Языческая культура славян

Язычество оставалось более или менее однотипным, пока речь шла о взаимоотношениях человека и природы, а принцип социального равенства не пробуждал соперничества  между   племенными   божествами. Но положение резко изменилось, как только язычеству пришлось  перестраиваться вслед за  ускорявшимся  социальным расслоением. Это был болезненный и проти­воречивый  процесс.  Традиции  вступали  в  конфликт с новшествами.

II. 2. Языческая  реформа  князя   Владимира

В   «Повести» временных лет» под 980 г. говорится, что князь Влади­мир  Святославич, захватив  Киев и начав в  нем  кня­жить, «постави кумиры на холму вне двора теремного:: Перуна деревяна, а главу его серебрену, а ус злат, и Хорса, Даждьбога, и Стрибога, и Симаргла, и Мокошь». Следует заметить, что сообщение о пантеоне Владимира вполне достоверно: киевские археологи сравнительно не­давно обнаружили каменное основание капища, где боги некогда были воздвигнуты. По-видимому, реформа пред­полагала реорганизацию самого язычества с целью при­дания обрядам более широкого общественно-политиче­ского звучания. По мере того как власть отдалялась от общества,  и  богам  предстояло  отгородиться  неперехо­димой чертой величия. Интересно, что в этом пантеоне мы не встречаем ни Рода и Рожаниц, ни Сварога, ни Сварожича, ни Велеса. Скорее всего, языческий пантеон Владимира был предназначен для моления не простых людей, а для киевской знати, проживавшей на Горе, не­далеко от княжеского дворца, и предпочитавшей покло­няться иным языческим богам. Не случайно златоустый Перун возвышен над всеми остальными божествами. На него опиралась дружина. Хотя за культом Перуна стоя­ла, по меньшей мере, вековая традиция, навязывать его все-таки приходилось  силой.   Он   остается   божеством «горы», божеством социальной верхушки, в которой за­метно влияние пришлых  варягов.  Основная  же  масса населения смотрела на него как на грозного,  но все-таки не слишком   симпатичного   бога.   Его   боялись и именно поэтому тяготились им.

На киевском капище не была поставлена и статуя Велеса, хотя, казалось бы, богу, покровительствовавше­му богатству, там должно было найтись место. Однако его поставили на Подоле, там, где жили ремесленники и торговцы. Велес был более почитаем у демократиче­ских слоев населения. Он также считался покровителем музыки и песен. «Велесами» у некоторых славянских народов было принято называть обыкновенных пасту­хов. Поэтому наличие идола «пастушьего», «плебейско­го» бога в аристократическом районе Киева должно бы­ло шокировать киевскую знать.

Отсутствие Велеса в пантеоне может быть связано и с каким-то конфликтом внутри Киева, причем конфлик­том устойчивым: не исключено, что торгово-ремеслен­ный Подол оставался на стороне Ярополка.

В ряду Владимировых идолов стоит Симаргл (или Симаргл). Об этом божестве источники почти не содер­жат материалов, а поэтому разобраться в его сути чрез­вычайно сложно. Исследователи считают Симаргла бо­гом незначительным, божеством низшего порядка. Это священный «крылатый пес», охраняющий семена и по­севы, олицетворение «вооруженного добра». В более позднее время, уже после принятия христианства на Руси, Симаргл стал называться Переплутом, который, по некоторым данным, был связан с корнями растений, а также считался богом подземного мира. Но если этот бог считался охранителем труда земледельцев, то по­чему он занимал место на Старокиевской горе? В на­стоящее время на эти вопросы ответить трудно.            

В Детинце князя Владимира был Даждьбог, сын Сварога, олицетворявший собой солнце. Славяне вери­ли, что Даждьбог живет далеко на востоке, где нахо­дится страна вечного лета. Каждое утро он выезжает на своей светозарной колеснице и совершает круговой объезд по небу. Появлению Даждьбога на небе пред­шествует появление его сестры — Утренней Зари, ко­торая выводит на небосклоне его белых коней; другая сестра — Вечерняя Заря заводит коней на конюшню после того, как бог закончит свой объезд. Славяне по­лагали, что осенью Даждьбог умирает, а 24 декабря, рождается новый, молодой.

Божеством, близким к Даждьбогу, был Хорс. Вклю­чение его в пантеон, пожалуй, понятно. Он представ­лялся славянам белым конем, совершающим свой бег над землей с востока на запад. У славян конь считался священным животным. Деревянными конскими голова­ми украшали навершия крыш домов. Конские головы втыкали на колья возле конюшен и хлевов. Славяне считали, что они отгоняют злых духов. В некоторых местах России до конца XIX в. сохранялись каменные статуи коней. На острове Коневце в Ладожском озере славяне еще в XV в. приносили в жертву такому Коню-камню живого коня. В XIX в. в Тульской губернии во время падежа скота возле Коня-камня опахивали зем­лю. Считалось, что кони связывают небо и землю, бо­гов и людей.

