Морфология волшебной сказки

Сказка –  самая завораживающая и таинственная область литературы. Ни на каком крылатом коне не угнаться за полетом авторской фантазии. Однако работы крупнейших философских школ все же отчасти проливают свет на ее тайну.

XIX век подарил нам книгу А.Н. Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу». В XX веке, как представляется, самые значительные труды в этой области — «Золотая ветвь» Фрэзера, «Морфология сказки» и «Исторические корни волшебной сказки» В.Я. Проппа.

Работа "Морфология сказки" занимает особое место в наследии Проппа.

В ботанике под морфологией понимается наука  о составных частях растения, о  морфологии сказки же никто не мог  и подумать, хотя в области устной народной сказки так же возможна органическая связь между элементами.

Им и  посвящена работа В. Я. Проппа «Морфология волшебной сказки».

Об этой своей  книге Пропп писал: «Я убеждён, что современный развитый интеллигент должен познакомиться с «Морфологией сказки». Это очень маленькая книжечка, написанная с предельной простотой и ясностью».

Что, прежде всего, поражает в работе Проппа, так это  глубокое предвосхищение позднейших исследований в той же области.

В.Я. Пропп — признанный основоположник структурального метода в исследовании фольклора. В 20-х годах был очень силен интерес к проблемам художественных форм, в том числе и фольклорных; но только В. Я. Пропп довел изучение формы сказки до выявления ее структуры. Открытие Проппа состоит в том, что, во-первых, функциональный анализ убедительно и очевидно показывает присущую данному типу текстов инвариантную структуру сюжета, а во-вторых, позволяет в связи с этим предположить, что именно структурные соотношения являются наиболее значительными факторами, определяющими специфику данного явления. Работа Проппа в отличие от предыдущих вариантов анализа волшебной сказки представляется исчерпывающей, то есть показывала принципиально ограниченный набор элементов и правил их действия (скорее, "грамматику", чем "морфологию"), делая его анализ более рациональным, чем это было у представители атомистических концепций, для которых «сказочный сюжет и есть та постоянная единица, из которой единственно возможно исходить в изучении сказки». В. Я. Пропп опровергает это представление и стремится к структурно-типологическому изучению сказки. Основным элементом структуры согласно Проппу является функция.

Книга В. Я. Проппа намного опередила подобные исследования на Западе. В вышедшей через год после "Морфологии сказки" монографии А. Йоллеса "Простые формы" сказка еще трактуется как неразложимая жанровая монада, как исходная "простая форма", а ее жанровая специфика выводится из представлений, непосредственно заключенных в самом языке.

Работа  Проппа даже сейчас, девяносто лет  спустя, перехватывает дыхание от удовольствия перед проницательностью и ответственностью автора. Она показывает, как медленно и деликатно заменяются реалии волшебной сказки при смене исторического контекста, но всегда в определённых и узких границах (баба-яга – леший, избушка на курьих ножках – избушка на козьих ножках). И сразу же предлагает принципы анализа, обеспечивающего поиск самого древнего варианта из подлежащих изучению.

После книги Проппа сказку читаешь и перечитываешь, а главное — ясно ощущаешь действие ее волшебства. Завораживая сознание в детстве, во взрослом возрасте сказка возвращается к нам в новых обличиях. Читая Проппа, ясно видишь, как сказочные элементы ожили сегодня в жанре фантастики.

В настоящее  время "Морфология сказки" - одна из самых популярных книг в мировой фольклористике. Его исследование намного опередило свое время, но абсолютный масштаб научного открытия В. Я. Проппа стал очевиден только после того, как в филологические и этнологические науки внедрились методы структурного анализа.

Изучая специфику  волшебной сказки, В. Я. Пропп исходил  из того, что диахроническому (историко-генетическому) рассмотрению сказки должно предшествовать ее строгое синхроническое описание. Разрабатывая принципы такого описания, В. Я. Пропп поставил перед собой задачу выявления постоянных элементов (инвариантов), наличествующих в волшебной сказке и не исчезающих из поля зрения исследователя при переходе от сюжета к сюжету. Открытые В. Я. Проппом инварианты и их соотношение в рамках сказочной композиции и составляют структуру волшебной сказки.

