Социология как современная наука

Журнал «Социологические исследования» выделил парадоксальный факт способности России раз за разом наступать на одни и те же грабли и при этом проявлять слабую заинтересованность в научных знаниях относительно причин происходивших катаклизмов. На самом деле механизм невостребованности науки об обществе весьма не прост. Прежде всего, социология не находится в такой зависимости от состояния и изменений своего объекта, как это характерно для наук о природе. Она включена в более сложную механику отношений с властью и обществом, чем естественные и технические науки. Есть историко-сравнительное данные Э.И. Колчинского о взаимоотношениях естественных наук, власти и общества, начиная с Нового времени и кончая современностью, которые заставляют и социологов задумываться о перспективе своей науки . Да мы и сами хорошо помним, как социологию запрещали у нас и как трудно дался нам возрожденческий этап. Поэтому, если отечественной социологии выпадет шанс преодолеть полипарадигмальную фрагментацию в мировой социологии путем диалога и методологического синтеза разных стратегий ее развития, то следовало бы обсудить, по крайней мере, еще два вопроса: 1) в какой степени отечественная социология отвечает сегодня критериям современной науки и 2) может ли наша социология претендовать на признание ее в своем обществе, если она не обращается к нему с новыми идеями, а выполняет обслуживающие функции власти и бизнеса.

Сама постановка этих вопросов более  чем актуальна для отечественной  социологии и для российского  общества, переживающего радикальные  перемены. Устойчивое развитие – это  не стратегия, а голубая мечта  современных обществ-государств. Она  остается таковой не только для периферии  и полупериферии миросистемы (И. Валлерстайн), но и для благополучного «золотого миллиарда». Последний мировой финансово-экономический кризис (и первый кризис глобального постиндустриального общества), показал, что не все так хорошо даже в «лучшем из миров» и перспективы становятся туманными. Поэтому и мировой, и нашей социологии еще рано, а может быть и вообще не надо отказываться от общества как от своего научного объекта, заменять его социумом, общностями, социальной сферой или таким важным аспектом как гражданское общество.

Естественным наукам во все времена  было намного проще теоретизировать. Объекты естественных наук не имеют  знания о самих себе, не манифестируют  согласие или несогласие с наукой, когда та отклоняется от реальности или прогнозирует катаклизмы. Уже  поэтому естественнонаучному знанию удалось преодолеть период полипарадигмальности и разработать более-менее согласованные позиции теоретического дискурса.

Сегодня естественные науки не испытывают острой необходимости опираться  на схемы производственной практики, как в начале их пути, а способны генерировать новые, непривычные для  практики предметные миры и тем самым  опережать происходящие изменения. Из практики не вытекали, например, многие физические и химические свойства тел  и веществ, открытые наукой. В практике само собой не появились ни электрическая, ни ядерная энергия, не говоря уже  о нанотехнологиях или о клонировании живых организмов. Все это сделано (или выявлено) путем разработки моделей, выдвижения гипотез и их экспериментальной проверки в специально созданных лабораториях, в искусственных приборных комплексах.

В социологии ничего подобного не происходило. Ее теории становились  все более обобщенными и детализированными  в понятийном отношении, но все еще  мало отличающимися от несистематизированных  наблюдений в процессе практики. Уже  то, что общества типологизируются в социологии по способу производства, говорит о том, что сначала происходят изменения в практике, а потом появляются теории, описывающие эту практику и критикующие ее очевидные недостатки.

У социологов XIX века основным системообразующим  элементом общества выступала экономическая  подсистема, которая, по теории, задавала его тип, структуру, принципы организации  и формирования социального порядка. Основным механизмом функционирования и развития общества признавалось разделение труда и связанная с ним  его социально-профессиональная и  классовая дифференциация, хотя, конечно, это не единственный способ структурирования социального.

Положение в социологии как объявленной, но нереализованной науке об обществе, мало изменилось и в 20-70-е годы XX века. В структуре общества были выделены уровни управления: социетальный, институциональный, менеджериальный и технический. Появились новые понятия: «массовое общество», «посткапиталистическое общество», как следствие крупномасштабного производства и нового образа жизни. Как раз в этот период много говорили о возможности конвергенции капиталистической и социалистической систем, поскольку и та, и другая имели общие черты индустриального общества. Появилась фундаментальная работа Т. Парсонса на основе методологии структурного функционализма, претендующая на роль новой всеобъемлющей теории. Эта попытка почти сразу была раскритикована и в СССР, и на Западе, но, возможно, в этом и была ее самая большая заслуга в деле становления социологии как науки. Критиковали ее, прежде всего, за доминирование целого (общества) над человеком, за обращение к органическим и биологическим аналогиям, за преувеличение роли социального порядка над его изменениями и, соответственно, за принижение роли конфликтов и девиации в развитии общества, за отсутствие анализа социальных классов и многое другое. В частности, за тавтологичность ряда понятий и невозможность их операционализации.

