Внешняя политика Китая в эпоху реформ

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА КИТАЯ В  ЭПОХУ РЕФОРМ

Политика КНР - внутренняя и внешняя - нередко  предстает на страницах самых  разных изданий как некий архаичный  антипод всевозможных модных построений, включающих помимо “постиндустриальности” “создание демократических институтов”, “открытого общества” и т.п.

Между тем китайская  внешняя политика не только чутко  реагировала на “постиндустриальность”, которую в Китае обычно называют “новой технологической революцией”, реже - “информационной революцией”. На мой взгляд, международная ситуация оказалась мощным рычагом приобщения КНР к достижениям научно-технического прогресса и в известном смысле - инструментом создания (сохранения) постиндустриальных заделов в китайском обществе. Более того, рискну заметить, что сама внешняя политика Китая содержит в себе некоторый элемент “постиндустриальности” - если под последней иметь в виду информационное и научное обеспечение международной политики. Только за последние восемь лет в КНР создано 22 научно-исследовательских института, занимающихся прогнозированием в различных областях знаний, включая внешнеполитическую проблематику. В этой части внешняя политика КНР, например, очень выгодно отличается от внешней политики позднего СССР и нынешней России - во многом ставшей одной из причин выпадания этой страны не только из состояния приближенности к постиндустриальной стадии, но даже и из режима простого промышленного воспроизводства. Не говоря уж о негативном воздействии этой политики на финансовое положение РФ, которое прямо противоположно китайским позициям в аналогичной сфере.

Яркой иллюстрацией приобретений, совершенных при помощи точного анализа международной  обстановки, кропотливой и активной внешнеполитической деятельности, является, безусловно, восстановление китайского суверенитета над Сянганом - одним  из крупнейших постиндустриальных анклавов в Азии - с сохранением и даже усилением всех его информационно-маркетинговых  и финансовых функций в хозяйстве  Китая.

Справедлива, вероятно, и более широкая постановка проблемы: именно внешнеполитический курс КНР, точнее - его своевременная корректировка  в рамках общей смены парадигмы  развития, обеспечил Пекину разветвленные, сравнительно дешевые и, вдобавок, постоянно  расширяющиеся каналы получения  реальных плодов “постиндустриаль-ности”.

1. ПАРАДИГМА КИТАЙСКОЙ  РЕФОРМЫ - ОСНОВА  ВЗВЕШЕННОСТИ ВНЕШНЕЙ  ПОЛИТИКИ КНР

По проблемам  реформы в КНР, формально исчисляемой  с конца 1978 года, написано немало. Расхожим является представление о том, что  на пути экономических преобразований Китай прошел гораздо большее  расстояние, чем в области политических изменений. Общим местом у многих авторов статей о КНР стало  противопоставление заметных шагов  по маркетизации экономики, высоких  темпов экономического роста, укрепления связей с мировым хозяйством и  т.п. с “законсервированностью”  политической организации китайского государства и общества (при этом имеются в виду “сохранение авторитарной власти” КПК, “отсутствие гражданских  политических свобод”, “произвол партийно-государственной  бюрократии над населением страны”  и др.).

При этом с сохранением  авторитаризма в КНР, “азиатским способом” контроля над экономикой часть аналитиков связывает успехи страны в экономическом развитии. Другие же, наоборот, видят в чрезмерной роли партийно-государственного надзора  основное препятствие для перехода КНР в разряд “современных рыночных цивилизаций”. Общим пороком обоих  подходов является переоценка уровня экономических достижений КНР и  недооценка изменений в политической жизни страны. Необходимо отметить, что Китай за два десятилетия  реформ прошел по пути политических преобразований значительный путь. И достижения здесь  ничуть не меньше, - а, может, даже и больше, - чем в экономике, если иметь в  виду глубину изменений.

Прежде всего, экономические реформы были бы невозможны без смены политико-идеологической парадигмы развития. На смену левацкому  лозунгу “классовую борьбу - во главу  угла” в свое время пришла принципиально  иная установка “практика - критерий истины”. В реальности это означало преобладание прагматического подхода  к решению экономических проблем, отказу от не оправдавших себя идеологических догматов в деле хозяйственного строительства (“Не важно какого цвета кошка, главное, чтобы она ловила мышей”). Не менее важно, что одним из основных приоритетов нового руководства  стали стремление к бесконфликтному, по возможности, развитию общественно-политических отношений, внимание к укреплению социальной стабильности.