До В. Я. Проппа господствовали атомистические концепции: неразложимой повествовательной монадой считался либо мотив, либо сюжет в целом.

Из мотивов  исходил акад. А. Н. Веселовский, о  котором В. Я. Пропп упоминает  в своей книге. Сюжеты А. Н. Веселовский рассматривал как комбинации мотивов, их соотношение он при этом представлял чисто количественно; большой процент повторяющихся мотивов он объяснял наличием заимствования, миграции.

Из сюжета как  основной и естественной единицы  фольклора исходил Антти Аарне, создатель международного каталога сказочных сюжетов, и финская ("историко-географическая") школа в целом.

Сюжет выступает  постоянной единицей в изучении сказки в известной монографии одесского  ученого Р. М. Волкова.

На первых страницах "Морфологии сказки" В. Я. Пропп, энергично  полемизируя со своими предшественниками.

Пропп пишет о том, что наиболее частое встречается деление сказок на:

Сказки  с чудесным содержанием

Сказки  о животных

Сказки  бытовые

На первый взгляд такое деление кажется  верным, но разве сказки о животных не содержат элемента чудесного или, наоборот, не играют ли в чудесных сказках очень большую роль животные? Сказка же с легкостью приписывает людям, предметам и животным одинаковые свойства. Наиболее часто это явление встречается в волшебных сказках, но и в целом оно распространяется на сказки вообще. Ярким тому примером является сказка о дележе урожая («Мне, Миша, вершки, тебе - корешки»). С одной стороны, кажется, что сказка относится к бытовым, но где это видано, чтобы в быту урожай делили таким образом. Нельзя сказать, что это сказка с чудесным содержанием. Кроме  того, в России, обманутым чаще всего бывает медведь, а на западе - Черт, значит, эта сказка с привлечением западного варианта не умещается в рамки сказок о животных. Но это и не сказка с чудесным содержанием. Получается, что в данной классификации она вообще не умещается.

Другой  пример деления сказки – это деление  по сюжетам. Однако если неблагополучно обстоит дело с делением на разряды, то в делении на сюжеты начинается вообще полный хаос. Сюжет обычно определяется так: берется одна какая-нибудь часть сказки (часто случайная, просто бьющая в глаза), прибавляется предлог "о", и определение готово. Так сказка, в которой есть бой со змеем, это сказка "о змееборстве", сказка, в которой есть Кощей, это сказка "о Кощее" и т. д., причем единого принципа в выборе определяющих элементов нет. И тогда получается, что одна функция (как позднее доказывает Пропп): 1) медведь утащил крестьянку, 2) орёл похитил царевну, 3) медведь похитил царевну… это разные типы сказок? Про орла? Про медведя? Про царевну? Про орла и царевну и тому подобное?

В работе Пропп приводит и другой пример классификации. Это книга о сказке одесского профессора Р. М. Волкова, где он определяет 15 сюжетов фантастической сказки:

  1) О невинно гонимых

  2) О герое-дурне

  3) О трех братьях

  4) О змееборцах

  5) О добывании невест

  6) О мудрой деве

  7) О заклятых и зачарованных

  8) Об обладателе талисмана

  9) Об обладателе чудесных предметов

  10) О неверной жене и т. д.

Как установлены эти 15 сюжетов - не оговорено. Если же всмотреться в принцип деления, то получится следующее: первый разряд определен по завязке, второй - по характеру героя, третий - по количеству героев, четвертый - по одному из моментов хода действия и т. д. Таким образом, принцип деления вообще отсутствует. Получается действительно хаос. Разве нет сказок, где три брата (третий разряд) добывают себе невест (пятый разряд)? Разве обладатель талисмана не наказывает с помощью этого талисмана неверную жену и т. д.?

