Социальная структура

Экономически эгалитарные  сообщества, где совершенно отсутствует  классовая дифференциация, явление  довольно редкое и неустойчивое.

Но на протяжении большей  части человеческой истории классовые  членения все же носят подчиненный характер. На передний план они выходят, пожалуй, только в буржуазных западных обществах. А наибольших высот классовая система достигает в проникнутых либеральным духом Соединенных Штатах Америки.

Осталось рассмотреть  еще две стратификационные системы. Одну из них можно условно назвать культурно-символической. Дифференциация возникает здесь из различий доступа к социально значимой информации, неравных возможностей фильтровать и интерпретировать эту информацию, способностей быть носителем сакрального знания (мистического или научного). В древности эта роль отводилась жрецам, магам и шаманам, в средневековье — служителям церкви, составляющим основную массу грамотного населения, толкователям священных текстов, в новое время — ученым, технократам и партийным идеологам.

Претензии на общение с  божественными силами, на обладание  научной истиной, на выражение государственного интереса существовали всегда и везде. И более высокое положение  в данном отношении занимают те, кто имеет лучшие возможности  манипулирования сознанием и  действиями прочих членов общества, кто  лучше других может доказать свои права на истинное понимание, владеет  лучшим символическим капиталом.

Несколько упрощая картину, можно сказать, что для доиндустриальных обществ более характерно теократическое манипулирование; для индустриальных — партократическое; а для пост-индустриальных — технократическое.

Наконец, последний, девятый  тип стратификационной системы следует назвать культурно-нормативным. Здесь дифференциация построена на различиях уважения и престижа, возникающих из сравнения образов жизни и норм поведения, которым следует данный человек или группа. Отношение к физическому и умственному труду, потребительские вкусы и привычки, манеры общения и этикет, особый язык (профессиональная терминология, местный диалект, уголовный жаргон) — все это ложится в основу социального деления. Причем происходит не только разграничение «своих» и «чужих», но и ранжирование групп («благородные — не благородные», «порядочные — не порядочные», «элита — обычные люди — дно»).

Благородные манеры джентльмена, праздное времяпрепровождение аристократа, самоотверженный аскетизм религиозного подвижника, ораторское искусство идейного вождя — не только знаки высокого общественного положения. Они зачастую превращаются в нормативные ориентиры, образцы социального действия и  начинают выполнять функции морального регулирования, которое и детерминирует  данный тип стратификационных отношений.

И это касается не только обособления  элиты, но и дифференциации всех средних  и низших слоев. В крестьянской общине, где формально все равны между собой, существуют «исправные хозяева», живущие «но обычаю», «по совести», и лодыри, отщепенцы, «перекати-поле».

Своя нормативная культура, свои образцы поведения и своя «аристократия» есть и на самом «дне», внутри преступного  мира. Появление контркультур и так  называемого антиобщественного  поведения, кстати, тоже во многом продукт  морального регулирования и идеологического  контроля, осуществляемых в данном сообществе. Основные черты девяти стратификационных систем сведены в таблицу 1.

Таблица 1. Основные черты стратификационных систем

Одним из главных водоразделов между стратификационными системами является наследуемость или ненаследуемость соответствующих позиций в иерархии. Рабовладельческая, сословная и кастовая системы включают в себя элементы пожизненного и формально-юридического наследования, Прочие же системы ни формально пожизненного характера статусов, ни их наследования не предусматривают.

Однако указанный водораздел подвижен. С одной стороны, существуют пределы жесткости формально-юридических  стратификационных границ. Так, рабы могут отпускаться или выкупаться на свободу.

Представители купеческого  сословия, разоряясь, опускаются в более  низкое мещанское сословие (для России XIX века — это обычный случай). И, напротив, при определенных условиях можно заслужить, а иногда и купить, почетный наследственный титул. И даже при наиболее ригидном кастовом строе сохраняются возможности для вертикальной социальной мобильности.

С другой стороны, высшие группы во всех стратификационных системах стремятся закрепить свое положение, сделать его не только монопольным, но и передаваемым по наследству. В классовой системе подобное наследование обеспечивается принципом майората (передачи основного имущества старшему наследнику), характерным, скажем, для древней Индии, западной Европы XI-XIII веков или России вплоть до 1917 г. (Остальные родственники в этом случае фактически опускаются вниз по классовой лестнице). В этакратической системе чиновник формально не имеет права передать свое кресло и полномочия собственным детям, но он в состоянии путем протежирования обеспечить им столь же завидное место в учреждении аналогичного ранга. Положение же в социально-профессиональных, культурносимволических и культурно-нормативных стратах зачастую передается реально через образование и воспитание, передачу опыта и секретов мастерства, санкционирование определенных кодексов поведения (профессиональные династии — не единственный, но яркий пример). Что же касается физико-генетической системы, то она стоит несколько особняком, ибо наследование здесь происходит часто, но не в результате каких-то социальных механизмов, а чисто биологически.

Еще раз подчеркнем, что  все девять типов стратификационных систем — не более чем идеальные тины. Любое реальное общество является их сложным смешением, комбинацией. Так, на Руси в XI веке бок о бок сосуществовали холопы, которые мало чем отличались от рабов, закупы, более походившие на крепостных крестьян, и смерды, которые отдаленно напоминали класс свободных землепашцев.

