Русская литература XIX в.

К середине XIX в. реализм уже  стал господствующим в русской литературе направлением. Вопреки политическим и цензурным гонениям неуклонно  усиливались его антикрепостнические  мотивы. С конца 40-х годов против крепостного права направляют свои произведения не только революционер А.И. Герцен («Кто виноват?», «Сорока-воровка»), но и либералы И.С Тургенев («Записки охотника»), Д.В. Григорович («Антон-Горемыка»), И.А. Гончаров («Обломов»). /382/ «Записки охотника» Ивана Сергеевича Тургенева (1847-1852) стоят первыми по значимости в ряду тех произведений 40-х годов, которые показывали, сколь мучительна жизнь крепостного крестьянства, — они звали к его освобождению. Тургенев прямо говорил, что он в  «Записках» ставил целью напасть, как  можно сильнее, на главного врага народов России. «В моих глазах, — уточнял он, — враг этот имел определенный образ, носил известное имя: враг этот был — крепостное право». И.С. Аксаков выразился таким образом: «“Записки охотника” — это батальный огонь против помещичьего быта».

С демократических позиций  были написаны также ранние произведения Федора Михайловича Достоевского и  Михаила Евграфовича Салтыкова (будущего Щедрина), которые в молодости  оба примыкали к петрашевцам  и считали своим литературным наставником В.Г. Белинского. Первая же повесть Достоевского «Бедные  люди» (1846) была встречена Белинским  и Некрасовым как одна из вершин критического реализма. «Новый Гоголь явился», — говорил Некрасов. Само название повести — это, по справедливому  выражению Л.П. Гроссмана, «как бы девиз  и программа» всего творчества Достоевского, которое целиком было посвящено  именно бедным людям и в прямом, и в переносном смысле: нищим и обездоленным, униженным и оскорбленным. Повести Салтыкова «Противоречия» (1847) и «Запутанное дело» (1848) тоже перекликались с творчеством Гоголя: в них сочувственно изображены бедные люди, разночинцы, и сатирически представлены царские сатрапы.

И Достоевский, и Салтыков в начале своей литературной деятельности подверглись репрессиям. Салтыков за сочинение «Запутанного дела» в  мае 1848 г. по приказу Николая I был  сослан в Вятку и пробыл в ссылке 7 лет, до смерти Николая. Достоевский  же за участие в кружке петрашевцев  был приговорен военным судом  к расстрелу. В памятный день 22 декабря 1849 г. на Семеновском плацу, где была инсценирована казнь над петрашевцами, Достоевский стоял во второй очереди  осужденных и успел пережить весь ужас ожидания смерти, пока флигель-адъютант не привез от царя запечатанную в пакете «милость». В итоге Достоевскому выпали на долю каторга и солдатчина, которые он отбывал до смерти Николая I

Итак, несмотря на цензурный  гнет и прямые репрессии со стороны  царизма, к середине XIX в. в русской  литературе необратимо возобладало  направление критического реализма с ярко выраженным обличительным, антикрепостническим и антисамодержавным прицелом. Этот феномен культурной жизни России существенно повлиял на политическое сознание русского общества, что позволяет считать его одним из факторов, заставивших царизм пойти на отмену крепостного права.

«Великие реформы» 60-70-х  годов не притупили критического острия русской литературы, поскольку  они не устранили старых причин социальной вражды и добавили к ним новые. Критический реализм все более  выражался не только в правдивом  изображении типических черт действительности, но и в осмыслении изображаемых явлений  с точки зрения их соответствия народным идеалам. Поскольку же правдивое  изображение российской пореформенной  жизни обнаруживало ее вопиющее несоответствие интересам народа, реалистическая литература сохраняла и еще больше оттачивала приобретенное ею задолго до «великих реформ» обличительное начало. Проблема обличения существующего строя  оставалась, как и в первой половине века, одной из главных для писателей, причем литература, как выразился Н.П. Огарев, «грызла правительственную сеть по всем узлам».

Если И.А. Гончаров в романе «Обломов» (1859) разоблачил косность, паразитизм, одиозность дворянства как господствующего  класса дореформенной России, то Ф.М. Достоевский в романах «Идиот» (1868) и «Братья Карамазовы» (1879-1880) художественно запечатлел процесс  социального и нравственного разложения того же класса в пореформенную эпоху, изобразив его как правду жизни, объективную реальность, совершенно не задумываясь о каких-либо принципах классового анализа. А.Н. Островский изобличал в своих драмах («Гроза», «На всякого мудреца довольно простоты», «Волки и овцы», «Бесприданница» и др.). коррумпированный мир царских чиновников и, главное, продолжал начатое в комедии «Свои люди — сочтемся» художественное исследование жизни купечества. Он первым открыл взорам читателей погрязшую в стяжательстве и мошенничестве жизнь самых крупных во всей России замоскворецких купцов, в связи с чем его назвали «Колумбом Замоскворечья». Повесть Н.С. Лескова «Заячий ремиз» — это сатира на политическую реакцию 80-90-х годов, а его рассказы «Человек на часах», «Административная грация» и др. высмеивали как национальное зло «белый» террор царизма.

