Античная концепция здоровья

Античная  концепция здоровья

 Одной  из самых ранних дефиниций,  характерных для западного мировоззрения,  считается определение, сформировавшееся  еще в контексте античной культуры  и принадлежащее античному философу Алкмеону. В начале V века до н. э. Алкмеон определил здоровье как гармонию или равновесие противоположно направленных сил (isonomia ton dynameon). В качестве противодействующих сил он рассматривал первоэлементы, составляющие природу человека и определяющие различные состояния, такие как влажное и сухое, теплое и холодное, активное и неподвижное и т. д. Соответственно этому болезнь определялась им как следствие единовластия одного из таких элементов над остальными. Алкмеон полагал, что исключительное господство отдельно взятого элемента вредно и губительно для того целого, в состав которого данный элемент включен . Такая формулировка может быть признана достаточно основательной, поскольку она — хотя и в несколько измененном виде — широко распространена и в наши дни. Ее придерживаются те терапевты и психологи, которые видят в процессе оздоровления (или исцеления) индивида прежде всего достижение равновесия движущих сил человеческого естества, примирение внутриличностных противоположностей. То, что здоровье определяется здесь через понятия “равновесие” и “гармония”, позволяет нам сделать первое допущение. Античное представление о здоровье, выступающее, как мы увидим позднее, в качестве одного из наиболее распространенных эталонов, базируется на идее некоего оптимального соотношения различных составляющих телесной и душевной природы человека, которые, при условии установления такого соотношения, образуют упорядоченное внутреннее единство.

 На эту  мысль наводит и формулировка, предложенная Платоном, которую  мы находим в его диалогах  “Филеб” и “Тимей”. Согласно Платону, здоровье, как и красота (“прекрасное”), определяется соразмерностью, требует “согласия противоположностей” и выражается в соразмерном соотношении душевного и телесного.

 Платону  как бы вторит Цицерон, который  охарактеризовал здоровье как  “правильное соотношение различных  душевных состояний” (отметим, что  среди вышеприведенных данное определение наиболее психологичное).

 Крайний  психологизм, который имеет место  в формулировке Цицерона, может  быть дополнен и уравновешен  “физиологизмом” Гиппократа, определявшего здоровье как “правильное смешение соков (или гуморов человеческого организма)”. Гиппократ полагал, что “если бы человек был единое, он бы не болел”. Все болезни проистекают из неупорядоченного соединения четырех основных первоэлементов, входящих в состав человеческого тела (это кровь, флегма, желтая и черная желчь). Здоровье, по Гиппократу, возможно тогда, когда все части телесной природы (т. е. первоэлементы) “соблюдают соразмерность во взаимном смешении” .

 Учение  Гиппократа о существовании четырех  гуморов позднее развил Гален, добавив к нему некоторые постулаты пифагорейской теории четырех элементов (земля, воздух, огонь, вода). Гален также сводил все болезни к нарушению баланса между четырьмя гуморами и соответствующими им элементами. При этом он полагал, что человеческий организм не является психофизиологической машиной и не может быть сведен к простой совокупности составляющих его частей, поскольку предполагает наличие целеполагающего начала — целого, контролирующего свои отдельные части. Гуморальная теория, у истоков которой стоял Гиппократ, была первой сугубо медицинской моделью человеческого организма и положила начало западной медицинской традиции.

 Дефиниции  Гиппократа и Цицерона полярны и отличаются однобокостью, поскольку каждая из них игнорирует одну из важнейших составляющих природы человека. Платоновское определение охватывает оба эти полюса, выражая наиболее общую идею, которая (так или иначе) присутствует практически во всех известных нам античных дефинициях здоровья. В данном случае речь идет о внутреннем строении человека, которое подчиняется принципу внутренней согласованности (или соразмерности всех привходящих частей), и именно в этом принципе заключается единый для всех закон здорового функционирования. Человеческое естество при этом уподобляется хорошо настроенному музыкальному инструменту, скажем, лире. В структурном аспекте это означает строгое соответствие всех составных элементов предназначению целого (подобно тому, как все части лиры соответствуют основной ее функции), а в динамическом аспекте подразумевается размеренность (или упорядоченность) существования, позволяющая поддерживать внутреннее единство (цельность) во времени (так же как в музицировании предполагается определенный размер или лад, без которого цельное произведение превратится в какофонию). К этой метафоре обращается Сократ в платоновском “Государстве”, сравнивая неупорядоченный образ жизни (в частности, неумеренное питание) с песнопением, сочиненным одновременно во всех музыкальных ладах и во всех ритмах. Такая “разнузданность”, говорит Сократ, в мусическом искусстве приводит к дисгармонии, смущающей слух, а в обыденной жизни — к разнообразным недугам.

