Дескриптивизм VS. Антидескриптивизм и теория значения в структурной лингвистике

ДЕСКРИПТИВИЗМ VS. АНТИДЕСКРИПТИВИЗМ

И ТЕОРИЯ ЗНАЧЕНИЯ В СТРУКТУРНОЙ ЛИНГВИСТИКЕ

     В настоящем сообщении мне бы хотелось сравнить два известных подхода  к определению природы значения: «дескриптивизм» и «антидескриптивизм», указав на их принципиальные трудности, и затем предложить вариант установления значения, принятый в структурной лингвистике. Как мне кажется, структурный подход позволил бы, во-первых, лучше прояснить причины возникающих трудностей в дескриптивизме и антидескриптивизме, а во-вторых, показал бы, почему данные трудности являются принципиально неустранимыми. Именно последнее положение мне бы хотелось попробовать отстоять.

     Подход  С. Крипке, предлагаемый им в работе «Тождество и Необходимость» является одним из возможных решений следующей  проблемы: как устанавливаются значения, а именно является ли значение совокупностью определенных признаков или значение есть только произвольная отсылка к конкретному объекту? Первый подход принято называть дескриптивизмом (Фреге, Рассел, Серл), а второй – антидескриптивизмом (Крипке, Патнэм, Донеллан).

     Предмет дискуссии дескриптивизма и антидескриптивизма состоит в традиционном вопросе  философии: как соотносятся понятия  и предметы? Почему вода обозначается словом «вода»? С точки зрения дескриптивизма пол именем «вода» мы подразумеваем набор определенных признаков, на основании знания о которых мы можем распознавать прочие объекты в реальности, которые наделены данным набором признаков. Конкретная жидкость в стакане обозначается словом «вода», поскольку она обладает признаками, подводимыми под понятие «вода». В каком-то смысле эта позиция наилучшим образом согласуется со здравым смыслом. Антидескриптивизм, в свою очередь, решает проблему установления значения по-другому: понятие соединяется с объектом совершенно произвольно, в процессе первоначального «знакомства». При этом никакие признаки объекта во внимание не принимаются. Чтобы лучше представить различие между первым подходом и вторым можно сравнить то, как будут даны определения некоторому объекту по версии дескриптивизма и антидескриптиизма. По логике первого подхода следует сказать, что «вода - это жидкость, имеющая определенный химический состав и физические свойства». По логике второго, достаточно сказать «вода – это вода». Ясно, тогда, что для дескриптивизма определение будет выступать в субъект-предикатной форме, где предикатом будет дескрипция, а для антидескриптивизма определением будет тавтология. Или по-другому, в дескиптивизме план содержания имеет логический приоритет над планом выражения, а в антидескриптивизме – наоборот. На первый взгляд может показаться, что поскольку антидескриптивизм представляется скорее контринтуитивным, то предпочтение следует отдать дескриптивизму. Однако, мы сразу увидим проблемы дескриптивистского подхода, как только поставим следующий вопрос. Допустим, в ходе глобальной литературоведческой экспертизы выяснилось, что Шекспир не написал ни одного из приписываемых ему произведений, а все они были созданы его сестрой. Будет ли это означать, что имя «Шекспир» отныне не означает англичанина Шекспира, т.к. Шекспир – это автор, по меньшей мере, «Гамлета»? Наши лингвистические инстинкты подсказывают нам, что мы будем продолжать называть Шекспира Шекспиром, хотя и испытаем некоторое разочарование. Очевидно, что сохранение имени возможно только потому, что по-настоящему мы никогда не определяли Шекспира как автора «Гамлета», а определяли его через тавтологию «Шекспир это Шекспир». Представим теперь, что такое же «разоблачение» произошло с объектом, обозначаемым не единичным именем (Шекспир), а с общим, например, с объектом «вода». Скажем, в ходе дальнейших научных открытий, вскрылось, что состав воды имеет несколько иную формулу, а его воздействие на организмы имеет несколько иной характер, чем думали раньше. Что произойдет в этом случае – будет ли «вода» теперь обозначать нечто иное, а не тот объект, которым мы утоляем жажду. Здесь ответ уже не так очевиден – с одной стороны, можно настаивать, что мы сохраним имя «вода» за определенным объектом, с другой, и она представляется в дано случае более естественной, что название должно будет измениться.