Классик отечественной прозы, поэзии и драматургии Алексей  Константинович Толстой, отличавшийся консервативными убеждениями, гротескно  изобразил в сатирической поэме  «Сон Попова» такие приметы царской  России, как деспотизм, произвол, эпидемия доносительства. Он же написал блистательную  сатиру «История государства Российского  от Гостомысла до Тимашева», в которой  иронизировал над традиционным для  правителей России стремлением к  «порядку», т.е. к режиму насилия, замаскированному демагогией.

Большая обличительная сила заключена в романах И.С. Тургенева  «Дым» (1867) и «Новь» (1877). В «Дыме» главным объектом тургеневской сатиры стала «реакционная сволочь», охранительные  верхи в лице отдыхавших на курортах Баден-Бадена генералов, князей, графов, баронов, придворных хлыщей, «тузов с европейскими именами». Все они расточают под «личиной гражданского негодования» словесный «хлам и сор», удостоверяющий их умственное и нравственное ничтожество. В «Нови» сатирически представлен типичный охранитель Калломейцев (прототипом которого сам Тургенев называл М.Н. Лонгинова — начальника Главного управления по делам печати). Он закипает злобой при одной мысли о «бандах» революционеров и горит «желанием /385/ раздробить, превратить в прах всех тех, которые сопротивляются — чему бы и кому бы то ни было».

Высшим проявлением обличительного начала русской литературы во второй половине XIX в. была сатира М.Е. Салтыкова-Щедрина. В образах самодержавных Угрюм-Бурчеевых  и Негодяевых, «помпадуров и помпадурш» царской бюрократии и «премудрых пескарей» либерализма, Колупаевых, Разуваевых и прочих «кровопивственных  дел мастеров» из купечества Щедрин подверг нещадной критике все  устои Российской Империи. Созданный  же им образ Иудушки Головлева (роман  «Господа Головлевы», 1875-1880) олицетворяет собой психологию всех вообще исторически  обреченных, разлагающихся типов  людей. В сатире Щедрина обличение  пореформенных язв России достигает  потрясающей мощи, причем всюду, даже в произведениях, сюжетно обращенных в прошлое («История одного города», «Пошехонская старина»), сохраняет  злободневность. «Я совсем не историю  предаю осмеянию, — говорил Щедрин, — а известный порядок вещей».

Декабрист М.С. Лунин как-то сказал: «Бич сарказма так же сечет, как и топор палача». Щедрин был  гением сарказма. «Никто не карал наших  общественных пороков словом, более  горьким, не выставлял перед нами наших общественных язв с большей  беспощадностью», — писал о нем  Н.Г. Чернышевский. Не зря современники назвали Щедрина «прокурором  русской общественной жизни». Работал  он в трудных условиях. В России, пожалуй, не было другого писателя, которого так жестоко преследовала и травила цензура. «Кожу с живого сдирают, — жаловался Щедрин, — местами ощиплют, а временем и совсем изувечат». Слабый здоровьем, не единожды находившийся при смерти, Щедрин с горькой иронией включал в число самых тяжких своих недугов «цензурные сердцебиения». Но ничто не помешало ему создать настоящую энциклопедию сатиры на пореформенную Россию — энциклопедию, без которой не обходится ни один исследователь отечественной истории.

Итак, первая из главных проблем  русской литературы второй половины XIX в. — это обличение существующего  строя. Второй проблемой было отображение  жизни народа.

Непревзойденным певцом горькой  крестьянской доли стал Н.А. Некрасов. Его стихи и поэмы, особенно поэма  «Кому на Руси жить хорошо» (1866-1876), отразили всю бездну страданий и всю  силу духа российского крестьянства. Вобрав в себя лучшие черты характера, насущные чаяния и самый язык народа, как бы отождествив себя с ним, Некрасов, более чем кто-либо в  России, заслужил славу народного поэта. Сам он в конце жизни с гордостью сказал о себе: «Я лиру посвятил народу своему». Метко определил особенность его творчества Ф.М. Достоевский в речи на могиле поэта: «Это было раненое сердце, раз на всю /386/ жизнь, и не закрывавшаяся рана эта и была источником всей его поэзии, всей страстной до мучения любви этого человека ко всему, что страдает».