 Мы видим,  что в античном сознании здоровье  соотносится с устойчивыми понятийными  конструктами — “гармония”, “красота”,  “соразмерность” и по аналогии  с ними мыслится как определенное (“правильное”) соотношение. Причем, характер этого соотношения, как  видно при сопоставлении формулировок  Платона, Цицерона и Гиппократа, определяется по-разному. Так,  Цицерон рассматривает в качестве  подлежащих согласованию элементов  душевные состояния, т. е. феномены, сходные по своей природе и  выступающие как однородные составляющие. То же самое справедливо и  для Гиппократа, который также  выделяет однородные компоненты, только уже материальной природы.  Иначе исследует ту же проблему  Платон. В его определении находит  отражение изначальная двойственность  человека, и здоровье в данном  случае предполагает более сложную  взаимосвязь качественно различающихся,  разнородных явлений телесной  и душевной природы. Здоровье  в платоновском понимании может  быть соотнесено с многозначным  понятием “калокагатия”, которое является фундаментальной античной характеристикой “благородного”, “прекрасного” и “совершенного” человека (калокагата). В калокагатии, этом сложном понятийном конструкте, сплелись такие разные смысловые компоненты, как благородство, добродетель, мудрость или знание, ставшее жизнью, самостоятельное устроение собственной жизни, честное отношение к делу, сила, мужество. Включены в этот конгломерат также здоровье и красота. По Лосеву, калокагатия у Платона обобщенно определяется как соразмерность души, соразмерность тела и соразмерность их соединения, или, иначе, как “сфера, где сливаются и отождествляются стихии души и тела”. Речь идет о симметрии и тождестве. “Возникает бытие, которое есть настолько же душа, насколько и тело. Душа, жизнь, знание, ум — все это стало здесь телом, стало видимым и осязаемым. И, наоборот, тело, вещество, материя, физические стихии — все это превратилось в жизнь, в дыхание, в смысл, в живой и вечно творящий ум, в мудрость. Единство и полное тождество, полная неразличимость и нераздельность души и тела, когда уже нет ни души, ни тела, а есть телесная видимая душа и душевно живущее тело, — вот что такое калокагатия у Платона”. Иными словами, в таком сложном концептуальном конструкте, как “калокагатия” согласованность душевного и телесного абсолютизируется и становится самоцелью, пределом желаемого, совершенством. Поскольку имеется в виду совершенство, которое только предстоит достичь, калокагатия подразумевает особый уклад, благоустройство жизни, ее красивую и гармоничную организацию, при которой она вполне соответствует своему назначению.

 С одной  стороны, здоровье может быть  включено в смысловое поле  калокагатии как одна из частных характеристик калокагата; с другой стороны, калокагатию, в которой соразмерное соотношение переходит в слияние и тождество, можно рассматривать как максимум того, чего способна достичь наделенная здоровьем личность, как пик самосовершенствования, когда здоровье, соединяясь с другими достоинствами и добродетелями, обретает новое качество и возводит человека на высшую ступень его бытия. Если рассматривать здоровье в таком конгломерате качеств, как калокагатия, становится понятным, почему Платон, давая свое определение, упоминает категорию “прекрасного”. Здоровье и красота выступают как взаимодополняющие понятия, в которых выражается более общая идея соразмерности. Так, телесная красота и душевное здоровье представляют собой два взаимодополняющих аспекта высшей согласованности, наиболее полно раскрывающейся в идеале калокагатии; это как бы две ее стороны — внешняя и внутренняя, данные в эстетическом созерцании красивого тела и в уравновешенном самоощущении, активности, упорядоченном образе жизни. Иными словами, внешне прекрасно то, что внутренне согласованно, упорядочено. Для античного сознания очевидно, что душевная красота непременно должна быть дополнена физическим здоровьем, которое есть не что иное, как естественное внешнее выражение внутренней гармонии и достигнутого духовного совершенства, проявление лучших душевных качеств, их воплощение в теле. Это соответствие прекрасного и здорового (и в телесном, и в душевном плане) приближается в идеале к полной “симметрии”.

