Мода как эстетический феномен

     Проблемы, сформулированные Имори Богардус, обнажают наиболее острые противоречия между модой и обществом, модой и личностью, модой новой и модой уходящей. Скорее всего эти противоречия наслаиваются одно на другое, что естественно затрудняет процесс формулирования проблем и их научной разработки. Поэтому зачастую в существующих теориях моды представлены не сущностные характеристики явления, а доминирующий интерес исследователя к тому или иному аспекту данной проблемы.

     Событийные  теории моды.

     Климатические условия, развитие коммерции и международной  торгов-пи, войны и революции, появление  новых идеологических течений, различного рода случайности многими исследователями трактуются как события, перманентно оказывающие влияние на формирование и распространение моды. Однако идея перманентности влияния указанных событий на моду весьма условна. Эта проблема широко обсуждается критиками моды.

     Так, исследуя влияние климата на моду, правомерно было бы исключить те случаи, когда человек не по своей воле вынужден менять свой гардероб в новой стране. Потребовалось много лет для того, чтобы убедить европейцев в том, что для жизни в Индии нужна специальная мода. «Иногда формы одежды могут создаваться с учетом климатических потребностей, но их развитие всегда осуществляется вопреки климату», - подчеркивает К. Бэлл.

     Экстраординарная  и в то же время прискорбная  победа западной моды описана в научной работе Чарльза Кэмпбэлла Хьюза (Charles Campbell Hughes) о жизни эскимосов. Эскимосами создан тип одежды очень практичной и высоко эффективной. На первый взгляд, невозможно было предположить, что на Земле найдется хотя бы один человек, который бы захотел изменить эскимосскую одежду. Но, однако, эскимосы постепенно приняли европейские одежды, привезенные торговцами, хотя было совершенно очевидно, что они значительно хуже адаптированы к условиям Арктики, чем традиционные. «С трепетом и печалью эскимосы утрачивают свои древние умения в изготовлении одежды и принимают неадекватные «траурные» одеяния иностранцев, но, в то же время, их охватывает радость при мысли о том, что теперь они мерзнут вместе с лучшими людьми»,  - пишет Хьюз.

     Теоретики весьма определенную роль в развитии костюма и моды отводят войнами и значительным историческим событиям. Эффект от завоеваний земель легко обнаружить, например, в истории костюма Китая (набеги татар привнесли в национальный китайский костюм татарскую шапочку). Есть в истории немало примеров и с обратным эффектом. Так, варвары, совершавшие набеги на Римскую империю, оказались, в свою очередь, под влиянием римского костюма. Но истории не известно ни одного такого завоевания, которое могло бы остановить процесс изменений в моде. Иногда иностранное влияние трудно отличить от собственной моды того или иного государства. Например, почти повсюду встречается более роскошный стиль, которому подражают многие. История костюма Германии отражает немало фактов подобного иностранного влияния.

     Подобные взгляды были чрезвычайно популярны в первой половине XX столетия, ознаменованной драматической эволюцией моды, которая по силе может быть сравнима разве что с не менее значительными событиями в женской моде эпохи Наполеона. На этой основе некоторые обобщения кажутся вполне возможными.

     После войн 1812, 1914 и 1945 гг. женское платье постепенно укорачивается, что сделало возможным впоследствии появление мини-моды в 60-х гг.

     ХХ  в.                          

     Основной  тезис заключается в том, что великие войны оказывали и будут постоянно оказывать сильное влияние на женскую моду, в частности, способствовать появлению  более простого и более «моложавого» стиля в одежде.

     Однако  ни тогда, ни в настоящее время  ученым не удается установить прямую и недвусмысленную связь между модами, которые следовали будь-то после войны с Наполеоном или после недавних мировых войн. Анализируя историю моды и следы влияния главных европейских конфликтов, исследователи приходят к выводу о том, что трудно обнаружить какую-либо эпоху, которая могла бы быть названа абсолютно мирной и послужить контрастом для военного времени, определяющего новую моду. Например, мало изучены следы Столетней и Тридцатилетней войн, характер их влияния на моду. Для установления абсолютной связи между модой и военными событиями необходимо установить однозначную разницу между модами воюющих и невоюющих стран.

