Крупный бизнес в рыночной экономике

В начале 1992 г. в стране начала проводиться  радикальная экономическая реформа, в частности, 2 января вступил в  силу указ президента о либерализации  цен <#"justify">Можно упрекнуть  того же Гайдара в том, что он, не введя инфляционный коэффициент  на вклады в сберкассах, фактически ограбил всю страну. И частных  лиц, и предприятия, многие из которых  были фактически ликвидированы всего  за полгода.

Говорят - не было выхода. Это ерунда. Если бы основные фонды через акционирование предприятий распродали тем же предприятиям и работникам, а еще пообещали  бы, что через несколько лет  выплатят все с коэффициентом  на инфляцию, то все можно было сделать  по-другому. Тогда вся Россия стоила 2 трлн. руб. А по карманам и сберкассам, на счетах предприятий было около 1 трлн. Так что можно было сразу  наполнить предприятия тем же оборудованием, той же собственностью по-человеческому. Не отнимать, а потом  делить между мошенниками, а дать людям через акционирование гораздо  больше.

Экономика, вышедшая из-под контроля правительства, страдала от финансовых спекуляций, падения  курса рубля по отношению к  твёрдой валюте. Кризис неплатежей и замена денежных расчётов бартером ухудшали общее состояние хозяйства  страны. Результаты реформ стали очевидны к середине 1990-х годов. С одной  стороны, в России начала формироваться  многоукладная рыночная экономика, улучшились политические и экономические  связи со странами Запада, была провозглашена  в качестве приоритета государственной  политики защита прав и свобод человека. Но в 1991-1995 гг. ВВП и промышленное производство упали более чем  на 20 %, уровень жизни большинства  населения резко снизился, инвестиции за 1991-1998 годы упали на 70 %.

Первейшая задача такого исследования заключалась  в необходимости выделить для  него объект - крупнейшие российские компании. И уже это оказалось достаточно сложным: в нашей стране до сих  пор отсутствует нормальная корпоративная  статистика. У нас есть макроэкономическая статистика и статистика предприятий. Рейтинг крупнейших предприятий  России регулярно публикует журнал «Эксперт», создавший для этого  специальное рейтинговое агентство, однако в нем нет принципиального  для нас различения компаний и  предприятий: в качестве самостоятельных  объектов там присутствует множество  предприятий, в действительности входящих в те или иные ИБГ.

Прежде  всего, это были данные Федеральной  комиссии по ценным бумагам и Национальной ассоциации участников фондового рынка. Очень сильно помогли сайты компаний, где много детализированной информации о предприятиях, входящих в ту или  иную компанию. Мы исключили из рассмотрения компании с контрольным государственным  пакетом акций, такие как ОАО  «Газпром» и РАО «ЕЭС России», поскольку очевидно, что их поведение  в значительной степени определяется влиянием государственных структур и ориентировано на реализацию текущих  социальных и политических задач. Мы выбрали пять статистических показателей  и ряд неформальных критериев.

Оказалось, что восемь ее крупнейших ИБГ дали в 2001 году 35,6% валового выпуска российской промышленности. В 2000 году этот показатель составлял 32,9%. В США же десять крупнейших компаний выпускают сегодня 27,4% валовой  продукции промышленности, а в  Германии - 15%.

Надо  сказать, что подобные тенденции  характерны сегодня и для других стран с развивающимися рынками. Например, в Индии работает известный  экономический конгломерат «Тата». Такие же компании можно найти  в Чили, Бразилии, Малайзии. Но как  видно из корпоративной истории XX века, подобная ориентация на самодостаточность  была характерна для конгломератов  США в первые десятилетия XX века, а для Западной Европы - в 1950-е  годы. Высоко диверсифицированный конгломерат  компаний принадлежал семье Валленберг в Швеции. Хорошо известна и группа «Фиат» в Италии - тоже высоко диверсифицированного и многоотраслевого характера. Естественно, что такого рода интегрированные  компании довольно типичны и для  Юго-Восточной Азии, в частности, для Японии и Южной Кореи. крупный  бизнес корпорация концентрация

Несколько слов о том текущем институциональном  и экономическом контексте, который  во многом определяет современное состояние  нашего крупного бизнеса и, видимо, будет формировать его будущее. На мой взгляд, сегодня сложились  два существенных ограничения экономической модели современной России: институциональное и структурное. Можно сказать, что система государственных и рыночных институтов у нас стабилизировалась в более или менее устойчивом состоянии, которое я бы определил как стационарно-переходное. Это означает, что многие неформальные, «полутеневые» отношения, которые служили адаптационным, смягчавшим шоки перехода ресурсом, к сожалению, приобрели устойчивый характер, а формальные институты у нас по-прежнему в автоматическом режиме не действуют.