Все это имело место, но нельзя не отметить, что вместе с этой критикой через заимствования стали развиваться  другие теории, которые стали называться социологическими. Влияние К. Маркса и Т. Парсонса можно и сегодня найти в работах Дж. Александера, Р. Коллинза, Э. Гидденса, Дж. Тернера, Ю. Хабермаса, П. Бурдье, П. Штомпки и многих отечественных социологов. В то же время именно Т. Парсонс явил собой первый пример создания именно социологической теории на основе идей и достижений таких общенаучных дисциплин, как теория систем и кибернетика. Его четырехфункциональная парадигма уже не содержала видимых следов практики, а позволяла теоретизировать на тему поддержания внутреннего гомеостазиса с внешним окружением идеально структурированной системы в разных исторических условиях, культурах и обществах. Это старая, но всегда современная проблема для теоретической социологии: внутри системы главное – отношения между ее частями и целым, а вовне – общая реакция социальной системы как целого на вызовы и угрозы. Для описания этих разных состояний потребовался особый теоретический язык, который и попытались создать Т. Парсонс и Р. Мертон.

На рубеже 1960-70-х годов в западных обществах стали происходить  изменения, которые позволили сначала  определить их как постиндустриальные, а затем точнее – информационные. Эти достижения были следствием информационно-компьютерной революции и признания обществом  особых заслуг естественнонаучного  корпуса знаний. Здесь наука в  прямом и переносном смысле проявила себя производительной силой, предлагая  обществу впервые в истории человечества новый ресурс – научные знания. Такие ресурсы как свойства природы, труд и капитал, составлявшие до сих  пор универсальные условия существования  человеческих обществ, стали терять свое исключительное значение, а научное  знание, воплощенное в новой технике  и в инновационных технологиях, впервые стало менять социальный порядок. Осмысление этих новых явлений  происходило в рамках социально-философских  теорий, которые нельзя назвать социологическими. Это общество «третьей волны» О. Тоффлера, «постиндустриальное общество» Д. Белла и А. Турена, «общество сервисного класса» Р. Дарендорфа, «посткапиталистическое общество» П. Друкера и др. В этих теориях произошел своеобразный эффект «открытия Америки». Если Колумб вместо нового пути в Индию открыл «Новый Свет», то здесь, поскольку до этого все теории строились на признании ведущей роли индустриализма, открыли постиндустриализм - совсем другой контекснт, с другой ролью науки и с другими теориями. Социологическая литература наполнилась новой терминологией от наблюдений за происходящими в информационном обществе изменениями, для которых еще не выработаны общая маркировка и понятийный аппарат, но он появляется в отраслевых социологиях - социология знания, социология организаций и управления и в целом ряде других .

В итоге, как пишет о новой  ситуации в теоретической социологии Н.А. Полякова, она характеризуется  не столько необходимостью смены  старой парадигмы, по Куну, сколько  осознанием потребности в ревизии  всего исторического пути развития социологических представлений  об обществе. «Задача состоит в  том, - пишет она, - чтобы построить  новую теорию, хотя бы сопоставимую по своей эффективности с теорией  общества Т. Парсонса… В этом направлении движется социологическая рефлексия целого ряда авторитетных социологов» . В наши задачи не входит детальный анализ того, кто и как движется в этом направлении. В.А. Ядов в работе «Современная теоретическая социология как концептуальная база  исследования российских трансформаций специальное внимание уделяет тенденциям разработки интегративных теорий. Перечисленные им авторы пытаются «диалектически интегрировать системно-структурные, конструктивистские и феноменологические подходы». Можно сказать, что «процесс пошел», но вопрос о том, в какой мере сопоставим эпистемологический статус знания об обществе в этих теориях с социологическим, остается открытым.

Важно подчеркнуть, что основными  препятствиями для дальнейшей теоретизации мировой и отечественной социологии являются: 1) упорное неразличение в теориях социологической и социальной реальности, что, на наш взгляд, связано с традицией описывать и объяснять социальное через социальное и называть это социологией. 2) несоразмерное смещение внимания в определении социологии как науки об обществе на объект (общество с его модификациями), вместо того, чтобы сделать разумный акцент и на слове «наука» и ответить на вопрос: в какой мере современная теоретическая активность в социологии соответствует современному состоянию теоретического знания в развитых отраслях науки?

