Суд присяжных по реформе 1864 года

      Российский  криминолог А.Кирпичников (в прошлом - ленинградский следователь по особо важным делам, неоднократно расследовавший факты взяточничества) приводит следующую цифру: только 5% случаев дачи и получения взятки попадают в поле зрения правоохранительных органов¹⁸. Исследование данной проблемы потребовало комплексного изучения уголовных дел в архиве Московской судебной палаты, периодики и мемуаров, которое, в свою очередь, позволило проследить за тем, как часто в пореформенных судах брали взятки, и насколько внимательно подошло государство к профилактике этого вида преступления.

      Нужно сказать, что одной из существенных предпосылок предупреждения взяточничества в любом государственном органе, в том числе и судебном, является открытость его работы. Публичность правосудия, во-первых, мешает судье принять противозаконное, но щедро оплаченное решение. Во-вторых, она имеет и огромное воспитательное значение: все видят, что решение вынесено справедливо; от ответственности не спасли ни деньги, ни чин. В результате суду начинают верить, желание подкупить судей притупляется, у «сильных мира сего» исчезает эйфория безнаказанности.

      Судебная  реформа покончила с тайным судопроизводством, сделав этот процесс гласным. Примером может послужить дело миллионера Овсянникова, признанного виновным в поджоге своей мельницы с корыстной целью. В дореформенный период на него 12 раз возбуждались уголовные дела, которые затем прекращались. Как пишет А. Кони, немецкая сатирическая печать, скептически оценивая перемены в российском правосудии, прогнозировала, что после появления в прессе сообщения об аресте 12-кратного миллионера Овсянникова, появится новое - об освобождении 11 -кратного миллионера Овсянникова¹⁹. Но прогноз не сбылся. Поэтому день вынесения Овсянникову приговора можно считать первым днем восстановления чести российского правосудия...

      Однако  новые порядки приживались плохо. Так, мировой судья И.Захарьин, служивший  в Каменец-Подольской губернии, где  Судебные уставы внедрялись постепенно, наблюдая за работой старых судов, убедился: ликвидация взяточничества невозможна без гласного и устного суда. Он описывает деятельность одного судебного следователя, который очень хорошо понимал, что суд будет выносить решение по представленным бумагам, без непосредственного допроса свидетелей и обвиняемого. Понимали это и обыватели, поэтому, когда он начинал вымогать у кого-либо деньги, предъявляя надуманное обвинение, отдавали требуемую сумму сразу. За 5 лет службы этот человек сколотил состояние в 30 тыс. р. при годовом жаловании 1 тыс.

      Другая  необходимая мера в борьбе со взяточничеством (как отмечают криминологи) - обеспечение государственным чиновникам нормального материального положения. После судебной реформы оплата труда служителей Фемиды резко изменилась: чтобы обеспечить приток в судебное ведомство способных, образованных людей и попытаться оградить их от соблазна брать взятки, министр юстиции Д.Замятин добился значительного повышения их окладов. Однако эта мера не коснулась присяжных заседателей.

      Когда создавались Судебные уставы, предполагалось, что обязанности присяжных будут  исполнять люди более или менее обеспеченные. На практике же получилось, что подобная роль мало кого вдохновляла. От обязанности восседать на скамье присяжных заседателей старались всячески уклониться: кто был побогаче, делал это успешнее. В результате обязанности присяжных выполняли, особенно в уездах, крестьяне, многие из которых были очень бедны, и проживание в городе во время сессии превращалось для них в серьезное испытание.

      Парадоксы встречались и тут. Например, на сессии в уездном городе встретились  двое крестьян из одного села. Первый был присяжным, второй-подсудимым. Судьба подсудимому улыбнулась: его оправдали. После процесса земляки встретились. Естественно, оправданного переполняла радость, зато у его знакомого было совсем другое настроение. Он пожаловался, что абсолютно издержался, денег на еду нет, а жить в городе надо еще 2-3 дня. Тогда приятель пригласил его с собой в тюрьму (сдать казенные вещи), где заключенные сытно накормили заседателя и дали с собой еще пожертвований в виде солонины и калачей.

      Незавидное  положение присяжных не раз отмечалось исследователями. Так, описывалось, что присяжные во время сессии вынуждены были наниматься на работу или побираться. Иногда судьям приходилось даже «скидываться» и покупать им продукты, дабы не позорили они свое высокое звание²⁰.