Богом ветра, бури, урагана и вообще всякой непо­годы у славян считался Стрибог. Возможно, что Стри­богу приписывалась и власть над звездами. Почему он попал в пантеон, ответить не трудно. Дружинная знать на Руси, постоянно принимавшая участие в военных по­ходах, конечно нуждалась в помощи этого бога. Осо­бенно во время морских предприятий киевских князей. Ведь неоднократно случалось, что внезапно налетевшая буря губила военный флот русов, выбрасывала на су­шу их суда.

И, наконец, еще одно место на киевском капище за­нимала богиня Мокошь (Макошь). Она была покровиницей женщин и женского рукоделья, символом домашнего уюта. В более поздние христианские времена  её стали называть Параскевой Пятницей. Ей был посвящен пятый день недели, в который, по славянским, поверьям нельзя было начинать никакого дела, ибо это пело будет «пятиться». Работа в пятницу считалась грешным делом. В пятницу можно было лишь торго­вать Наличие статуи Мокоши на горе говорило о том, что представительницы «прекрасного пола» играли за­метную роль во многих делах. Достаточно вспомнить княгиню Ольгу, долгое время самодержавно управля­ющую Киевской Русью (945—966).

II. 3. Языческая обрядность

Языческая обрядность включала различные виды искусств. С помощью скульптуры, резьбы, чеканки создавались изображения, облада­ние которыми, думали славяне, давало власть над силами природы, предохраняло от бед и опасностей (амулеты, обереги).

Славяне строили многокупольные деревянные языческие храмы. По их храм был скорее местом хранения предметов покло­нения. Обряды же сопровождались произнесением заговоров, за­клинаний, пением, плясками, игрой на музыкальных инструмен­тах, элементами театрализованных действий. Византийские исто­рики упоминали о трех музыкантах, захваченных в VI веке в плен по пути в Хазарию, куда шли в качестве послов своего князя. Плен­ные славяне сообщили, что они не умеют владеть оружием, а толь­ко умеют играть на своих инструментах. Это сообщение свидетельствовало о привилегированном, почетном положении древних му­зыкантов. Выполнять дипломатические поручения могли люди, об­леченные доверием. Такое совмещение функций было широко рас­пространено в средневековой Западной Европе. В феодальной Руси этот обычай некоторое время еще будет сохранен.

Поклонение идолам сопровождалось языческими ри­туалами, которые не уступали христианским обрядам в пышности, торжественности и воздействии на психику людей.

Святилища славянской древности не были зданиями с массивными конструк­циями и замкнутым пространством. Божества в пред­ставлениях древних славян — не умозрительные абст­ракции. Они сохраняли связь с природой и ее явлениями — солнцем, дождем и грозой, водой источников и плодородием земли. Поклонение таким божествам не требовало отрешенности от мира в замкнутых простран­ствах, подобных тем, какие создавались в христианских храмах. Скорее, обряды совершались в природном окру­жении и храм был не вместилищем людей, а центром, отмечавшим место их сбора, где хранились предметы по­клонения — изображения божеств. Такая постройка могла иметь сложную, ярко впечатляющую форму и вместе с тем быть прозрачной, легкой.

Одно из описаний славянского языческого храма от­носящегося к святилищу прибалтийских славян в Арко­не на о. Рюген (фундаменты которого к тому же сохра­нились) оставил Саксон Грамматик, автор конца XII столетия. Это было деревянное сооружение на камен­ном фундаменте, имевшее сложный объем и силуэт. На­ружные стены из вертикально поставленных бревен по­крывала ярко раскрашенная резьба. Внутри их квадра­та со стороной около 20 м поднималась на четырех мощных столбах башнеподобная сень над огромным столпообразным кумиром Святовита высотой 9—10 м, лица которого были обращены на все четыре стороны.

Кровля над сенью, возможно, имела очертания высоко­го шатра (автор описания выделяет «багряную кровлю» как особенно поразившую его часть постройки). Про­странство над сенью отделялось от кругового обхода лишь ниспадающими пурпурными завесами.

Культовыми действиями руководили жрецы (волх­вы). Некоторые арабские авторы указывали, что у ру­сов авторитет языческих жрецов был выше авторитета верховных правителей земель: «Есть у них знахари, из которых иные повелевают царем, как будто они их (ру­сов) начальники. Случается, что они приказывают при­нести жертву творцу их тем, чем они пожелают: жен­щинами, мужчинами, лошадьми. И если знахари прика­зывают, то не исполнить их приказания никак невоз­можно. Взяв человека или животное, знахарь накиды­вает ему на шею петлю, вешает жертву на бревно и ждет, пока она не задохнется, и говорит, что это жерт­ва богу». Дело в том, что собственно славянское язы­чество человеческих жертвоприношений не знало. На­личие таковых у некоторых групп балтийских славян — свидетельство сложных ассимиляционных процессов. В частности, жители о. Рюген руги (их называли также русы, рутены, руйяны — примерно также, как и киев­ских русов) изначально славянами не были, а, перейдя на славянскую речь, сохраняли многие обычаи, вклю­чая обряд погребения (трупоположение вместо типично­го для славян трупосожжения). А за различием в обря­дах стоит и разное видение потустороннего мира.