     События XX столетия кажутся более благоприятными для анализа. К. Бэлл, в связи с этим ставит ряд вопросов и тут же дает на них ответы, не подтверждающие искомой гипотезы. В период между Войной за независимость и 1917 годом США пережили одну большую войну и два «мягких» конфликта. Какое влияние эти события оказали на моду американских женщин? Никакого. В период между войной с Наполеоном и войной 1914 года Англия участвовала только в Крымской войне. Оказало ли это какой-нибудь эффект на моду английских женщин? Никакого. Ни война за Испанский престол, ни Семилетняя война, ни война 1870 года не оказали значительного влияния на историю костюма ни какой-либо из воевавших   стран,   ни стран, которые не принимали участия в военных действиях.

     На  что обязательно следует обратить внимание, так это на влияние военного костюма на моду. Достаточно вспомнить  моду на брюки «галифе», законодателем  которой был французский генерал Галифе, или так называемый колониальный стиль, стиль «сафари», утвержденный завоевателями южно-африканских колоний, или погоны на одежде мужчин и женщин, появившиеся с середины XX в.

     Торговля, в частности, импорт новых материалов, на первый взгляд, не создает новой моды, хотя иногда она может произвести заметный эффект. Так было с индийскими тканями, в начале XVIII в. завезенными в больших количествах в Европу и определившими направление моды на целые десятилетия. В некоторых наиболее отсталых штатах Латинской Америки европейский импорт способствовал созданию местных костюмов, которые не изменились даже после остановки потока импорта.

     В целом, торговля может быть классифицирована как вторичный фактор, подчиненный  общему направлению моды. В свое время многие южноафриканские фермы по разведению страусов были разорены, потому что страусиные перья, служившие украшениями для шляп и материалом для изготовления роскошных боа, вышли из моды. 

     Теории  идеологической причинности  моды.

     «Дух времени управляет модой» - главный тезис теорий идеологической причинности моды. Пытаясь доказать это, Ж. Тард допускает гипотезу о переменах во французском костюме в течение трех столетий (имеется в виду с XVIII по XIX вв.) в обратном порядке и приходит к выводу о невозможности такой метаморфозы, прежде всего, с мужским костюмом: «Она невозможна, потому что события, взгляды и нравы, внешним проявлением которых до известной степени служит костюм, представляют со времени Людовика XIV известную логическую связь, не допускающую, как и законы подражания, чтобы их мелодия была, так сказать, сыграна в обратном направлении». При этом ученый проявляет непоследовательность в своих суждениях. Тард допускает развитие в обратном направлении женской моды, совершенно независимо от порядка, в каком развивались идеи и нравы, и объясняет это «незначительным участием женщин в политической и умственной жизни, их всюду и всегда преобладающим желанием нравиться физически и, несмотря на их пристрастие к переменам, основною неподвижностью их природы». С Тардом трудно согласиться, потому что идея модных изменений должна зародиться в сознании. Сознание есть продукт общественного бытия человека, которое, как известно, не может быть сведено лишь к взаимоотношению полов. Практически в любом исследовании предписаний, какой быть женской моде, подчеркивается: «В каждой стране во все исторические периоды сознание женщины сильно зависело от моральной атмосферы и времени и сознательно или бессознательно формулировало историческую запись в виде платья».

     Акцентирование  внимания на сознании женщины еще  больше сбивает с толку серьезное  исследование и ставит перед исследователем целый ряд вопросов, касающихся причин пренебрежения сознанием мужчин, степени влияния знаменитых мужчин и женщин на формирование моральной атмосферы. Определяло ли сознание мужчины или женщины непрерывно изменяющийся курс истории, например, началаХ1Хв., который эхом отзывайся на языке нижних юбок? Действительно ли сознание мужчин становилось столь скучным и безразличным настолько, насколько об этом можно судить по практически не изменяющимся жилетам и цилиндрам? Если бы были ответы на эти вопросы, то это помогло бы объяснить, что имеется в виду, когда ученые описывают сознание женщины, как сильно зависящее от моральной атмосферы времени, в котором она живет.

     В действительности, эту идею в отличие  от других, связывающих моду со специфическими историческими явлениями, такими как  война или инфляция, в некоторой  степени трудно принять или отвергнуть. Она кажется более объективной, чем другие, и весомее формулировок некоторых авторов, например, А. Лавер: «...Мода- только отражение манер времени. Любой серьезный исследователь истории костюма должен признать, что это так; в противном случае, он возвращается к давно опровергнутой идее о том, что изменения в моде совершенно произвольны, или в равной степени, к непоследовательному представлению о том, что такие изменения являются результатом тайного сговора полдюжины ведущих дизайнеров в Париже... Экскурс в историю костюма дает нам ясное представление о том, что платье любого периода точно соответствует социальному климату времени и, в самом деле, имеет скрытые связи с таки ми вещами, как предметы интерьера, и даже архитектурой. Невозможно представить Людовика XIV в цилиндре и сюртуке Наполеона III; невозможно представить императрицу Евгению в укороченной юбке 20-х годов. Примеров может быть бесконечно много».