      В делах о взяточничестве поражает, по образному выражению Кирпичникова, «гардероб» взятки. За вынесение желанного вердикта присяжных могли просто водить по трактирам или ограничиться «вознаграждением» в несколько рублей. Так, в Жиздре Калужской губернии в 1876 г., по словам свидетеля, присяжные заседатели согласились поступиться своей честью за... 50 коп. серебром. Причем, они не считали эту плату слишком низкой. Один присяжный сказал: «Он (бывший подсудимый.) обещал дать нам, всем присяжным заседателям, 10 р., если мы его оправдаем... Хорошо было бы, если бы он дал хоть по полтиннику на брата». Конечно, не всегда взятка выражалась столь мизерной суммой. Порой, взяткодатели жаловали присяжным 100 р. на всех, но и в этих случаях «цена» совести каждого не была слишком высокой: всего — 5-7 р. на брата²¹.

      Существовал и еще один, весьма распространенный, способ «задобрить» присяжных - угощение в трактире, часто сочетавшееся с небольшим денежным вознаграждением. В 1870 г. прокурор Калужского окружного суда докладывал начальству о работе суда в Боровске: «В одну из бывших там сессий некоторые из присяжных заседателей были угощаемы частными лицами, заинтересованными в исходе дела. Эта сессия изобиловала оправдательными приговорами».

      Однако  тяжелое материальное положение присяжных не было единственной причиной взяточничества в пореформенных судах. Как считают криминологи, материальное обеспечение не может служить универсальной защитой от взятки. «Нет такой зарплаты, - писал А. Кирпичников, - которую нельзя «переплюнуть» взяткой». Чтобы более эффективно бороться с этим злом, следовало на время сессии оградить присяжных от общения с кем-либо²².

      В пореформенных судах найти присяжного для «переговоров» было очень  просто. Обычно крестьяне, прибыв на сессию в город, селились на каком-нибудь постоялом дворе. Их общение с городскими жителями, в том числе и теми, с кем предстояло встретиться в зале суда, никак не ограничивалась и не регламентировалась. Как правило, каждый в городе знал, где остановились «господа присяжные», и имел возможность с ними посекретничать. Ведь в провинции трудно избежать даже случайных встреч...

      Нужно сказать, что уровень взяточничества во многом зависит и от уровня правовой культуры, который у большинства  присяжных был весьма низок. Как  правило, люди имели слабое представление об уголовном законодательстве и весьма своеобычно воспринимали степень противозаконности тех или иных деяний. Взяточничество же многим представлялось не очень тяжким и серьезно наказуемым преступлением, о чем свидетельствуют и уголовные дела. В некоторых из них поражают обстоятельства передачи взятки: нередко крестьяне шли за «гонораром» к подсудимым домой, не скрывая, зачем идут.

      Например, в уже упомянутой Жиздре Калужской  губернии крестьяне, во время поисков  дороги к дому подсудимого, откровенно объясняли причину поисков. Однако на месте оказалась только его жиличка, с которой один из присяжных честно поделился: «Мы столько греха на себя берем, принимая присягу! Ведь на нашем решении все основывается. Вот Писарева надобно в Сибирь, а мы его защитили»²³.

      В Ржеве, после оправдания одной женщины, присяжные и подсудимая встретились  в беседке, находившейся напротив... квартиры товарища прокурора. В другом случае жена подсудимого была обманута присяжным: взяв 100 р., он пообещал уговорить всех остальных, но вот незадача - приговор был вынесен обвинительный. Правда, присяжный женщине деньги вернул, после чего она рассказала первому встречному, как ее обманули.

      Конечно, большую роль играют традиции и обычаи, являющиеся, как отмечают криминологи, серьезным криминогенным фактором. «Традиции давать и брать взятки, - пишет Л. Дашкова, - считаются наиболее устойчивыми»²⁴. Потому огромное значение имела борьба со взяточничеством в государстве в целом, т.е. искоренение отношения к взятке как к обычному явлению.

      Нужно сказать, что в николаевской России взятка была обязательным атрибутом  работы не только судебного ведомства, но и всех остальных органов власти. Когда Николай I велел выяснить, кто из его 58 губернаторов не берет деньги, III Отделение доложило: только двое игнорируют подобный способ обогащения.