В ходе поиска наиболее оптимальных концепций и механизмов реформы дэновским руководством стимулировался определенный плюрализм  мнений в обсуждении различных национальных проблем. Конечно, партийный контроль над прессой сохранялся, временами  усиливаясь или ослабевая, но это  не очень мешало китайским авторам  выражать свое мнение по тем или  иным специальным вопросам. Особенно это было характерно для 80-х годов. Но и после трагических событий  на площади Тяньаньмэнь и последовавшим  за ними ужесточением идеологического  контроля над средствами массовой информации, определенный плюрализм мнений (при  условии, что критика не затрагивала фундаментальных основ государственно-политического устройства КНР) не являлся чем-то невозможным.

Демократизация  политической жизни в КНР и  значительное ослабление влияния старых идеологических догматов на умонастроения  китайцев в сочетании с приоритетом  задач хозяйственного развития обусловили активизацию разработок по формированию новых внешнеполитических концепций  Китая. Последние стали органичной частью нового курса.

Нынешняя внешняя  политика КНР строится на концептуальных установках, разработанных в 80-е  годы. Еще до коллапса мировой социалистической системы, распада СССР и крушения двухполюсного мира китайское руководство  выработало достаточно продуктивную и, подчеркнем, новую парадигму отношений  КНР с внешним миром. Процесс  ее создания был постепенным, что  характерно для китайских реформ в целом.

2. КИТАЙСКАЯ ВНЕШНЯЯ  ПОЛИТИКА В НАЧАЛЬНЫЙ  ПЕРИОД РЕФОРМ (РУБЕЖ  70-х- 80-х ГОДОВ): ПОВОРОТ  К РЕАЛИЗМУ

Еще до декабря 1978 г., то есть до нормального начала китайской реформы, китайское руководство  отказалось от маоистского тезиса о  неизбежности возникновения в ближайшем  будущем мировой войны. С конца 1977-начала 1978 гг. в КНР все чаще стали говорить о возможности  “отсрочить” ее начало и добиться мирной “передышки” для осуществления  планов экономического строительства. Заметим, что вплоть до начала 80-х  годов речь шла именно об “отсрочке” и “передышке”, а не о принципиальной возможности предотвратить возникновение  мировой войны. Это объяснялось  во многом тем, что программа “четырех модернизаций”, провозглашенная еще  при жизни Мао Цзэдуна Чжоу Эньлаем и закрепленная в решениях XI съезда КПК в 1977 году, предусматривала  для усиления мощи КНР лишь относительно короткий период времени (10-20 лет). В  ту пору китайское руководство, возглавляемое  Хуа Гофэном, надеялось быстро укрепить экономику страны путем простого хозяйственного ускорения на имевшейся  базе и закупок необходимых для  этого технологий и оборудования за рубежом.

Решениями декабрьского (1978 г.) пленума ЦК КПК такой курс был практически отвергнут и  в основу китайской модернизации была положена политика, в большей  степени учитывавшая китайские  реалии.

Тем не менее  внешняя политика КНР на рубеже 70-х - 80-х годов оставалась внешне неизменной: продолжалась политика “единого антигегемонистского  фронта”, провозглашенная еще при  жизни Мао Цзэдуна. Сказались  здесь, видимо, и инерция старого  мышления, и особенности международной  ситуации вокруг Китая в конце 70-х  годов. Все же между политикой  “единого фронта” середины 70-х годов и политикой “единого фронта” рубежа 70-х-80-х годов существовали значительные различия.

В момент возникновения, то есть в середине 70-х годов, политика “единого фронта” представляла в немалой степени средство политической и идеологической дискредитации СССР в глазах мирового сообщества (стран “третьего мира”, главным образом) в продолжавшемся с начала 60-х годов китайско-советском соперничестве за обладание монополией на “истину”. Китайское руководство считало тогда, что “угнетенные народы различных стран” должны решительно подняться на вооруженную борьбу против “мирового колониализма, неоколониализма и империализма”, не боясь новой мировой войны (“либо война вызовет революцию, либо революция предотвратит войну”). Поэтому политика Москвы, направленная на предотвращение глобального конфликта, рассматривалась как “капитулянство”, а стремление СССР стать единоличным лидером мировых национально-освободительного и коммунистического движений расценивалось как “гегемонизм”. Неудивительно, что политика “единого фронта” возникла на пике политики разрядки в отношениях СССР с США и со странами Западной Европы, а также в годы усиления СССР в зоне “третьего мира”, последовавшем за победой в ряде развивающихся стран сил, ориентировавшихся на развитие дружественных связей с СССР (Ангола, Мозамбик, Эфиопия и др.).