     В истории данного вопроса предпринимались  попытки установления разных правил номинации для разных классов  объектов. В случае единичных имен предлагалось использовать технику  антидескриптивизма (имена не меняются даже в том случае, если меняется весь набор отличительных признаков), а в отношении общих имен – технику дескриптивизма (изменение содержания значения должно привести к смене имени). Однако это решение несколько упрощает ситуацию. Дело в том, что позиции как дескриптивизма, так и антидескриптивизма могут быть распространены на всю область значений, как единичных, так и общих понятий. Так, в раках дескриптивистского анализа имена собственные могут быть объяснены как скрытые дескрипции, например, имя «Париж» имеет для нас смысл только в том случае, если мы понимаем, что это столица Франции. В свою очередь, антидескриптивизм всегда может апеллировать к тому, что даже, если речь идет об общих понятиях, было бы абсурдно требовать знать об объекте все для того, чтобы его как-то назвать. Например, все о воде мы не знаем с самого начала, но все же находим возможным как-то назвать в акте «предварительного знакомства».

     Крипке  также считает, что дело не в разности правил и не в том, что единичные  имена функционируют в языке не так как общие. Позиция Крипке, как кажется, состоит в том, чтобы выработать общую теорию номинации и показать как проблема «плавающих» значений может быть устранена. Его решение состоит в том, чтобы удостоверить существование таких имен, «жестких десигнаторов», которые обозначают один и тот же объект во всех возможных мирах. Очевидно, что жесткими десигнаторами будут все единичные имена, т.к. например, под понятие «самое маленькое натуральное число» может быть подведен только один объект и так должно быть во всех возможных мирах. Не так легко дело обстоит с общими понятиями, внутри которых Крипке выделяет т.н. «естественные виды» и показывает, что в их отношении тоже действует жесткая десигнация, т.к. независимо от того знаем ли мы то, что вода это H₂О, а тепло – движение молекул, если эти утверждения истины, вода всегда (во всех возможных мирах) будет означать H₂О, а тепло – движение молекул.

     Центральная проблема антидескриптивизма состоит  в том, чтобы определить, что  задает идентичность обозначаемого объекта, несмотря на любые изменения его отличительных признаков; что делает объект идентичным самому себе, даже если все его свойства изменяются. В определенном смысле антидескриптивизм пытается обнаружить объективный коррелят «жесткому десигнатору» - имени, обозначающему один и тот же объект в любом из возможных миров. Такая постановка задачи, по сути, совпадает с традиционной философской проблемой обнаружения эссенциальных качеств объектов, известных со времен классической метафизики. Однако Крипке позиционирует свой метод не как метафизический эссенциализм, а как научный эссенциализм, указывая на то, что обнаружение жесткой дессигнации возможно лишь в отношении (помимо имен) естественных видов, а именно объектов научного познания. Уточнение этой его позиции, как нам кажется, состоит том, что эссенциальным признаком предмета будет лишь тот, который будет (истинно) установлен в ходе научного исследования.

     Нам в свою очередь представляется, что  «научный эссенциализм» Крипе правильнее было бы охарактеризовать как «лингвистический эссенциализм», т.к. крипкевский эссенциализм становится возможным только благодаря самому факту именования. Имя как таковое, само означающее придает идентичность объекту. В свою очередь, Крипке, как кажется исходит из того, что идентичность объекта задается не именем, а скорее истинным положением дел, а наличие жесткого десигнатора только отражает этот факт. Ниже мы попытаемся обосновать непосредственную роль имени в обеспечении идентичности объекта, ссылаясь на определение значения в структурной лингвистике, а также попутно объясним, почему 1) непротиворечивый эссенциализм значения не достижим; 2) проблема, которую дескриптивизм и антидескриптивизм пытаются решить, возможно, не имеет решения.

     Для этого нам необходимо будет развернуть антиэссенциалисткий подтекст значения в структурной лингвистике, который мы назовем принципом десубстантивации значения. Он заключается в том, что вопреки классическому представлению об объекте, как о некой вещи, физической или идеальной, объект не есть вещь – нечто, на что можно точечно указать. Объекты не являются сущностями или субстанциями в классическом понимании. Чтобы понять суть этого принципа, следует задаться вопросом: что определяет значение объекта? Если кто-то спросит «что такое стол?» у нас есть два способа ответить на этот вопрос. Первый: указать пальцем на некий ближайший стол со словами «вот это и есть стол». Второй: дать определение «столу», причем такое, с помощью которого спросивший меня безошибочно сможет опознать «стол» в любом другом соответствующем предмете. Первый способ не может считаться удовлетворительным, поскольку указать на конкретный «стол» еще не значит указать на сущность «стола». Когда мы спрашиваем о значении некого объекта, нас интересует такое определение, которым можно воспользоваться как собирательным для идентификации всех прочих экземпляров одной сущности. В таком случае, что значит дать определение столу? Если мы не можем просто показать на него, то мы должны его описать или охарактеризовать. И то и другое можно сделать только средствами языка, иначе говоря, мы должны говорить о столе, как о понятии. Теперь спрашивая о значении стола, мы должны спрашивать о значении понятия «стол». И тогда нам надо разобраться, как формируются и распределяются значения в языке.