 Из всего  вышеизложенного можно сделать  вполне определенный вывод: чтобы  быть прекрасным и здоровым  в античном понимании, недостаточно  только совершенствовать свое  тело или (как следует из  более позднего определения Цицерона) гармонизировать душу, необходимо, прежде всего, заботиться об  их оптимальном соотношении. Когда  поднимается вопрос о здоровье  и благоустройстве жизни, становится  очевидным, что тело и душа  не могут быть гармонизированы  по отдельности, без учета их  тесной взаимосвязи, или, точнее, взаимозависимости. Ведь как бы  ни была велика степень упорядоченности  и согласованности в одной  из этих сфер, непорядок в другой  неизбежно приводит к нарушению  желаемого равновесия. Согласие  души и тела, в трактовке Платона,  это не какой-то недостижимый  идеал, но необходимое и естественное  условие здорового существования  человека. Наиболее полно и развернуто  проблематика здорового соотношения  души и тела обсуждается в  платоновском диалоге “Тимей”. “В вопросах здоровья и болезни, добродетели и порока, — утверждает Платон, — нет ничего важнее, нежели соразмерность или несоразмерность между душой и телом как таковыми. Но мы не задумываемся над этим и не понимаем, что когда могучая и во всех отношениях великая душа восседает как бы на колеснице слишком слабого и хилого тела, или когда равновесие нарушено в противоположную сторону, живое существо в целом не прекрасно, ибо ему не хватает соразмерности как раз в самом существенном; однако когда в нем есть эта соразмерность, оно являет собой для каждого, кто умеет видеть, самое прекрасное и отрадное из всех зрелищ.

 Итак, Платон  наиболее ясно выразил важный  для понимания античной модели  здоровья постулат: в деле оздоровления  душа и тело должны взять  на себя определенные взаимные  “обязательства” и не угнетать  друг друга чрезмерностью своих  проявлений, а как раз наоборот  — служить друг для друга  своеобразными противовесами ради  сохранения общей уравновешенности. В здоровом человеке телесное  и душевное вступают в отношения  взаимного ограничения, полагая  друг другу некий разумный  предел. Душа удерживает тело, а тело — душу в отведенных им границах, препятствуя чрезмерности и сдерживая слепые порывы, увлекающие их в беспредельное, т. е. в хаос. Платон проводит яркую аналогию и выдвигает в качестве образца высшей упорядоченности строение самой Вселенной, как бы напоминая человеку, что он ее подобие, микрокосм. Именно Вселенная, которая мыслится Платоном как “единое живое существо”, должна стать для человека примером в поддержании здоровья. Как и во Вселенной, наилучшим образом устроенной Творцом, в человеческом естестве должны царить “закон и порядок, заключающие в себе предел”. Страсти души и телесные влечения должны быть обузданы и упорядочены, подобно природным стихиям, гармонично включенным в единый Миропорядок. Сопоставление вселенского и человеческого устройства, которое может показаться западному уму сравнением несоизмеримых величин — бесконечного и конечного, вполне допустимо и приемлемо для античного разума, представляющего Вселенную как единое Мировое Тело, выстроенное Демиургом согласно общему принципу ограничения — предела, числа, меры. Более позднее западноевропейское представление о бесконечности Вселенной чуждо античному сознанию, поскольку беспредельное нарушает соразмерность, определяющую общий порядок мироустройства, и потому тождественно хаосу.

 Проведенная  Платоном аналогия между внутренней  согласованностью человека (как  микрокосма) и той высшей согласованностью, которая воплощена в гармоничном  и соразмерном устройстве мироздания, стала основополагающей для философии стоицизма.