В реальности стратификационные тины переплетаются, дополняют друг друга. Так, например, социально-профессиональная иерархия в виде официально закрепленного разделения труда не только играет самостоятельную роль, но существенно влияет на структуру практически любой другой стратификационной системы. Примеров же взаимного переплетения стратификационных систем можно привести очень и очень много. Так, например: Уважение к старшим порождается не только их преклонными годами как таковыми, но накопленными многолетним опытом и знаниями, позволяющими им толковать происходящие события.

Группы, обладающие в обществе наибольшей символической властью, зачастую становятся его высшей кастой (индийские брахманы) или правящим стратом (партийные идеологи).

Статус богатых представителей общества определяется не просто размерами  их частной собственности, но поддерживается особым стилем жизни, недоступным большинству  их собратьев.

Рабовладение, основанное на частной собственности на людей, можно считать формой классовых  отношений (государственное рабовладение ближе этакратической системе).

Профессиональные или  чисто физические данные становятся инструментом для выполнения сложных  символических ролей (звезды спорта и кинозвезды).

Отдельные стратификационные системы могут взаимообусловливать друг друга, меняясь местами с течением времени. Например, первоначально в русской истории сословия возникли на основе экономических классов — их профессиональных различий и имущественного расслоения.

Затем, наоборот, уже классовые  различия определяются преимущественно  сословной принадлежностью. Так, на примере российской Табели о рангах 1722 г. можно проследить, как сословная  система во многом определяет место  в этакратической системе, а последняя, в свою очередь, влияет на классово-собственнические позиции (происхождение влияет на служебный ранг, а последний — на материальный достаток). Затем на подходе к рубежам XX века сословия и классы становятся все более независимыми друг от друга, во многом существуя параллельно. Например, запись в первую купеческую гильдию происходит здесь уже скорее по неэкономическим причинам (престиж, преодоление ценза оседлости), в то время как множество представителей торгово-промышленных слоев формально к купечеству не принадлежат.

Таким образом, стратификационные типы надо использовать как взаимодополняющие инструменты, не абсолютизируя одни в ущерб другим.

2. Комбинация стратификационных систем (на примере советской России)

Попытаемся теперь коротко  показать то, как сочетаются и переплетаются  разные стратификационные системы в конкретном обществе на примере советской России.

После 1985 г. мы стали свидетелями  многочисленных попыток описать  советскую Россию в терминах сословного общества, «государственного рабовладения», этакратизма и т. д. Понятно, что одни явления укладываются в эти схемы, другие нет. На наш взгляд, эти периодически предпринимаемые попытки свести природу социальной стратификации всоветской России (СССР) и прочих обществах советского типа к какому-то одному принципу не выходят за рамки более или менее удачных метафор. Раскрыть эту природу можно лишь путем анализа российского общества как комбинации различных стратификационных систем, рассмотрев конкретное содержание, которым наполняются эти системы в течение почти восьмидесятилетнего периода своей истории.

Конечно, значение разных стратификационных систем в обществе советского типа отнюдь не одинаково. Принципиальную стержневую роль в нем, по нашему мнению, играет этакратическая система. Степень огосударствления собственности и проникновения государства во все сферы общественной жизни чрезвычайно высока. И чем ближе социальная группа к кормилу государственной власти, тем выше ее социальное положение и шире возможности практически во всех областях.

Полученные образование  и профессия, выработанные манеры поведения  и стиль жизни (дисциплинированность, демонстративный аскетизм), приятные внешние данные, а в некоторых  регионах (Закавказье, Средняя Азия) этническая принадлежность и материальная обеспеченность — все это может  облегчить продвижение вверх  по ступеням властных учреждений, но не способно его гарантировать.

А достигнутое положение  во властной иерархии оказывается важнее всевозможных дипломов, наличия или  отсутствия профессиональных навыков, размера получаемых доходов.

Социально-экономические  различия (размеры личной собственности, получаемых доходов) в данном обществе, разумеется, не устраняются, однако ликвидирована  сама база классового разделения — негосударственная собственность на средства производства. Классовые черты, таким образом, носят подчиненный, производный, второстепенный характер. Формы внегосударственной хозяйственной активности (личное подсобное хозяйство, «теневое» производство) ущербны и, в конечном счете, тоже тесно связаны с государственным сектором и зависят от него.

Применительно к данному  обществу правомерно в принципе обсуждать  и вопрос об элементах сословной стратификации (они соседствуют с каждой этакратической системой). В данном случае сословные элементы проявляются в принадлежности к определенным политическим или экономическим корпорациям. Например, существенную роль для социального продвижения здесь играет деление на членов партии и беспартийных, которое напоминает членение сословного характера, увязанное с объемом прав и обязанностей перед партократическим государством. Правда, это скорее аналогия, чем строгое определение.

Потому что формально-юридически роль членства в партии в занятии престижных постов нигде не фиксируется. И партийность как статус по наследству не передастся. В несколько большей степени походят на сословные деления установленные различия между работниками государственных предприятий и колхозниками. Ибо приниженное положение последних, обложение их дополнительными государственными повинностями официально увязывается с «недоразвитостью» колхознокооперативной собственности. Вдобавок, до того момента как уже и 60-е годы, колхозникам стали выдавать паспорта, их «сословное» положение было фактически пожизненным и наследственным. Впрочем, силу исторических аналогий и в этом случае преувеличивать не стоит.

Черты кастового строя в советском обществе встречаются относительно реже. Можно, впрочем, привести пример дозированного антисемитизма и недопущения евреев в определенные сферы занятий, а также говорить о социальных преимуществах «титульных» национальностей в республиках бывшего Союза. Но до поры эти различия старательно сглаживались в рамках суперэтнической общности «советского народа».