплатежами и неуплатой налогов в России показывает, насколько труден этот вариант выхода из институциональной ловушки.[5]