Один  из первых нобелевских лауреатов  по экономике Кеннет Эрроу говорил: для того чтобы рыночная экономика  эффективно работала, все товары и  все услуги должны продаваться и  покупаться, кроме решения судов; если эта услуга продается, то рыночная экономика не работает. Эта цитата очень хорошо, по-моему, описывает  наше нынешнее положение. Возьмем, например, арбитраж. Возмещение убытков в случае неплатежеспособности экономического агента у нас занимает 160 дней, а  в США - три недели. Кроме того, в американской экономической культуре очень важны репутация и ее потеря, а у нас этот фактор не просматривается пока вовсе. Более  или менее нормальные экономические  взаимосвязи и экономические  трансакции возможны в России только между предприятиями, которые включены в те или иные сети доверительных  отношений. А ИБГ как раз и  представляют собой один из наиболее распространенных типов такого рода сетей. Можно говорить, правда, что  нечто похожее начинает складываться и в регионах.

Понятны и причины стоящих перед нами структурных ограничений: они связаны  с сохраняющимся в России нерыночным сектором, с весьма значительной, дисперсной и плохо контролируемой государственной  собственностью и, конечно, с односторонностью нашего включения в мировую экономику. Доля экспорта в валовом внутреннем продукте России по текущему обменному  курсу - одна из самых высоких в  Европе: выше нас Белоруссия - 60%, Бельгия - 42%; у нас - 40%.

Какие же общественные силы, институты способны преодолеть эти ловушки и ограничения? Сегодня в России есть два агента модернизации: государство, власть, которая  инициировала экономическую реформу, и крупный российский бизнес, который  в ходе этой реформы возник. На мой  взгляд, ни гражданское общество, ни политические партии, ни профсоюзы, ни малый бизнес не могут ни предложить программу развития российской экономики, ни обеспечить ресурсами ее реализацию. А потому для выхода из кризиса  нам необходимо согласование интересов  государства и бизнеса. Надо сказать, что институты, призванные обеспечить это согласование, очень быстро и  динамично развиваются: я имею в  виду и Российский союз промышленников и предпринимателей (РСПП), и Торгово-промышленную палату, и сотни других отраслевых региональных союзов и ассоциаций, которые занимаются консолидацией интересов бизнеса и выработкой его компромиссной коллективной позиции, которую власть так или иначе вынуждена учитывать.

Несколько слов о тенденциях развития бизнес-групп  и их институциональной роли. Как  мы знаем, в отличие от банковской системы многоотраслевые группы смогли достаточно спокойно пережить острейший кризис августа 1998 года. ИБГ  сохранили численность персонала, поэтому при падении общей  численности занятых в российской экономике после кризиса 1998 года доля занятых на их предприятиях только возросла: в крупнейших восьми компаниях  сейчас работает около 2% занятых в  экономике России.

Нельзя  не отметить еще одно обстоятельство. ИБГ сыграли существенную роль в  адаптации советской крупной  промышленности - впрочем, другой в  СССР и не было - к рыночной экономике. Очевидно, что в рамках централизованной экономической системы крупное  предприятие было чисто технологической, производственной единицей, потому что  все общие финансовые и экономические  проблемы решались за пределами этого  предприятия, так сказать, во внешней  среде. Структура производства, соотношение  издержек и результатов, поиск рынков сбыта и многое другое - все это  не относилось к компетенции самих  предприятий, и необходимость заниматься этим после реформ начала 1990-х была для подавляющего большинства из них шоком. Предприятия, включенные в ИБГ, преодолели его легче всех - в структуре своей группы они  автоматически получали инвестиционного  и маркетингового партнера, услуги по стратегическому планированию, связям с общественностью, подбору, обучению и подготовке персонала.

Несколько слов о тенденциях, которые стали  очевидны в послекризисный период. Первая тенденция, на которую я хочу обратить ваше внимание, - выход интересов  ИБГ из сырьевых отраслей в отрасли  с повышенной степенью обработки  и, соответственно, с более высокой  добавленной стоимостью продукции. В последние годы ИБГ достаточно интенсивно инвестируют в сельское хозяйство, в переработку, в предприятия  в сфере информационных технологий и машиностроения. Диверсификация идет достаточно высокими темпами.

Другая  тенденция - рост региональной экспансии  ИБГ. Если в начале 1990-х годов это  была практически монорегиональная система, то сейчас дело обстоит совершенно иным образом. Я считаю важной и позитивной тенденцией то, что интересы крупного бизнеса объективно направлены на унификацию российской законодательной среды, на укрепление единого экономического пространства, на преодоление хозяйственной  основы сепаратизма. В то же время  в этой плоскости мы сталкиваемся с параллельной тенденцией: в одном  регионе присутствует, как правило, одна ИБГ, хотя гораздо выгоднее обратное. Но каждый губернатор опирается на одну из компаний, а потому противодействует остальным; исключением здесь является разве что ярославский губернатор Лисицын.

