Сила и дипломатические средства в обеспечении безопасности государств

     Условия четвертой группы касаются необходимости  иметь благоприятную среду. Благоприятная  международная среда подразумевает  преодоление биполярности; разоружение  сверхдержав, по меньшей мере частичное, но вместе с тем реальное; развитие связей экономической взаимозависимости; учет интересов негосударственных участников международных отношений. Условия должны гарантировать стабильность международной системы. Стабильность же предполагает, во-первых, наличие системы основополагающих универсальных ценностей, разделяемых всеми членами сообщества безопасности; во-вторых, консенсус по поводу правил поведения в рамках данного сообщества; в- третьих, умеренность политики любого государства по отношению к другим. А. Д. Богатуров рассматривает соотношение стабильности и безопасности следующим образом: «Если безопасность подразумевает искомое состояние государства или системы, то стабильность – тип смены их реальных состояний, которые могут характеризоваться большей или меньшей безопасностью. Или по-другому: безопасность воплощает отсутствие угроз для выживания, а стабильность – способность компенсировать такие угрозы в случае их возникновения за счет внутренних адаптационных возможностей системы. Наконец, третий вариант: стабильность – это равномерно отклоняющийся тип движения, средней линией которого можно считать отсутствие угрозы выживанию системы, с которым и отождествляется безопасность»⁴.

     Наконец, пятая группа условий, необходимых  для организации всеобъемлющей  системы коллективной безопасности, может быть названа ситуационной. В нее входят, прежде всего, разработка общепринятого определения агрессора; готовность всех членов сообщества безопасности идти на риск и жертвы ради общих интересов; наличие силы, превосходящей силу любого потенциального агрессора.

     Таким образом, речь идет о необходимости  решения достаточно сложных вопросов международного взаимодействия. Наиболее трудновыполнимыми являются условия четвертой и пятой групп. Но и остальные группы условий содержат в себе целый комплекс сложных проблем. Дальнейшее развитие международных событий показало, что даже условия второй группы труднодостижимы, хотя, казалось бы, легче всего будет добиться согласия всех государств именно в вопросах суверенитета и полномочий ООН.

     Не  менее серьезной оказалась и  концептуальная проблема создания всеобъемлющей  системы коллективной безопасности. Такая система призвана стать  противоядием от основной тенденции  всякого союза, на которую указал еще Фукидид, – от втягивания в конфликтный цикл. Однако, в сущности, коллективная безопасность представляет собой не что иное, как одну из форм союза. Отсюда вытекает проблема, свойственная каждому союзу, – проблема прочности взаимных обязательств, взятых на себя его членами. Коллективная безопасность достижима при частичном разоружении государств, однако последние согласны на такое разоружение, только имея гарантию эффективности коллективной безопасности. Этот порочный круг захватывает и соотношение коллективной безопасности и стабильности системы: эффективность коллективной безопасности зависит от степени всеобъемлющей стабильности, однако сама стабильность является функцией эффективности безопасности.

     Сказанное не означает, что создание всеобъемлющей  системы коллективной безопасности принципиально невозможно. Тем более, что отказ от движения по этому  пути не несет в себе ничего перспективного. В данном случае применима формула  «движение все, конечная цель ничто». Ведь достижение даже частичных, небольших  результатов, направленных на построение «безопасности для всех», улучшает ситуацию в международных отношениях. Но следует заметить, что данная концепция страдала и другими  недостатками. Назовем только два  из них, имеющих принципиальное значение в современных условиях. Во-первых, основное внимание в описываемой концепции сосредоточено на военных аспектах безопасности в ущерб всем остальным аспектам, которые остаются как бы в тени. Это, конечно, можно объяснить ядерным противостоянием и опасностью всеобщего конфликта, которые угрожали гибелью всей человеческой цивилизации (или, по меньшей мере, нанесением ей невосполнимого ущерба). Однако недооценка экономической, экологической, информационной, технологической и других составляющих сказалась в дальнейшем на жизнеспособности всей концепции в целом. Второй недостаток связан с недооценкой роли транснациональных акторов, ибо в своей основе концепция всеобъемлющей системы коллективной безопасности строится на принципах государственно-центричного подхода.

     Хотя, как уже говорилось, первостепенная ответственность в создании условий  безопасности лежит на государстве, возникающие угрозы все более и более детерминируется структурными принуждениями транснационального характера. Поэтому проблематика безопасности все очевиднее врастает в контекст усиливающейся взаимосвязи между государственной и транснациональной сферами.

     Указанные недостатки были подмечены теоретиками взаимозависимости Дж. Най и Р. Кохэн писали в 1989 г.: «Баланс между силовыми теориями и национальной безопасностью плохо приспособлен к анализу проблем экономической и экологической взаимозависимостей. Безопасность в традиционной трактовке, вероятно, не является принципиальным вопросом, с которым сталкиваются правительства».

