Общество как социокультурная система, его признаки и черты

     Идеи  функционализма в большей мере присущи англо-американской социологии. Основные положения функционализма были сформулированы английским социологом Г. Спенсером (1820 - 1903) в его трёхтомном труде “Основание социологии” и развиты американскими социологами А. Радклиф – Брауном, Р. Мертоном, Т. Парсонсом.

     Основные  принципы функционального подхода:

     Также как сторонники системного подхода, функционалисты рассматривали общество как целостный единый организм, состоящий  из множества частей: экономической, политической, военной, религиозной и т. д.  Но при этом подчеркивали, что каждая часть может существовать только в рамках целостности, где она выполняет конкретные, строго определенные функции. Функции частей всегда означают удовлетворение какой-либо общественной потребности. Все же вместе они направлены на поддержание устойчивости общества и воспроизводство человеческого рода. Поскольку каждая из частей общества выполняет только ей присущую функцию, в случае нарушения деятельности этой части, то чем больше функции отличаются друг от друга, тем труднее другим частям восполнить нарушение функции.

     В наиболее развитой и последовательной форме функционализм развит в  социологической системе Т.Парсонса. Парсонс сформулировал основные функциональные требования, выполнение которых обеспечивает стабильное существование общества как системы:

1. Оно должно обладать способностью к адаптации, приспособлению к изменяющимся условиям и возрастающим материальным потребностям людей, уметь рационально организовывать и распределять внутренние ресурсы.
2. Оно должно быть целеориентированным, способным к постановке основных целей и задач и к поддержанию процесса их достижения
3. Оно должно обладать способностью к интеграции, к включению в систему новых поколений.
4. Оно должно иметь способность к воспроизводству структуры и снятию напряженности в системе.  

     До  сих пор, подходя к обществу как  к системе контроля, индивид и  общество рассматривались как две  противостоящие друг другу сущности.

     Если  эту картину оставить без изменения, то складывается ошибочное представление  о реальных отношениях между индивидом и обществом, словно речь идет всего лишь  о толпах взнузданных и управляемых властями людей, побуждаемых к повиновению постоянным страхом того, что может случиться с ними, если они выйдут из повиновения.  Однако большинству из нас ярмо общества не слишком трет шею. Почему же мы не страдаем от власти общества?

     Это возможно не потому, что власть общества меньше, а потому, что она даже больше, чем мы до сих пор утверждали.

     Общество  детерминирует не только то, что  мы делаем, но и то, что мы есть.

     Социальное  положение затрагивает и наше бытие, и наше поведение в обществе.

     Для того чтобы объяснить этот принципиальный момент социологического подхода, рассмотрим еще три области социологических  исследований – теорию ролей, социологического знания и теорию референтных групп.

     Ролевая теория почти всецело является достижением  американской мысли. Основоположниками  ее были американские мыслители Чарльз Кули и Джордж Герберт Мид.

     Обычный индивид в разных ситуациях сталкивается с весьма различными ожиданиями, в свою очередь, ситуации, продуцирующие эти ожидания, подразделяются на две определенные группы.

     Студент может посещать два курса у  двух разных профессоров на двух разных факультетах и столкнуться с  различными вариантами ожиданий –  скажем формальным и неформальным отношением между преподавателем и студентами.

          Тем не менее, обе ситуации будут иметь существенное сходство между собой и с ситуациями во всех других аудиториях, занятия в которых он посещал раньше. Иначе говоря, прошлый опыт позволит ему в обоих случаях, с незначительными изменениями, играть роль студента.

          Итак, роль можно определить как типичную реакцию на типичное ожидание.

          Роль задает образец, показывающий, как действовать индивиду в конкретной ситуации. Разные роли в обществе, как и в театре, не в равной степени жестко требуют от актера точного следования прилагаемым инструкциям.

           Среди профессиональных ролей минимально регламентируется роль мусорщика, тогда как врачам, священникам и офицерам приходится приобретать особые манеры, речевые и моторные навыки: военную выправку, елейный голос, доброе лицо у постели больного. Профессор, изображающий ум, сам начинает чувствовать себя умным. Проповедник вдруг замечает, что сам начинает верить в свои проповеди. Солдат слышит в своей душе зов Марса, надев военную форму.

    Однако  во многих случаях есть все основания  полагать, что в сознании актеров  не было абсолютно ничего, что могло бы предвосхитить выполнение ими их ролей.

    Другими словами, умными становятся после назначения на преподавательскую должность, верующими  – выполняя обряды, готовыми к бою  – маршируя в строю.

    За  каждой социальной ролью закреплена определенная идентичность.

    У тех профессий, которые не требуют  от занимающихся ими индивидов существенно  изменить себя: сборщику мусора нетрудно перейти в сторожа; сложнее священнослужителю  перейти в офицеры; крайне трудно сменить роль негра на роль белого и почти невозможно – роль мужчины на роль женщины. Эта различная степень легкости смены ролей не должна скрыть от нас того факта, что даже та идентичность, которая считается неотъемлемой частью нашего “Я”, приписывается обществом.

    Сказать “я – мужчина”, значит сделать такую  же заявку на роль, как если сказать “я – полковник американкой армии”. Рекламируя вклад ролевой теории, можно сказать, что с социологической точки зрения общество жалует нас идентичностью, поддерживает ее и трансформирует. Это неоднократно подтверждали многочисленные исследования так называемой социологии – процесса, в ходе которого ребенок учится быть активным членом общества.

    Случаи  радикального лишения признания  со стороны общества могут многое поведать нам о социальном характере  идентификации.