      «Ветер  перемен» 60-х гг. не смог ликвидировать  эту привычную «болезнь» русской бюрократии. Тем более что тогда появились и новые поводы брать и давать взятки: платили военным присутствиям за освобождение от призыва, «задабривали» избирателей при выборах в земское собрание, словом, взятка оставалась обычным явлением русской жизни, а во многих случаях - осознанной необходимостью. Естественно, такая атмосфера не способствовала искоренению взяточничества в судах.

      Вместе  с тем изучение уголовных дел  показывает, что в пореформенных судах, если возникало подозрение в подкупе, на это глаза, как правило, не закрывали. Однако факт взятки обнаруживался чаще всего случайно. Поводом для начала дознания служили слухи, которые не всегда были обоснованны; в таких случаях дело прекращалось на начальной стадии. Прокурорский надзор реагировал на подозрительные обстоятельства в основном тогда, когда о взятке было известно всем и везде. Когда же присяжные в сопровождении подсудимого или его родственника до суда совершали вояжи по трактирам, прокуроры редко били тревогу. На высоте оказался товарищ прокурора в Сапожке Рязанской губернии, где по инициативе прокурорского надзора дело подсудимого, угощавшего присяжных в трактире, было перенесено на другую сессию и поставлено на слушание первым. Проявил бдительность и прокурор во Ржеве, когда под его окном состоялась подозрительная встреча оправданной подсудимой и присяжных, а в Боровске чины судебного ведомства забеспокоились только тогда, когда «вождение» присяжных по трактирам приняло неслыханный размах.

      Но, как бы то ни было, в целом судебная реформа существенно оздоровила систему органов правосудия. В этом отношении показательно заявление прокурора Владимирского окружного суда, писавшего в отзыве о работе мировых судей:

      «Что  касается нравственного характера  деятельности гг. участковых мировых  судей, то, прежде всего, нельзя не найти, что, по крайней мере, до настоящего времени лихоимство, взятка не были замечены между ними, если и были жалобы и слухи о каких-либо незаконных поборах в камерах некоторых гг. мировых судей, то это были мелочные взятки, взимаемые письмоводителями или лицами канцелярий судов»²⁵. Но, как говорится, прокурор - есть прокурор, он заинтересован в защите чести мундира, чего не скажешь о прессе и мемуаристах, рассказывавших о пореформенных судах. Так вот, периодические издания самого разного толка среди бед мнимых и реальных нового правосудия не спешили называть взяточничество.

      Среди недостатков людей, находившихся на службе в судебном ведомстве, отмечались пьянство, невежество, раболепие перед начальством, но ни разу не упоминались лихоимство и мздоимство. Конечно, наивно полагать, что взяточничества не было вообще. Отсутствие уголовных дел, возбужденных против судей и лиц прокурорского надзора, вовсе не означает, что не было нечестных служителей Фемиды, Однако вряд ли после 1864 г. прокуроры и судьи, берущие взятки, научились это делать намного ловчее, чем до реформы. Правильнее допустить, что незаконные поборы могли иметь место, но в связи с высокой латентностью данного преступления остались нераскрытыми.

      «Взятка - явление не только древнейшее, как  проституция, но и такое же непременное  и вечное», - писал А. Кирпичников²⁶. Возможно. Тем не менее, в пореформенный период в судебном ведомстве эта «болезнь» проявлялась лишь эпизодически.

      Князя В. Мещерского нельзя назвать сторонником судебной реформы: он противился ее идеям, называя себя убежденным консерватором. «Симпатий к этому (т.е. судебному.) ведомству и к новым Судебным уставам я никогда не питал», - писал он²⁷. Суд присяжных, по его выражению, подходит России как корове - седло, «но должен сказать, что первые годы введения и действия новых судебных учреждений были блестящими страницами честных нравов во всей области русской Фемиды. Это был какой-то весенний воздух, где ободряюще веяли ароматы честности, и где каждый из нас в то время чувствовал, что этот, часто накрахмаленный, часто педантичный, часто либеральный новый слуга юстиции исполнял задачу честности, на себя принятой собственным вдохновением. Это был, какой-то праздник честности».

      Постепенно  «ароматы честности» стали оказывать  влияние и на обыденное правосознание. «Несколько раз я в прошениях  потерпевших, подававшихся не лично, находил некрупные ассигнации, - писал судебный следователь Н.Давыдов, проводивший реформу в Тамбовской губернии, - такие случаи встречались, конечно, не у одного меня, однако года через три по введении реформы не стало слышно о взяточных предложениях». Любопытно, что взятки прилагались и при вполне законных и обоснованных прошениях.