     Исследуя  проблемы безопасности, Кохэн и Най  пришли к выводу о том, что разницу  между традиционной политикой международной  безопасности и политикой экономической  и экологической взаимозависимости  нельзя отождествлять с разницей между играми с «нулевой суммой» (в которых одна сторона получает столько, сколько теряет другая) и  играми с «ненулевой суммой» (в которых  обе стороны могут либо выиграть, либо проиграть). Военная взаимозависимость  может и не быть игрой с «нулевой суммой». Военные союзы активно  ищут взаимозависимости для обеспечения большей безопасности для всех. Баланс сил тоже необязательно должен быть игрой с «нулевой суммой». 
Если одна сторона хочет нарушить статус-кво, то ее выгода достигается за счет потерь другой стороны. Но если большинство участников (или все) хотят удержать статус-кво, они могут вместе выиграть, сохраняя баланс сил между собой. Политическая и экономическая взаимозависимости, наоборот, предполагают конкуренцию даже в случае, если от сотрудничества ожидают большой выгоды. Существует определенная последовательность ( так же как и в выделенных различиях) в традиционной политике военной безопасности и политике экономической и экологической взаимозависимости. Не следует определять взаимозависимость только терминами, взятыми из ситуации равно сбалансированной взаимной зависимости. В этом необходимо проявлять осторожность. Существует асимметрия в зависимости: менее зависимые акторы могут часто использовать взаимозависимые отношения как источник силы при решении спорного вопроса и возможность повлиять на другие решения.

     Есть  мнение о полной симметрии. Другой крайностью является положение о полной зависимости (иногда маскируемое определением ситуации как взаимозависимой), но это тоже редкость. Большинство ситуаций оказываются  между этими двумя крайностями. Эта середина- место, где находится  сердце политического управления процессом  взаимозависимости и, соответственно, международной безопасностью.

     Вместе  с тем Кохэн и Най сосредоточивают  огромное внимание на силовых факторах межгосударственных отношений. Они  подчеркивают, что для разрешения различных вопросов могут понадобиться различные силовые ресурсы. А  структуру международной системы  они трактуют как распределение  властных ресурсов между государствами, т.е. точно так же, как и неореалисты.

     Косвенно  это свидетельствует о том, что  реалистическое понимание и реалистические подходы к проблеме безопасности в большой мере, чем другие, соответствовали международному контексту холодной войны.

     Реалистическое понимание заслуживает, конечно, критического отношения, особенно в наши дни, когда его недостатки более очевидны, нежели в эпоху холодной войны. Однако было бы ошибкой отрицать его положительное значение для понимания не только прошлого, но и современного периода международных отношений.

     В период холодной войны практически  всех парадигм и направлений в  международно-политической науке исходили из понимания безопасности как способности  государств к защите от внешних угроз. Главное внимание ученых, аналитиков и экспертов, занимающихся проблемами безопасности, было бы приковано к  изучению угроз, исследованию вопросов применения и контроля военной силы. Состояние мира рассматривалось прежде всего как продукт безопасности и стабильности во взаимодействиях между государствами, а безопасность- как объект переговоров и контроля, направленного на достижение качественного и количественного равновесия сил. Важное место уделялось совершенствованию и созданию новых технических средств контроля проверки (спутники военного наблюдения, сверхчувствительные сейсмографы, многообразные инспекции…) и мерам доверия и безопасности, которые разрабатывались в рамках ООН, ОБСЕ и других межправительственных организаций.

     Сегодня само существование государств означает продолжение существования и межгосударственных отношений, в том числе и в их традиционном, военно-стратегическом, аспекте. Сохраняют свое значение традиционные стратегические факторы и подходы. Глобализация существенно снизила их удельный вес в общей структуре проблем безопасности, они претерпевают серьезные качественные изменения. Однако полностью отрицать их роль пока нельзя. Как показывают эксперты СВОП, «старые параметры мощи и влияния работают на отстающей периферии новой постиндустриальной цивилизации. Сохраняют свое значение и в «центре» этой цивилизации – во многом из-за инерционности мышления и институтов, оставшихся от старой системы. Их весьма часто поддерживают полуискусственно. Ослабление России создает соблазн использовать эту слабость с помощью традиционных методов экспансии и тем самым подпитывают геостратегическое мышление. Расширение 
НАТО было немыслимо, если бы Россия развивалась хоть сколько-нибудь динамично» (стратегия для России. 2000. 5. 2)

     В наши дни еще рано списывать в  архив известные и проверенные  временем идеи стратегических исследований, касающиеся безопасности. Например, известный  неореалист С.Уолт выступил в конце 1980 – х гг. с теорией баланса  угроз, которая, по мысли автора, должна была бы дополнит широко известную( и категорично отвергаемую сегодня представителями либерально – идеалистической парадигмы) теорию баланса сил. По причинам, о которых будет сказано ниже, теория баланса угроз не имела широкого резонанса в западной литературе и была мало известна у нас в стране. Поэтому ее стоит рассмотреть более подробно.