Мучительной любовью «ко  всему, что страдает» буквально  было пронизано и творчество самого Достоевского. В его романах и  повестях («Униженные и оскорбленные», «Преступление и наказание», «Бесы», «Подросток») отображены горести и  надежды городской бедноты, которая, по выражению советского литературоведа Н.И. Пруцкова, была «материально придавлена и духовно пришиблена капитализмом»  и в поисках спасения хваталась  то за Христа, то за социализм. «Записки из Мертвого дома» Достоевского о  страданиях людей на царской каторге  И.С. Тургенев резонно сравнивал с Дантовым «Адом», а Герцен — со «Страшным судом» Микеланджело.

Творчество Достоевского противоречиво, как никого другого  из русских писателей. Многим не нравится его философия, прямо-таки культ  страдания. Французский писатель Андре  Жид остроумно приравнял его  к тому, как если бы Прометей решил, что «нужно полюбить своего орла», однако ведущий мотив сочинений Достоевского — гуманизм, боль за «униженных и  оскорбленных» людей — гармонирует  с его репутацией одного из крупнейших мастеров не только русской, но и мировой  литературы.

Величайший изобразитель народной жизни Лев Николаевич Толстой  — «Гомер русской “Илиады”», как  назвал его за «Войну и мир» знаменитый юрист А.Ф. Кони, — создал гигантский собирательный образ народа, всех его слоев и сословий. Творения Толстого (кроме «Войны и мира»  это, в первую очередь, романы «Анна  Каренина» и «Воскресение») представляют собой гениальное художественное обобщение  жизни всей пореформенной России. Правда, толстовская проповедь непротивления  злу очень роняет писателя в глазах многих. Хорошо сказал об этом Евгений  Евтушенко:

Как осмысленье зревшего сознанья,  
Пришел Толстой, жалеюще жесток,  
Но — руки заложив за ремешок

Ведь Толстой звал не противиться  тому, что он сам так сурово обличал, осуждал и отвергал. А.В. Луначарский  нашел для этого единства противоположностей такое определение: «революционно-реакционные» идеи.

Как бы то ни было, признанный патриарх русской литературы Лев  Толстой был популярен и авторитетен  в России как никто другой. Приметливый  журналист А.С. Суворин на рубеже XIX-XX вв. записал в дневнике: «Два царя у нас — Николай II и Лев  Толстой. Кто из них сильнее? Николай II ничего не может сделать с Толстым, не может поколебать его трон, тогда  как Толстой, несомненно, колеблет трон Николая и его династии». Реакционные круги боролись с Толстым разными средствами: его пытались запугать возможными репрессиями, отлучали от церкви, науськивали на него литературных критиков, но тщетно — сам Толстой ничего не боялся, церковь без Толстого теряла больше, чем Толстой без церкви, а литературные критики достойны были, по выражению Д. В. Григоровича, лишь «целовать лапу собаки дворника Толстого».

Среди положительных образов  тургеневской прозы и поэзии (его  «Стихотворений в прозе») есть и  политические деятели. Либерал-постепеновец, «ожидающий реформ только свыше, принципиальный противник революций» (по его собственному определению), Тургенев, в отличие  от большинства либералов, понимал, что «никакие «реформы свыше» не даются без давления, и энергичного давления, снизу на власть; он искал силу, которая  была бы способна произвести это давление»[12]. В романе «Новь» представителем такой силы изображен мирный просветитель, «постепеновец снизу» Соломин. Но в последние годы жизни Тургенев по мере того, как, с одной стороны, народники переходили от «ложной и нежизненной», по его мнению, попытки поднять крестьян на социалистическую революцию к борьбе с царизмом за политические свободы, и, с другой стороны, он сам «решительно разочаровывался» в реформах сверху, стал усматривать силу, способную принудить царизм к конституционным уступкам, не в либералах, а в революционерах. Отсюда его намерение (оставшееся нереализованным из-за предсмертной болезни) написать роман, героем которого был бы «новый в России тип, жизнерадостный революционер», «геркулесова сила, [которая] все переваривает». Свидетельством этого намерения остались сохранившиеся в тургеневском архиве наброски («формуляры» персонажей и контуры сюжетных линий) к задуманному, но так и не написанному роману. Вообще Тургенев в последние 20 лет своей жизни был самым авторитетным для русского общества «властителем дум». «Среди общества он явился учителем, — вспоминал о нем А.С. Суворин. — Он создавал образы мужчин и женщин, которые становились образцами».