Что можно  отнести к отрицательным сторонам деятельности ИБГ? Во-первых, как я  уже говорил, это избыточная концентрация экономики. Во-вторых, локализация хозяйственных  отношений. В-третьих, блокирование горизонтальных хозяйственных связей, которые не выходят за пределы той или  иной ИБГ. С очевидным возрастанием роли этих компаний и в экономической, и, естественно, в политической жизни  России, в последнее время ряд  экспертов высказывает опасения по поводу ее «чеболизации». Негативные ожидания связаны с угрозой свободе  конкуренции, с неэффективностью межсекторального перераспределения ресурсов, с монопольными практиками и, в конечном итоге, с  ограничениями политической демократии.

Часто можно  услышать и мнение о том, что экспансия  крупного бизнеса блокирует развитие малого и среднего. Надо сказать, что  и на теоретическом уровне такие  опасения имеют основание, а опыт Южной Кореи дает им практическое подтверждение. С этим довольно сложно спорить, но можно попытаться взглянуть  на реальность и с другой стороны. В силу исторической инерции у  России в ближайшие пять-семь лет  весьма ограниченные возможности выбора, прежде всего из-за ситуации с ресурсами  и инвестициями. Ставить придется на ИБГ.

Теперь  несколько слов о возможных сценариях  развития крупного российского бизнеса  в первые десятилетия нового века. Первый сценарий - самый оптимистичный. Он подразумевает диверсификацию ИБГ  в прозрачные промышленные корпорации, поставляющие широкий спектр продукции  и услуг. Здесь необходима очень  активная государственная политика по нормализации процедур защиты собственности  и контрактов. На мой взгляд, должна проводиться политика по поддержке  конкурентоспособности отечественных  компаний. Если стандартные процедуры  корпоративного контроля начнут работать, то я не исключаю отхода собственников  от непосредственного участия в  управлении и превращение их в  инвесторов. Опыт мировой корпоративной  истории XX века позволяет предположить, что по мере нормализации институциональной  среды ядром бизнеса станут его  более сложные формы, связанные  с машиностроением, с высокими технологиями. Нефтедобывающие и металлургические отделения уже сегодня превратились в дойных коров, которые генерируют денежные потоки для других направлений  бизнеса. Нельзя исключать и того, что со временем они превратятся  в самостоятельные компании. Если говорить о конкретных примерах, то, на мой взгляд, по этому пути сегодня идет развитие «Базового элемента», ЮКОСа, «Северсталь-групп» и «Интерроса».

Второй  сценарий связан со стратегией инвесторов. По мере формирования некоего ядра бизнеса возможна реализация части  непрофильных активов ИБГ и превращение  подобной деятельности в устойчивый элемент ее бизнеса. Как это может  происходить? Бизнес-группа приобретает  некоторое предприятие и реструктурирует  его: определяет относительно устойчивые рынки, нормальных поставщиков, налаживает работу финансовых, маркетинговых и  кадровых служб. То есть инвестирует  в повышение рыночной стоимости  актива, чтобы затем его реализовать. Из наших ИБГ такую стратегию  уже активно использует «Альфа-групп». Классический пример - покупка «Альфой» кондитерской фабрики «Большевичка»  за один миллион долларов, ее реструктуризация и - спустя два года - продажа «Данону» за тридцать миллионов долларов. Естественно, оценить, сколько было вложено в  «Большевичку», сегодня не представляется возможным.

Ну и  последний, самый пессимистический сценарий - развал и банкротство. Сегодня  он малореалистичен, но исключать его  нельзя. Эти процессы, как мы знаем, затронули уже те компании, которые  базировались не на собственности, а  на специальных услугах, как правило, торговых. Нестабильность, незрелость институциональной среды и управленческие провалы не позволяют быть уверенным, что история бизнес-групп первой волны, таких как, скажем, «Олби» или  «Микродин», не может повториться.

На мой  взгляд, наибольшую вероятность имеют  первый и третий сценарии. Очевидно, если посмотреть на крупные российские компании через десять лет, картина  будет совершенно иной. Но текущий  этап развития отечественных бизнес-групп  достаточно точно соответствует  и мировой истории эволюции крупных  фирм, и современным тенденциям формирования корпоративного сектора в развивающихся  странах. Под влиянием гиперинфляции  произошла глубокая деформация всех стоимостных пропорций и соотношения  цен на продукцию отдельных отраслей, изменившая стоимостные основания  финансовой, бюджетной и кредитно-денежной системы. Индекс потребительских цен  с 1992 г. по 1995 г. увеличился в 1187 раз, а  номинальная зарплата - в 616 раз. Тарифы на грузовые перевозки увеличились  за те годы в 9,3 тыс. раз, а индекс цен  реализации продукции сельского  хозяйства производителями продукции  повысился всего в 780 раз, в 4,5 раз  меньше, чем в промышленности. Неравновесие доходов и расходов достигло за годы преобразований такого уровня, что  механизм неплатежей перестал справляться  с его сбалансированием. Заметное обеднение едва ли не большинства  населения России в начале 90-х  годов: жизненный уровень основной массы населения снизился по многим характеристикам в 1,5-2 раза - до показателей 60-70-х годов.