Николай I как дипломат

Николай избрал второй путь. «Что касается Австрии, то я в ней уверен, так  как наши договоры определяют наши отношения», — такую пометку сделал царь собственноручно на полях представленной ему копии письма лорда Росселя к Гамильтону Сеймуру. Таким образом, он сбрасывал Австрию со счетов. 

Подавление венгерского  восстания

Первое вмешательство Николая  было и дипломатическим и военным: оно произошло в 1849 г. в связи с венгерским восстанием.

Второе вмешательство было исключительно  дипломатическим; направлено оно было к ликвидации попыток объединения  Германии.

Вмешательство царя в дело подавления венгерского восстания было обусловлено  прежде всего опасениями за спокойствие  в Польше, в случае если бы Венгрия  стала прочным независимым государством. Далее, существование государства, управляемого революционером Кошутом, считалось также угрозой влиянию  царской России на Балканском полуострове. Наконец, победа всеевропейской реакции была бы неполной, если бы восторжествовала революционная Венгрия.

Николай решил выступить лишь в  самом конце весны 1849 г., именно тогда, когда австрийские генералы потерпели  ряд позорнейших поражений. Паскевич, наместник Царства Польского, взял на себя верховное руководство этой интервенцией. Австрийская империя  после усмирения Венгрии могла  считать себя спасенной. Зато среди  всех подданных Франца-Иосифа не было отныне более яростных врагов России, чем венгры. С этого момента  габсбургская держава стояла прочно на ногах; свое «политическое выздоровление», как писала реакционная пресса, она вскоре использовала против той же России. Николай понял это довольно поздно — только в 1854 г., — когда вполне ясно стала обозначаться враждебная позиция Австрии. Разговаривая с генерал-адъютантом графом Ржевуским, польским уроженцем, Николай спросил его: «Кто из польских королей, по твоему мнению, был самым глупым?.. Я тебе скажу, — продолжал он, — что самый глупый польский король был Ян Собесский, потому что он освободил Вену от турок. А самый глупый из русских государей — я, потому что я помог австрийцам подавить венгерский мятеж». Свою политическую ошибку Николай понял лишь тогда, когда уже ничего нельзя было исправить.

Второе вмешательство Николая  в европейские дела последовало  в 1850 г. Оно тоже было вызвано не только настойчивыми просьбами Франца-Иосифа и князя Шварценберга, но и определенными целями самого царя.

Вмешательство Николая 1 в  австро-прусские отношения

После разгона, в 1849 г., Франкфуртского парламента, который ставил себе целью  объединение Германии, мечта об этом объединении вокруг Пруссии не покидала широких слоев германской буржуазии. Николай I ни за что не желал допустить  это объединение. В значительной степени под влиянием своего грозного петербургского шурина — Николая I — Фридрих-Вильгельм IV и отказался  принять германскую императорскую  корону от «революционного сборища», как ему велено было из Петербурга именовать Франкфуртский парламент. Но под воздействием общего стремления к объединению даже реакционное  прусское министерство графа Бранденбурга сделало в 1849 — 1850 гг. некоторые шаги к реорганизации бессильного  Германского союза. Тогда Николай I самым решительным образом поддержал  австрийского канцлера Шварценберга, который объявил, что Австрия не потерпит усиления Пруссии.

Николай вовсе не только потому противился в 1849 г. созданию Германской империи, что  инициативу объединения взял на себя «революционный» Франкфуртский  парламент: он не желал также чрезмерного  усиления Пруссии. В этом вопросе  он всецело сходился с австрийской  дипломатией.

Далее, Николай стал агитировать  в пользу сохранения Гольштейна за Данией. 2 августа 1850 г. представители России, Франции, Англии и Австрии подписали в Лондоне соглашение, которое закрепляло за Данией обладание Гольштейном. Это был первый тяжкий удар, нанесенный Пруссии. Шварценберг торжествовал. В Пруссии росло общественное возбуждение. Вернувшись из Варшавы, граф Бранденбург внезапно скончался; легенда приписывала его смерть оскорбительному обращению со стороны царя и волнению прусского премьера в связи с национальным унижением Пруссии. Шварценберг, уверенный в поддержке Николая, грозил Пруссии войной.

Наполеон III как дипломат

Начиная с 10 декабря 1848 г., когда Луи-Наполеон был избран в президенты республики, и вплоть до переворота 2 декабря 1851 г. включительно, вся монархическая  Европа с большой симпатией следила  за развитием его внутренней и  внешней политики. Уже самое избрание племянника Наполеона I на высший пост в республике указывало на быстрый  рост реакционных настроений в среде  буржуазии и крестьянства Франции. Но то, что стал делать на своем посту  новый президент, окончательно убедило  монархическую Европу, что этот человек  быстро и бесповоротно, не стесняясь  средствами, сведет к нулю все, что  дала революция 1848 г. И это обеспечило Луи-Наполеону полное сочувствие всех руководителей европейской реакции. Только Фридрих-Вильгельм IV не доверял. Луи-Наполеону. Что касается внешней  политики президента, то впервые Европу взволновало выступление его  по римскому вопросу. Папа Пий IX, изгнанный  революцией из Рима и проживавший  в городе Гаэте, обратился ко всем католическим державам с просьбой о помощи. Раньше, чем Австрия успела послать войска в Рим, Луи-Наполеон уже отправил в Италию сначала небольшой, а затем очень значительный (в 30 тысяч человек) отряд французских войск под начальством генерала Удино, который с боя взял Рим и уже 14 июля восстановил светскую власть папы. С одной стороны, «восточным монархам» с Николаем во главе это было очень по душе, так как знаменовало прочное водворение реакции во всей Центральной Италии. А с другой, — все указывало на то, что французы не собираются уходить из Рима. Это беспокоило и Пальмерстона в Англии и Шварценберга в Австрии. Эта римская экспедиция, так успешно законченная к середине июля 1849 г., воочию показала Европе, что Луи-Наполеон, весьма мало стесняющийся в вопросах внутренней политики, совсем уже ни с кем и ни с чем не намерен считаться в политике внешней. 