     Чтобы, в свою очередь, ответить на этот вопрос, попробуем зафиксировать процесс  означивания в языке на самых  простейших его уровнях. А именно попробуем обнаружить, что образует значение самого минимального элемента языка – фонемы (буквы). К примеру, нас интересует значение буквы «А». Равно мы можем спросить: какова сущность буквы «А»? Простота этого объекта не должна нас смущать – если объект есть, у него должна быть и сущность. Итак, что означает быть таким объектом, как буква «А»? Мы хорошо понимаем, что буква «А» может быть начертана чернилами на бумаге или написана мелом на доске, она может быть изображена в синем цвете, а может в красном, она может иметь разную форму начертания, например, такую «А» или такую «А», но во всех этих случаях, мы опознаем ее как одну и ту же букву «А», а не множество разных объектов. Например, хорошо известные и широко используемые тесты Тюринга, призванные отличить компьютерного робота от человека, построены именно на эффекте разнообразного начертания символов (букв или цифр): человек справляется с задачей идентификации объекта, а компьютер – нет. При этом способность человека в своей обыденной речевой практике распознавать знаки независимо от способа их исполнения выглядит почти чудом, и во многом структурная теория значения призвана дать рациональное объяснение этому «чуду». Чем же является сущность буквы «А», если ни форма, ни цвет, ни условия записи или произношения (как акустический объект буква «А» также может быть произнесена кратко или нараспев, тихо или громко, мужским или женским голосом и т.д.) к этому не причастны? Структурная лингвистика дает нам следующий ответ – значение фонемы определяется ее местом в системе. Это место есть то же, что функция, способ употребления, или возможность субституирования (замещения) другой фонемой из данной системы фонем. Буква «А» есть не более, чем возможность быть любой другой буквой из всей совокупности букв русского алфавита. То, что буква «А» не-есть ни буква «Б», ни буква «Ш» и составляет ее суть. Как говорит основатель структурной лингвистики, Ф. де Соссюр в этой связи: «отличие знака от других и есть все то, что его составляет». Отметим еще раз: у знака нет ничего вещного (сущностного, субстанциального), что отличало бы его от «сущности» иного знака. Отличие происходит не по содержательному, а по формальному принципу – знак «А» является знаком «А» потому, что он не есть знак «Б» («В»…. «Я»). Таким образом, «сущностью» знака является его отличие от прочих, которое, по сути, и создает этот знак как отдельный. В общем виде лингвистическая модель предлагает такой взгляд на сущность вещи (ее значение), когда она определяется не своим позитивным содержанием, а негативно (дифференциально) – через отношение к сущностям других вещей (их значениям). Таким образом, «быть некоторой вещью» равносильно «иметь некоторое значение» (поскольку сущность вещи в первую очередь отвечает на вопрос «что это такое?»), а значение в свою очередь есть не качество, но референтная процедура, оно не является этикеткой вещи, но противопоставляет одни знаки другим. Речь идет об эффекте взаимного субституирования (замещения) – значение есть то, что замещает собой отсутствие прочих значений, и потому каждый конкретный объект наделен значением ровно в той мере, в какой он может быть заменен иным.

     Соссюровская  концепция значения хорошо согласуется  с Витгенштейновской концепцией значения как «языкового способа употребления». Например, у слова «ходить» нет субстанциального значения. Если мы скажем: «ходить – значит перемещаться в пространстве с помощью ног», то такие выражения как «в море ходят пароходы», «поезда ходят нерегулярно» окажутся бессмысленными. Между тем они имеют смысл. Если же мы уточним данное нами определение и скажем: «ходить – значит перемещаться в пространстве», то спасем два вышеуказанных выражения от обессмысливания, но вновь столкнемся с трудностями в случае выражения «часы ходят как новые». Эти примеры призваны пояснить идею Витгенштейна – значения некоторого понятия есть не что иное, как конкретная совокупность случаев его употребления в языке.