     Весьма  широко распространено мнение о том, что в тех странах, где религия  и национализм оказали прямое влияние на костюм, он стабилизировался, но там нет моды, существует лишь униформа (например, китайский костюм 60-80 гг.). Скорее всего, это действительно так, потому что в костюме отражены идеи, которые лежат вне истории, трансцендентные по своей природе, относящиеся скорее к вечности или тем аспектам национального характера, которые неизменны, эти идеи должны противостоять моде. Сегодня уже очевидно, что мода в большей степени интернациональна. Так может казаться вследствие всеобщего противостояния национализму. Это также зависит от того, насколько религиозная вера одного государства отличается от религии другого; насколько религия противостоит моде.

     Изучая  европейский костюм XVI в., времени, когда христианство было потеснено другими религиозными течениями, очень сложно обнаружить какой-нибудь явный след разгоревшегося религиозного конфликта в одежде. Вполне возможно, что тогда наблюдалось определенное равновесие в моде Эдинбурга и Женевы, которого не было во Флоренции или Венеции. Но во время кровавой резни в ночь Святого Варфоломея католики стали использовать в своей одежде крестообразный знак для того, чтобы отличать своих от иноверцев, который впоследствии будет использоваться в одежде как модный декор. Почти через полвека протестантская Англия и кальвинистская Голландия во время ведения отчаянной борьбы против Испании старательно имитировали испанские моды. Несмотря на заметную разницу в костюмах кавалеров и круглоголовых, беспощадные войны и гонения, которые в XVII столетии вели христиане против христиан, эти события незначительно отразились в модах того времени.

     Начиная с XIX в. и по настоящее время, все реже можно обнаружить исторические примеры, которые бы подтверждали гипотезу отражения в костюме социального климата эпохи. В целом ситуация такова, что почти каждый исследователь модных тенденций подвергнут соблазну подчеркнуть некоторые негативные связи между национализмом и модой.

     За  последние 300 лет национализм стал одной из важных политических, социальных и эстетических сил в мире, которая  была инспирирована войнами и гонениями, которая создавала и разрушала нации. В начале XIX в. каждая европейская нация имела свой национальный костюм, но к концу века эти костюмы стали постепенно исчезать из повседневного употребления; национальные одежды становились атрибутами нации, теми вещами, которые хранились для патриотических праздников, туристских слетов и создания рекламных плакатов.

     Например, в течение первой половины XIX столетия ирландцы носили высокие объемные шапки, короткие жакеты и бриджи до колена. К концу века эти вещи настолько сложно было обнаружить, что они казались изобретением политических карикатуристов и постановок мюзик-холла. Тем не менее, Г. Мур, исследователь ирландского национального костюма, относится к бриджам как к обычной одежде ирландских крестьян в Каунти Мэйо  во времена его юности, т. е. в 60-х гг. XIX столетия Ирландия утратила свои бриджи во времена парнелизма, Земельной Лиги и возрождения кельтов. Подобные тенденции наблюдаются сегодня в тех странах Африки и Азии, где заметно влияние Европы, Америки. Все действия по сохранению национальной одежды вызывают протест у молодежи этих стран. Молодые люди с энтузиазмом меняют национальный костюм на гражданскую одежду или военную форму европейского образца.

     Странности  и аномалии, которые обнаружили себя при изучении связей между модой и социальным климатом эпохи, не заставляют в целом склоняться к мнению о существовании такой связи, а обязывают признать то, что данная связь не может быть установлена механически. «Здесь мы имеем дело не с простым флюгером, который поворачивается механически соответственно всем духовным веяниям человечества, а с тайной, мистической силой. Она избирает пустой сосуд, чтобы наполнить его собой, и у нее нет необходимости отвечать немедленно на какие-либо стимулы, но она действует только тогда и только там, где это желательно», - заключает К. Бэлл.

     С одной стороны, если принять эти  посылки и позволить так называемому  Духу Времени властвовать там, где  можно быть не объективным, то в этом случае аргументы превращаются в тавтологию: мода такова, потому что таков Дух Времени, потому что так считает Дух Времени. Таким образом, появляется теория идеологической причинности, основой для которой являются не факты, а некие сверхъестественные предположения.