     Как уже было отмечено, теория баланса угроз была призвана развить, усовершенствовать и дополнить теорию баланса сил. Последняя, как известна, показывает, каким будет поведение государств в том случае, когда одно или коалиция нескольких из них достигнут мощи, значительно превосходящий мощи остальных. Дисбаланс сил появляется, если в системе одно государство или коалиция обладает значительно большей силы, чем другое сильнейшее государство или коалиция этой системы. В ответ на подобную ситуацию остальные государства системы начинают наращивать свою собственную силу и/или заключают друг с другом союз, направленный против усилившегося государства (коалиции), т.е. стремятся уравновесить возросшую силу одного совокупной силой коалиции. Другими словами, они реагируют, прежде всего, на силы (которая включает военные экономические возможности, природные ресурсы, населения). В отличии от этого теория баланса угроз, т.е. ситуации, когда одно государство или коалиция становятся особенно опасными. Например, тория баланса угроз помогает объяснить, почему государство на среднем востоке формируют союзы, прежде всего для того, чтобы противостоять угрозам своих соседей, а не в ответ на изменения глобального баланса сил. А поступают они подобным образ потому, что их соседи представляются более опасными, чем любая сверхдержава, хотя бы силу географической близости (там же). Наконец, теория баланса угроз может также объяснить выбор потенциальных союзников государства в той ситуации, когда они приблизительно равны по силе. В этом случае государство заключает союз с наименее, в его представлении, опасной стороной.

     С позиции теории баланса угроз  одно из государств (или коалиции государств) угрожает другим случае его географической близости, его наступательной способности  агрессивности его намерений. При  этом важное значение играет не столько декларации и даже не реальные намерения государств или их союзов, воспринимаемые другими государствами или союзами как угрожающие их интересами, сколько восприятия их действий в качестве таковых.

     С.Уолт доказывает свою теорию на примере  СССР. Во-первых, СССР воспринимался  как значительная угроза большинством граничащих с ним стран потому, что он являлся самой большой  и могущественной страной на евразийском  континенте. Во-вторых, советская военная  доктрина делала акцент на преимуществе и ценности наступления, что отчасти  объяснялось невыгодным географическим положением СССР. Наконец, известные попытки Сталина и Хрущева запугать Запад воспринимались последним как осознанная агрессивность намерений, несущая в себе угрозу. Результатом стала сплоченная стратегия Запада, направленная на изоляцию и сдерживание СССР со всеми известными последствиями.

     Оставим в стороне некоторую односторонность  в интерпретации С.Уолтом политики СССР и Запада. Попробуем использовать его теорию применительно к ситуации расширения НАТО на восток, т.е. его географического приближения к границам Российской Федерации. Трудно отрицать (особенно с учетом натовской операции в Косово), что складывающаяся ситуация полностью подпадает под характеристику нарушения баланса угроз. Налицо не только географическая близость, но и наступательная способность Североатлантического союза. Что касается агрессивности его намерений, то каковы бы ни были мотивы расширения, их трудно воспринимать как миролюбивые по отношению к России, особенно с учетом новой стратегии НАТО, принятой на юбилейном саммите членов этой организации в апрле 1999 г. в Вашингтоне. Согласно этой стратегии, Североатлантический союз наделяет себя правом на «гуманитарное вмешательство» за пределами зоны своей ответственности и без санкции ООН. Если же к трем аспектам складывающегося дисбаланса угроз добавить уже существующий после развала СССР дисбаланс сил, то трудно отрицать обоснованность тревог российского политического класса по поводу расширения НАТО и то, что новая доктрина этой организации, «весьма вероятно, станет дестабилизирующим фактором международных отношений (будет провоцировать интенсификацию гонки вооружений во многих регионах)» (Стратегия для России. 2000. 2. 1. 2).

     Конечно, испльзование идей и положений реалистской  парадигмы должно отражать изменившиеся реалии. Идеи и положения реализма должны быть тщательно проинвентаризированны  и обновлены с учетом новых  процессов и явлений в сфере  международных отношений. Но это  не означает, что могут быть отброшены  идеи и положения, наработанные в  рамках либеральной парадигмы, например, идеи концепции коллективной безопасности или взаимозависимости, которые  также требуют непредвзятого  анализа и использования с  учетом особенностей современного этапа  международных отношений. Иными  словами, необходим комплексный  подход к анализу проблем международной  безопасности. 
Естественно, ученые-международники, обращают все более пристальное внимание и на вопросы, связанные с возникновением новых вызовов международной безопасности.