Что касается первого препятствия, то хочется предложить читателю открыть  любой (наш или западный) учебник  по социологии, чтобы самому убедиться, что авторы многократно упоминают  слова «социальная теория» и  «социологическая теория» как синонимы. Это то же самое, как если бы физик, химик или биолог называли свои дисциплины природоведческими. При наличии  такого словоупотребления можно  смело говорить о нахождении социологии на преднаучной стадии своего развития. Можно подумать, что речь идет о констатации реального положения дел в социологии, которая относится к социальным наукам. Это было бы верно, поскольку по генезису все социологические теории являются социальными. Но не все социальные теории являются социологическими. Последний тезис игнорируется на каждом шагу. Более того, в большинстве случаев это сознательная позиция. Так, ссылаясь на мертоновский принцип «дисциплинарного эклектизма», который понимается как открытое, свободное и терпимое отношение к альтернативным объяснениям в науке, подверстывается совсем другой эклектизм – «беспринципный». Вот доклад Фонда Гулбенкяна  с названием «Open Social Sciences». В нем призывают к объединению социологии с психологией, экономикой, антропологией, когнитивной наукой, политической наукой. М. Доган, поддерживая эту идею, считает, что это надо сделать для того, чтобы изменить старую классификацию социальных наук и перейти к новым гибридам. Как тут не вспомнить слова вождя мирового пролетариата: «прежде чем объединиться, нужно хорошенько разъединиться». Одно дело – междисциплинарные контакты и исследования, а другое – эклектика социальной мысли, которая противоречит современным тенденциям формирования дисциплинарного знания, выступающего в качестве исходного пункта его теоретизации. Для такой становящейся науки как социология именно ее дисциплинарная организация, объединяющая теории разных уровней общности с уровнем эмпирических исследований и представляет собой возможность перестраивать ее научные основания, содействовать переходу от стадии преднауки к стадии науки .

В этой связи обратимся к классификации  социологических теорий, предложенной П. Штомпкой. Он выделяет четыре типа: 1) экзегетические, 2) аналитические, 3) эвристические и 4) объяснительные . Первые, по его мнению, наименее полезны для социологии, поскольку представляют собой свободные интеллектуальные упражнения на «тему». Их содержание – разбор точек зрения и текстов других авторов. Надежд на то, что социологическое знание будет четко отделяться от социального, питать не приходится. П. Штомпка относит к таким типам работ довольно известные, которые многие считают социологическими. Например, «Объяснение и социальная теория» Н. Смелсера, «Капитализм и современная социальная теория» Э. Гидденса, «Структура социального действия» Т. Парсонса. Но при этом нельзя не признать значения таких работ на стадии формирования социологии как научной дисциплины.

Вторые (аналитические) обобщают и  проясняют используемые в литературе понятия, разрабатывают типологии  и классификации, имеют тенденцию  к созданию концептуальных схем, без  которых обзоры литературы и критические  замечания в адрес оппонентов или других авторов будут логически  не убедительными. Но такая систематизация и концептуализация еще ничего не говорят о принадлежности социальной теории к социологии. Это общенаучная  процедура работы с понятийным аппаратом, но словарь социального и словарь  социологического – это разные словари, у них разная семантика, грамматика и прагматика, если говорить языком семиотики. Первые отражают социальную практику, явления общественной жизни, как онтологию, вторые – идеи о  сути этих явлений и связи между  ними. Перевод социальной проблемы в социологическую – это перевод с практического языка на научный. Всякие попытки непосредственного измерения социальных явлений путем, например, опросов без социологической концептуализации предмета исследования лишает полученные данные социологического статуса. Это в лучшем случае будут данные статистики и полезные, возможно, для политиков, идеологов и управленцев, но малопригодные для науки. Тем более что сомнения относительно социологичности социальной статистики уже не раз высказывались в социологической литературе.

Третий вид социологических  теорий – эвристические. Их нельзя проверить эмпирически, они содержат образы социальных явлений и понятия, ориентирующие социологию на постановку проблем. П. Штомпка относит их больше к социальной философии, чем к социологии. Здесь обсуждаются «вечные» онтологические проблемы: что такое социальная реальность в отличие от природной, что такое социальный порядок, как и почему происходят социальные изменения. Собственно в этих теориях на определенном этапе формирования социологии как науки и должно произойти разделение социального и социологического, онтологического и гносеологического, практического и научного. Но, как показывает история социальный мысли и тесно связанная с ней история социологии, такое разделение происходит с большим трудом: и марксизм, и структурфункционализм и символический интеракционизм и теории технократизма Гэлбрайта и т.п. остаются в лучшем случае социально-философскими. Впечатляющее развитие таких теорий связано не с обнаружением и интерпретацией новых социальных фактов (это отдельный методологический разговор), а, по словам П. Штомпки, «с интеллектуальным напряжением», возникающим в связи с новыми идеями в социальной мысли.