     Это положение может быть пояснено примером из лингвистического анализа. Так в  предложении: «человек умеет говорить», каждое из слов могло бы быть субституировано некоторой альтернативой. Например, «человек (птица/рыба) умеет (может/хочет) читать (петь/плавать)». Именно благодаря этому явлению каждое из слов несет определенное значение. В свою очередь окончание «ть» неопределенной формы глагола в данном предложении не может быть заменено, поскольку это привело бы к искажению грамматической конструкции предложения, и в этом смысле оно не обладает значением.

     Рассмотрим  еще несколько примеров для пояснения сказанного. Излюбленной иллюстрацией самого Соссюра являлись шахматы, поскольку их природа приближена к природе языка – это замкнутая система, состоящая из конечного числа элементов и ограниченного числа правил их употребления. Попробуем обнаружить, в чем заключается сущность некой шахматной фигуры. Допустим нам надо обнаружить сущность «ладьи». Чем она могла бы быть? Ясно, что всякая шахматная фигура может быть изготовлена из самого разнообразного материала – дерева, стекла, льда, воска или шоколада. Следовательно, субстрат не есть сущность фигуры. Тогда, возможно, специфическая форма фигуры выступает в качестве таковой? Однако, так ли важна форма ладьи – существует большое разнообразие фигурного исполнения шахмат, не говоря уже о том, что мы вполне могли бы занять себя игрой в шахматы, просто подписав маленькие клочки бумаги и расположив в соответствующем порядке на шахматной доске. Следовательно, и форма не определяет сущность фигур. Тогда, что значит «быть ладьей?» Ничто иное, как определенное расположение в системе шахматных фигур, т.е. отличие от всех остальных, каждая из которых, в свою очередь, также противопоставляется прочим. Такая методика «во-первых, отказывается трактовать члены отношения как независимые сущности и, напротив, принимает в качестве основы своего анализа отношения между ними; и, во-вторых, она вводит понятие системы, беря за основу требование ее самозамкнутости»².

     Таким образом, принцип десубстантивации отказывается трактовать объекты как  независимые сущности, но принимает в качестве основы отношения между ними. В этом смысле субстанции не существует, если под ней понимать некоторое фиксированное и автономное содержание, взятое само по себе, но существуют значения – величины, дифференцированные относительно друг друга.

     Вернемся  теперь к исходному примеру со столом. В десубстантивистской логике Соссюра о значении понятия «стол» мы должны сказать: это понятие имеет  значение не в силу неких качественных характеристик ему присущих, но в  силу того, что «стол» как понятие  противостоит всем остальным единицам словаря понятий данного конкретного языка. Понятия, таким образом, также «чисто дифференциальны и определяются не своим позитивным содержанием, а негативно через их отношение к другим частям системы»³.

     Таким образом, согласно принципу десубстантивации следует вообще отказаться от риторики субстанциальности в применении к значениям. Значения не являются такими же сущностями как объекты физического мира. Их существование не субстанциально, а «дифференциально», как принято говорить в структурной лингвистике.

     Как сказанное соотносится с вопросами, поставленными выше? Можно предположить, что, приняв во внимание дифференциальный и внеэссенциальный характер значения (если принять положения, формулируемые  структурной лингвистикой), мы можем сказать, что идентичность объекта во всех возможных мирах обеспечивается только тем, что у этого объекта вообще есть имя. Главный фокус здесь будет в том, что имя появляется не после появления объекта, а сам объект появляется после имени (именования). Имена создают вещи, а не крепятся к ним в качестве вторичной процедуры означения. Тогда вполне естественным будет то, что одно и тоже имя будет обозначать один и тот же объект во всех возможных мирах – ведь само имя не меняется, а как только оно появляется, оно «тащит» за собой и объект, образуемый этим именем. Этот ход во многом подобен кантовскому вопрошанию «как возможна» наша убежденность в необходимости некоторых синтетических суждений? Ответ Канта состоит в том, что это возможно благодаря тому, что мы изначально сами задаем форму опыта (синтетического знания), которая и дает искомую аподиктичность. Структурный подход использует эту же аналогию – аподиктическое тождество объекта и имени связано с тем, что мы изначально задали объект самим именем. Это обстоятельство гарантирует нас в том, что во всех возможных мирах некоторое имя будет обозначать один и тот же объект (иметь одно и тоже значение).