Мироощущение древних славян и вытекающая из него об­рядность ярко обрисованы Б. А. Рыбаковым:

«Древнему славянину казалось, что каждый дом в деревне находится... под покровительством духа, приглядывавшего за скотиной, оберегавшего огонь в очаге и по ночам выходившего из-под печки полакомиться приношением, оставленным ему за­ботливой хозяйкой. В каждом овине, в таинственном свете под­земного огнища, обитали души умерших предков. Каждое живое существо, соприкасавшееся с человеком, было наделено особыми чертами. Петух, с изумительной точностью отмечаю­щий часы и встречающий зарю своим пением, признавался ве­щей птицей: ни одно жертвоприношение не обходилось без за­клания петуха; редкая сказка о животных не упоминала о «пе­тушке» ...Утки и гуси символизировали воду... Бык, взрыхляю­щий пашню ралом, был олицетворением плодородия. В честь бога Тура (дикого быка) устраивались весенние праздники молодежи. Конь, это гордое, стремительное животное, зачастую сливавшееся в представлении древнего славянина то с богом солнца, то с образом конного воина, был излюбленным моти­вом древнего искусства. Лесные звери представлялись какими-то оборотнями, в большинстве своем враждебными человеку.

Волками оборачивались колдуны... Крупнейший хищник на­ших лесов - медведь - особенно почитался. Глиняные изобра­жения медвежьих лап клали в могилы, медвежьи клыки носи­ли в ожерельях... Помимо зверей, лесная чаща казалась наполненной бесчисленными враждебными духами. В каждом болотце жил багник (от «багно» — болото), в каждой реке — во­дяной, в лесах — лешие, а в глубине непроходимой пущи — огромный «пущевик», с руками, как сучья, и с зелеными воло­сами. Десятками заговоров... пытался пахарь-славянин отгоро­диться от враждебной лесной стихии. Искусство приходило ему на помощь, создавая амулеты, предназначенные оберегать че­ловека от духов леса... Смена времен года и смена сельскохо­зяйственных сезонов сопровождались торжественными праздне­ствами. В декабре славяне встречали сурового бога зимы Ко­ляду...

Весной начинался радостный цикл праздников солнца. На масленицу пекли блины — символ солнца, провожали соло­менное чучело божества зимы, сжигали его за пределами села, а иногда одновременно зажигали просмоленное колесо на высо­ком шесте — еще один символ солнца. Огненное колесо на по­возке, запряженной двумя конями — спутниками солнца, проч­но вошло и в изобразительное искусство... На масленицу, помимо обрядовых плясок, проводились военные игры молодежи — ку­лачные бои. Прилет птиц ознаменовывался обрядовым печени­ем — хозяйки пекли из теста изображения жаворонков... Встре­ча лета происходила в русальную неделю. В эту неделю заклю­чались браки, пелись песни в честь Лады и Леля — покровите­лей любви.

О своих богах славяне слагали мифологические сказанья и легенды. Так, например, Сварог научил людей ковать металл... Этот миф напоминает греческий миф о Прометее, похитившем с неба огонь для людей... Существовали легенды о героях-змее­борцах, побеждавших огромных драконов и впрягавших этих чудовищ в плуг...

Когда на Руси появилось христианство, оно встретилось с та­кой устойчивой, веками складывавшейся земледельческой ре­лигией, с такими прочными языческими верованиями, что вы­нуждено было приспособиться к ним, подменить Волоса — Власием, Перуна — Ильей, Мокошь — Пятницей—Параскевой, молчаливо признать масленицу и другие языческие календар­ные праздники».

III. Заключение

Языческая  культура  оказала  большое  влияние  на  развитие  русской  культуры   и  искусства. Отголоски  мифов  и  сказаний  нашли  отражение  в  кинематографе, изобразительном  и  музыкальном  искусствах, литературе: сказки  «Кащей  Бессмертный», «Садко», произведения  Н.В. Гоголя  «Вий», «Вечера  на  хуторе  близ  Диканьки», «Майская  ночь  или  утопленница».

Образ  Бабы-Яги – не  только  в  сказках, но  и  в  современной  литературе  (пьесы  Шварца, рассказы  Шукшина).

В  народном  целительстве  существует  много  заговоров,  основанных  на  языческих  символах. В  обыденной  жизни  встречаются рассказы  о домовых и берегинях;  отмечают  различные  праздники, канонизированные  церковью: Святки,  Масленицу.