Здесь невозможно не упомянуть и классификацию Антти Аарне, одного из основателей финской школы. Представители этой школы добывают и сравнивают варианты отдельных сюжетов по их мировому распространению. Материал группируется по вперед выработанной Системе, и затем делаются выводы об основном строении, распространении и происхождении сюжетов. Однако и этот прием вызывает ряд возражений. Основным здесь является то, что сюжеты состоят в теснейшем родстве между собой. Определить, где кончается один сюжет с его вариантами и где начинается другой чрезвычайно сложно. Приведем один пример. В числе вариантов к сказке "Frau Holle" Больте и Поливка приводят афанасьевскую сказку "Баба-яга". Имеются ссылки и на ряд других очень разнообразных сказок. Но они не приводят сказки "Морозко". Спрашивается - почему? Ведь здесь мы имеем то же изгнание падчерицы и ее возвращение с подарками, ту же отсылку родной дочери и ее наказание. Мало того: ведь и Морозко и "Frau Holle" представляют собой персонификацию зимы, только в одном случае в женском, а в другом – в мужском облике. Но, по-видимому, "Морозко", в силу художественной яркости этой сказки, зафиксировался, как определенный самостоятельный сюжет, который может иметь свои собственные варианты. У Аарне имеется три основных разряда: I) Сказки о животных, II) Собственно сказки, III) Анекдоты. Одним из подразрядов у него является волшебная сказка, которая охватывает следующие категории: 1) чудесный противник, 2) чудесный супруг (супруга), 3) чудесная задача, 4) чудесный помощник, 5) чудесный предмет, 6) чудесная сила или уменье, 7) прочие чудесные мотивы. Однако опять же, как быть, например, с теми сказками, в которых чудесная задача разрешается чудесным помощником или с теми, в которых чудесная супруга и есть чудесный помощник?

Ценную  идею по-поводу классификации сказок внес в науку А. Н. Веселовский. Он предлагал считать неразложимой далее единицей и исследовать не сюжет, а мотив. Мотивами считаются как качества героев ("два зятя умных, третий дурак"), так и количества ("три брата"), поступки героев ("завет отца после смерти дежурить на его могиле, завет, исполняемый одним дурнем"), предметы ("избушка на курьих ножках", талисманы) и т. д. Однако мотивы также разлагаются. И если взять в пример мотив "змей похищает дочь царя", то этот мотив разлагается на 4 элемента. Змей может быть заменен Кощеем, вихрем, чертом, соколом, колдуном. Похищение может быть заменено вампиризмом и различными поступками, которыми в сказке достигается исчезновение. Дочь может быть заменена сестрой, невестой, женой, матерью. Царь может быть заменен царским сыном, крестьянином, попом.

Таким образом, вопрос о делении волшебной сказки остается открытом и его в дальнейшем успешно решает автор.  
 

Согласно Проппу постоянными элементами любой сказки являются функции.

Функция персонажа  – это его динамическая роль в сказке.

Выявление функций должно производиться по некоторым правилам: во-первых, она ни в коем случае не должна считаться с персонажем-выполнителем, а во-вторых, не может определяться вне своего положения в повествовании (так иногда точное узнавание функции происходит только по ее последствиям). Не может быть волшебной сказки, которая бы начиналась так: «Подошла Машенька к лесу тёмному, за который улетели гуси-лебеди, вспомнила, как унесли Иванушку. А ведь говорили ей родители: «Доченька, береги братика», – перед тем как уехать». Сказка не детектив и не психологическое эссе. В ней обязательно будет порядок. Отлучка – запрет – нарушение запрета – вредительство – противодействие героя и т.д. Как отсюда видно функция определяется, и определением чаще всего является имя существительное, например, запрет, выспрашивание, бегство и т. д.

Исследование  показывает, что повторяемость функций поразительна. Так, и баба-яга, и Морозко, и медведь, и леший, и кобылячья голова испытывают и награждают падчерицу. Персонажи сказки, как бы они ни были разнообразны, часто делают одно и то же. Самый способ осуществления функций может меняться: Морозко действует иначе, чем баба-яга. Но функция как таковая есть величина постоянная.

Пропп создал шкалу  с указанием 31 функции. Первая и важнейшая операция, которую В. Я. Пропп проделывает с текстом, - это его разбиение, сегментация на ряд последовательных действий. Исходя из этого "содержание сказки может быть пересказано в коротких фразах, вроде следующих: родители уезжают в лес, запрещают детям выходить на улицу, змей похищает девушку и т. д. Далее эти фразы обобщаются в том смысле, что каждое конкретное действие подводится под определенную функцию.