 Стоики, всячески акцентируя живую неразрывную  взаимосвязь индивидуального бытия  и Вселенной (как части и  целого), существенно дополнили и  обогатили античную концепцию  здоровья: здоровое существование трактуется ими не только как постоянное поддержание равновесия (сонастроенности) души и тела, но и — главным образом — как жизнь в согласии с Природой. Для здоровья недостаточно, чтобы тело и душа были согласованы между собой — необходимо также, чтобы они подчинялись такой высшей инстанции, как Единый Порядок Природы, этой превосходящей и объемлющей их целостности. Природа того или иного существа определяет тот внутренний порядок его существования, который каждому надлежит поддерживать; в то же время Природа Целого упорядочивает и объединяет все сущее. Заповедь “Живи сообразно с природой вещей” была своего рода догмой, которой придерживались все великие философы-стоики, от Зенона до Марка Аврелия. Зенон утверждал, что жить согласно с Природой — конечная цель человека, и это то же самое, что жить согласно с добродетелью, ибо сама природа ведет нас к добродетели. Как следует из воззрений римских стоиков, согласие с Природой лежит в основании и добродетели, и счастливой жизни, поскольку в этом заключено всеобщее благо. “Жизнь счастлива, если она согласуется со своей природой”, — читаем в трактате Сенеки “О счастливой жизни”. А в “Размышлениях” Марка Аврелия общее для всех стоиков положение звучит как императив: “Всегда следует помнить о том, какова природа Целого, какова моя природа, каково отношение второй и первой, и какой частью какого Целого она является, а также о том, что никто не может помешать всегда действовать и говорить согласно природе, часть которой ты составляешь”. При таком целостном мировосприятии любая болезнь или напасть, выпадающая на долю человека, воспринимается как нечто, уготованное ему судьбой и соответствующее общему порядку вещей, а значит, никак не может нарушить его душевное равновесие и здоровье. Согласно Марку Аврелию, “Природа Целого назначает кому-либо болезнь, или увечье, или лишение чего-нибудь” подобно тому, как “Асклепий назначает верховую езду, холодные обмывания или ходьбу босиком”. Следует любить и принимать все, что предопределено Судьбой, так же как мы любим все, что укрепляет наше здоровье. “Пусть же исполнение и осуществление замыслов общей природы кажется тебе чем-то подобным твоему здоровью, — писал Марк Аврелий. — Поэтому приемли с радостью все совершающееся, даже если оно кажется тебе тягостным, ибо оно ведет к известной цели, к здравию мира, благоденствию Зевса и успеху его начинаний. Ибо он никому не послал бы этого, если бы это не способствовало благу Целого”

 Обобщая,  можно сказать, что стоики выдвинули  в качестве главного критерия  полноценного существования согласованность  более высокого порядка — гармонию  частного и общего, единичного  и всеединого. Степень здоровья  и благополучия человека здесь  прямо пропорциональна мере его  сопричастности тому Всеохватывающему  Единству Природы, в отношении  к которому определяется предназначение  каждой вещи и каждого существа  в мире. Желанное согласие с  Природой Целого требует определенного  душевного настроя, к которому  человек приходит путем длительной  и тщательной работы над собой.  Наглядным примером такого самосовершенствования  могут служить великие философы  античности. Мудрый, здоровый и добродетельный  человек активно созидает себя  таким образом, чтобы дать раскрыться  в себе самой Природе. Не  уклоняться от нее, руководствоваться  ее законом, брать с нее пример  — в этом, по словам Сенеки, и заключается мудрость

 Но что  значит для стоика “жить в  согласии с природой”? Что  необходимо для такой жизни?  Чем характеризуется человек,  следующий золотому правилу стоической  философии? Ответ опять же находим  у Сенеки: “Такая жизнь возможна лишь в том случае, если, во-первых, человек постоянно обладает здравым умом; затем, если дух его мужествен и энергичен, благороден, вынослив и подготовлен ко всяким обстоятельствам; если он вообще интересуется материальными сторонами жизни, не соблазняясь ни одной их них; наконец, если он умеет пользоваться дарами судьбы, не делаясь их рабом... Результатом такого расположения духа бывает постоянное спокойствие и свобода ввиду устранения всяких поводов к раздражению и страху. Сенека выделяет в качестве основных такие психологические показатели, как удовлетворенность и позитивный эмоциональный настрой. “Человек, стоящий на столь твердой почве, — утверждает он, — непременно должен все время ощущать, желает он этого или нет, веселое настроение и приятное чувство полного, исходящего из глубины души удовлетворения, так как он доволен своим внутренним достоянием и не желает его приумножать”

 В данном  фрагменте приводится краткий  перечень значимых человеческих  качеств, из которых может быть  составлен вполне четкий и  завершенный портрет здорового,  благополучного человека. Мы можем  обобщить эти качества, сводя  их к двум фундаментальным характеристикам.

 Здоровый  и благополучный человек, живущий  в согласии с Природой, отличается  “здравым умом”, иначе — здравомыслием,  или разумением. Отсутствие или  неразвитость способности к здравомыслию (неразумие) нередко отождествляется  с безумием, расценивается как  тяжелый недуг, а иногда и  как один из злейших человеческих  пороков (наряду с несправедливостью). Именно неразумие делает человека  рабом и заложником слепых  страстей, случайных обстоятельств,  дурных влияний, ввергая его  в болезненное состояние смятения  духа, тогда как здравомыслие  призвано поддерживать в нем  душевное равновесие и внутреннюю  свободу, духовную автономию,  без коих немыслима здоровая  и полноценная человеческая жизнь.