По мере развития процесса разрядки и усиления военно-политического  влияния СССР в мире усиливалась  и критика Москвы китайской стороной. Качественно нового уровня она достигла в середине 70-х годов, когда СССР был назван китайскими представителями  “главным источником войны”. По всей видимости, это объяснялось такими причинами, как подписание в августе 1975 года Хельсинкского акта, ознаменовавшего  пик разрядки в Европе; прекращение  войны во Вьетнаме, вывод оттуда американских войск и последовавшие  за этим ряд заявлений представителей США об “уходе из Азии”, что создавало, по оценке китайских руководителей, дополнительные возможности для  усиления советского влияния в регионе; образование сохранявшего дружественные  отношения с СССР единого Вьетнама, во внешней политике которого китайские  руководители приблизительно с этого  времени начали видеть реальную угрозу своим интересам в ЮВА; усиление позиций СССР в зоне “третьего  мира”.

Провозгласив  политику “единого антигегемонистского  фронта”, китайские руководители стремились, по-видимому, привлечь внимание мирового сообщества к неблагоприятной ситуации у китайско-советской границы, попытаться настроить его в пользу КНР, а  также подготовить почву для  сближения со странами Запада, прежде всего - с США, в целях нормализации межгосударственных отношений, что  могло бы способствовать усилению позиций  КНР на международной арене.

На  рубеже 70-х-80-х годов наибольшее развитие (в отличие от середины 70-х годов, когда идеология преобладала во внешней политике КНР) получил политико-стратегический аспект курса “единого фронта”. В некоторой степени это было связано с еще более осложнившейся ситуацией у китайских границ: с конца 70-х годов к напряженности вдоль китайско-советской, китайско-монгольской и китайско-индийской границ прибавилась конфронтация на китайско-вьетнамской границе, ввод советских войск в соседний Афганистан, дальнейшее усиление советского военного потенциала на Дальнем Востоке и в западной части Тихого океана, а также охлаждение отношений Китая с КНДР.

В целях улучшения  своего стратегического положения  КНР пошла на активизацию связей с другими государствами мира, жертвуя прежними идеологическими  установками. В отличие от предыдущего  периода, когда приоритетное положение  в системе внешних связей Китая  занимали страны “третьего мира”, на рубеже десятилетий главный упор был сделан на развитие отношений  со странами Запада. Во внешней политике усилилось значение экономических  факторов. Страны Запада, в частности, предполагалось использовать в качестве главных источников капиталов и  передовой технологии, хотя это сочеталось с недооценкой всей значительности перемен в предстоящей модернизации народного хозяйства КНР, а также  неоправданными надеждами на возможность  “купить модернизацию”.

Не исключено  также, что на рубеже 70-х-80-х годов, то есть в период резкого обострения советско-американских отношений, китайское  руководство рассчитывало и на содействие администрации США в быстром  решении тайваньской проблемы в  обмен на поддержку Пекином идеи “параллельных стратегических интересов”. Политика “единого фронта” использовалась в этих условиях в целях повышения  стратегической значимости Китая в  глазах ведущих западных держав.

Проводившийся на рубеже 70-х-80-х годов внешнеполитический курс КНР был также тесно связан с внутриполитической ситуацией  в Китае, отражая прямо или  опосредованно весьма острую в этот период борьбу в китайском руководстве  по вопросу об отношении к маоистскому  наследию, вокруг разработки новой  политики. Лишь к середине 1981 года позиции  Дэн Сяопина и его сторонников  в руководстве КНР окончательно укрепились, что открыло путь к  углублению реформ и, соответственно, к дальнейшему пересмотру внешнеполитических установок.

Проведение политики “единого фронта” позволило Китаю  за короткий период времени резко  улучшить отношения со странами Запада. В декабре 1978 г. было опубликовано совместное китайско-американское коммюнике об установлении с января 1979 г. дипломатических  отношений между двумя странами, в котором США признавали правительство КНР в качестве единственного законного правительства Китая. В июле 1979 г. КНР и США подписали соглашение о торговле, которое предусматривало создание прочной долговременной основы для дальнейшего развития двусторонних торгово-экономических связей. Помимо этого между двумя странами в конце 70-х годов был подписан ряд соглашений о сотрудничестве в области науки и техники, культуры, образования, сельского хозяйства, освоения космического пространства и некоторых других областях. На рубеже 70-х-80-х годов между представителями двух стран резко активизировались контакты по различным линиям и на различных уровнях, быстрыми темпами рос объем торгово-экономических отношений: объем двусторонней торговли вырос в период 1977-1982 гг. более чем в 15,5 раз - с 391 млн. долл. в 1977 г. до 6,07 млрд. долл. в 1982 г.