    Например, если человек за одну ночь превращается из свободного гражданина в осужденного, то его недавние представления о себе моментально подвергаются массированной атаке.

    Он  может отчаянно держаться за свое недавнее прошлое, но если в его непосредственном окружении, ни окажется никого, кто будет подтверждать его прежнюю самоидентификацию, то он обнаружит, что поддерживать ее, лишь в собственном воображении почти невозможно.

    Экстремальные случаи, когда с индивида срывают  внешние атрибуты самоидентификации, лишь более наглядно иллюстрируют процессы, которые происходят в обыденной жизни.

    Мы  работаем лучше, когда ощущаем одобрение  начальства. Нам кажется, почти невозможным достичь мастерства там, где (как мы уверены) люди считают нас неуклюжими.

    Мы  становимся остряками, когда от нас ждут шутки, и интересными собеседниками, зная, что подобная репутация уже закрепилась за нами.

    Можно сказать, что индивид находит  себе место в обществе в рамках систем социального контроля, и каждая из этих систем имеет собственный  аппарат порождения самоидентификаций.

    Самое страшное, что может сделать с  человеком предвзятое отношение, - это  заставить его самого стремиться соответствовать сложившимся предвзятым мнениям.

    Такие же отношения между обществом  и идентичностью можно наблюдать  в тех случаях, когда по какой-то причине индивид круто меняет самоидентификацию.

      Этот  процесс имеет место и там, где нужно “сломить” целую  группу индивидов и заставить  их признать новое самоопределение.

      Веками  подобные вещи проделывались над  монастырскими послушниками.

      В последнее время эта техника  доведена до научной точности в методах  “промывания мозгов”, которые применяет  тайная полиция в тоталитарных странах.

      С социологической точки зрения, насильственный характер подобных процедур по сравнению  с общепринятыми в обществе ритуалами, может быть объяснен чрезвычайно высокой степенью радикальности изменений самоидентификации, а также функциональной необходимостью в таких случаях обеспечить стопроцентную защиту достигнутых результатов от дальнейшей “изменчивости”.

      Ролевая теория, доведенная до логического  завершения, дает нам нечто большее, чем удобный инструмент для стенографического  отчета о различных видах социальной деятельности.

      Она дает нам социологическую антропологию, т. е. видение человека, базирующееся на его существовании в обществе.

      Большинство людей чистосердечны, поскольку  в психологическом плане так  жить легче. Это означает: они верят  в то, что делают, ради удобства забывая  о том, что делали раньше, и счастливо  идут по жизни в полной уверенности, что с положенным приличием преодолеют все испытания.

      Всякая  социальная структура подбирает  себе тех людей, в которых она  нуждается для своего функционирования, и исключает тем и другим способом тех, кто ей не подходит. Если под  рукой нет подходящих людей, их непременно произведут в соответствии с требуемыми спецификациями. Свирепые воины находятся потому, что есть готовые  к походу армии; в Бога начинают верить тогда, когда собираются строить церкви; потому появляются мыслители, что университету нужно заполнить штат, а убийцами становятся потому, что кого-то надо убить. Неверно, что каждое общество имеет тех людей, которых оно заслуживает. Скорее, общество производит тех людей, которые ему нужны.

      Если  ролевая теория позволяет нам  воочию увидеть присутствие общества в человеке, то так называемая социология знания может привести нас к сходным озарениям совершенно иной отправной точки.

      Социология  знания больше, чем какая-либо другая отрасль социологии, стремится выяснить не только “что говорят”, но и “кто говорит”.

      Приведём  пример. Представим, что в некотором  примитивном обществе необходимую  пищу можно добыть только в том  месте, где она растёт, и только преодолев коварные, кишащие акулами  океанские воды. Дважды в год мужчины  племени садятся в свои утлые  каноэ и отправляются в путь. Теперь предположим, что в религиозных верованиях этого племени имеется пункт, который гласит: каждый, кто пропускает такую ходку, теряет мужскую силу, за исключением жрецов, чьё мужество поддерживается их каждодневными жертвоприношениями богам. Это верование задаёт мотивацию всем отправляющимся в опасное путешествие и одновременно оправдывает, узаконивает поведение жрецов, регулярно остающихся дома. Нужно ли говорить, что в данном случае прежде всего именно  жрецы будут печься о поддержании упомянутого пункта верований. Иными словами, мы можем заключить, что имеем здесь дело со жреческой идеологией. Однако это не значит, что последняя лишена функциональности для общества в целом: ведь, в конце концов, кто-то же должен плавать через океан, иначе племя умрёт с голоду.

      В связи с этим ещё раз подчеркнём: подобные пропозиции люди обычно выдвигают  совершенно искренне. Моральные усилия, которые нужно затратить на преднамеренную фабрикацию лжи, не под силу большинству  людей. Гораздо легче обмануть самого себя.

      Лжец  по определению знает, что он лжёт, идеолог – нет.

      Хотя  анализ идеологий очень чётко  выявляет значение социального положения  и значения людей, он слишком узок для осознания всей важности социология знания. Эта дисциплина не ограничивается только теми идеями, которые служат чьим-то интересам и искажают реальность, а, напротив, рассматривает царство мысли как свою область исследований.

      Любое общество можно рассматривать с  точки зрения его социальной структуры  и социально-психологических механизмов, а, кроме того, и с точки зрения картины мира, общей для всех его членов.

      Индивид, таким образом, черпает своё мировоззрение  из общества точно также, как он получает социальные роли и самоидентификацию.