Отношения Николая I к Наполеону III

Когда, 11 декабря 1851 г., Николай получил  первые официальные вести о перевороте 2 декабря, он не мог воздержаться от выражений восторга. Русский посол  в Париже граф Киселев получил приказ немедленно отправиться во дворец к принцу-президенту и передать ему вербальную ноту, в которой Николай полностью принимал ту версию, будто Наполеон спас Францию от «красной революции». Главное, что восхищало царя, это то, что принц-президент одним молодецким ударом истребил и революционеров и ненавистных Николаю либералов. «Одним ударом Луи-Бонапарт убил и красных и конституционных доктринеров. Никогда бы им не воскресать!» — так торжествовал канцлер Нессельроде. Радовались не только в Петербурге, но и в Вене. Едва только в Вену пришло сообщение о том, что принц Луи-Наполеон расправился с республикой, как Франц-Иосиф 31 декабря 1851 г. особым указом объявил австрийскую конституцию 1848 г. уничтоженной, а свою власть восстановленной во всей ее самодержавной полноте.

Но идиллии не суждено было продолжаться. Уже с весны, а особенно с лета 1852 г., после триумфальных поездок  принца-президента по Франции, стало  ясно, что Луи-Наполеон в очень  близком будущем примет титул  императора.

Николай смутился. Его любимец, охранитель общественного порядка, не желает довольствоваться своей властью: он хочет стать  монархом «божьей милостью». Николай  пробовал через посла Киселева в  самых ласковых выражениях отговорить Луи-Наполеона. Конечно, ничего из этого  не вышло. Повидимому, Николай окончательно стал на непримиримую точку зрения в этом вопросе под влиянием австрийского министра Буоля. Буоль доказывал, что можно признать Луи-Наполеона императором, но нужно ему показать, что «монархи божьей милостью» не могут его считать вполне равным себе. Во-первых, он монарх не наследственный: еще актами Венского конгресса 1815 г. династия Бонапартов была объявлена исключенной из французского престолонаследия; поэтому обращение к Луи-Наполеону должно быть не «государь и дорогой брат», а «государь и добрый друг». Во-вторых, остальные монархи не могут никак называть его Наполеоном III. Ведь именуя его третьим, они, значит, тем самым признают, что после Наполеона I законно царствовал во Франции сын Наполеона, «Наполеон II», и что, следовательно, Бурбоны, которые занимали престол в 1815—1830 гг., были просто узурпаторами! Николай понимал, что Луи-Наполеон именно затем и надумал называться третьим, чтобы оскорбить память Венского конгресса и всех его участников, в том числе и Александра I.

И все-таки из сообщений прусского  посла при петербургском дворе  генерала фон Рохова явствует, что Николай колебался. Только горячие убеждения фон Рохова, который всецело поддерживал точку зрения графа Буоля, окончательно убедили Николая, что следует настаивать на «добром друге» вместо «дорогого брата» и на титуле «император Луи-Наполеон» вместо «император Наполеон III». А дальше произошло следующее: парижский посол Н. Д. Киселев был в большой тревоге из-за неприятной и, как ему уже тогда казалось, небезопасной возни с титулованием нового императора. Но Нессельроде его успокоил из Петербурга: ведь и Австрия и Пруссия, а не одна только Россия решили представить свои поздравления и верительные грамоты в одинаковой форме. Не будет же новый император французов из-за этих мелочей ссориться разом со всеми тремя «восточными монархами». Киселев на время успокоился. Он получил аккредитивные грамоты, адресованные «императору Луи-Наполеону», и поздравительное письмо ему же от Николая, начинавшееся обращением: «Государь и добрый друг». Но каково же было волнение и негодование посла, когда оказалось, что Австрия и Пруссия изменили своему «союзнику» и обратились к новому императору, как к «Наполеону III», со словами: «Государь и дорогой брат». Фридрих-Вильгельм IV отделался каким-то нелепым объяснением перед Николаем, а Буоль, инициатор всей этой истории, оправдывался тем, что его с пути истинного сбила Пруссия. Николай почувствовал, что эта, на вид пустая, история содержит в себе нечто зловещее, и что его довольно коварно обманули те, на кого он положился. В конце декабря происходил в Петербурге обычный декабрьский парад, на котором присутствовал и дипломатический корпус. Вдруг, обратившись к послу Пруссии генералу фон Рохову и послу Австрии графу фон Менсдорфу, Николай сказал: «Меня обманули и от меня дезертировали!» И австриец и пруссак не посмели ничего ответить на это неожиданное приветствие.